— У тебя убежал жеребец стоимостью в пятьдесят тысяч долларов? — рявкнул Мак.

— Я ведь нашел его. С ним ничего не слу­чилось.

— С ума сойти! — Мак снял шляпу и нерв­но провел ладонью по непослушным волосам.

— Вот что происходит, когда нанимают всякий сброд,— огрызнулся Деррик.— Не мог даже удержаться в седле. Чего же ты стоишь как работник, Маккензи?

— Хватит! — Голос Рекса Бьюкенена за­гремел над стойлами, и губы Деррика сложи­лись в самодовольную, дерзкую усмешку.— Что здесь творится? Шум подняли такой, что и мертвый проснется. Пресвятая дева Мария, ты хоть посмотри на себя! — добавил он, взглянув на сына. Волосы Деррика были всклокочены, футболка и джинсы в грязи. Под глазом проступал кровоподтек.— Что случи­лось?..— Тяжелый взгляд Рекса остановился на Бриге.— Деррик, я спрашиваю, что произо­шло? — повторил он чуть тише.

— Этот тип набросился на меня, когда я зашел в конюшню.

Брови Рекса взмыли вверх.

— Это правда, Маккензи?

— Все было наоборот.

Мак сердито смотрел на обоих молодых людей.

— Маккензи утверждает, что он упустил жеребца Кэссиди и целую ночь провел в его поисках. Когда он вернулся, Деррик подстерег его здесь, в конюшне.

— Ты веришь ему? — спросил Рекс у Мака.

Управляющий перевел взгляд с Брига на Деррика и наоборот.

— Кто-то из них двоих явно лжет. — Он потер щетину на подбородке.— Маккензи, я думаю, не настолько дурак, чтобы рисковать собственной задницей, нападая на вашего сы­на. Деррик немного выпил, так что…

— Ладно, предположим, я действительно напал на него,— согласился Деррик сердито.— Но он это заслужил. Я видел его с Энджи, папа. Он ее целовал, тискал и, черт побери, возможно, уже…

— Не смей и думать об этом,— прошипел Рекс, но взгляд его потемнел, а губы побелели от ярости.— Что ты скажешь в свое оправ­дание, парень? — глухо произнес он.— Я дал тебе работу, доверил самых ценных лошадей, и что же? Ты чуть не упустил призового же­ребца.

— Это действительно правда…

— А моя дочь? — требовательно спросил он.— Что тебя связывает с ней?

Бриг почему-то подумал о Кэссиди и о том, как не смог побороть искушения и почти взял ее. Лишь диким напряжением воли он сумел вовремя остановиться… Да, она была дев­ственницей, ну и что, раньше, с другими дев­чонками, это не останавливало его. Впервые он испытывал искреннее раскаяние.

— Ты действительно спал с Энджи? — го­лос Рекса перешел на хриплый шепот.

— Нет.— Бриг смотрел ему прямо в глаза.

— Почему я должен верить тебе?

— Думаю, не должны,— ответил Бриг, опустив глаза.— Но, возможно, вам следует больше доверять своей дочери?

— Это не ответ на вопрос,— сказал Дер­рик, и лицо его побелело от ненависти.— Я за­ткну дерьмом твою лживую глотку.

— Хватит! — Рекс с такой силой оттолкнул сына к стене, что ведро, висевшее на гвозде возле двери, с грохотом полетело на пол.— Перестань ругаться и пойди проспись,— при­казал Рекс сыну, подталкивая его к настежь открытой двери. — А ты, Мак, оставь нас нае­дине. Нам надо поговорить.

Кивнув, Мак вышел из конюшни вслед за Дерриком, и Бриг остался наедине с всесиль­ным Рексом Бьюкененом, своим работодате­лем и покровителем, человеком, который был столь добр к его семье, что многие в городе удивлялись, с чего бы это.

От ярости глаза Рекса потемнели. Уставив свой толстый указательный палец прямо в грудь Брига, он, казалось, хотел проткнуть парня насквозь.

— Не смей, никогда не смей приближаться к ней. Слышишь? Я дал тебе работу, потому что хотел помочь тебе стать на ноги и потому что ты умеешь обращаться с лошадьми, но если ты хоть пальцем дотронешься до Энджи, клянусь, Деррику не придется ничего делать. Я сам тебе оторву все, что можно.

Казалось, воздух в конюшне накалился, хо­тя день еще только начинался и лишь первые рассветные лучи солнца проникли через откры­тую дверь, освещая самого могущественного человека в округе и золотя его седые волосы.

— Иди работай! — распорядился Рекс.— Но помни, я буду следить за каждым твоим шагом. Поверь мне, я не бросаю слов на ветер и я не тот человек, которого следует выводить из себя.

Плотно сжав губы, Рекс повернулся и по­шел к выходу.

У Брига на сердце остался тяжелый осадок, словно скверный привкус во рту. С этого часа и дня, что бы ни случилось на ранчо, наверняка во всем станут винить его.

Кэссиди не спалось. Она думала о Бриге и о том, что он сделал с нею — точнее, о своих ощущениях. Она испытала такое же счастливое изнеможение, как после скачки на Реммингтоне, но все же несколько иного рода. Дыхание у нее прерывалось, точно она пробежала мно­гие мили, кровь пульсировала в венах, и незна­комое прежде томление разливалось по телу.

Она стояла перед зеркалом обнаженная, разглядывая свою изящную спортивную фи­гурку с узкими бедрами и маленькими грудя­ми. Вскинув голову, она критически осмотрела себя, не понимая, что вообще можно в ней найти: тощий мальчишка-подросток, в кото­ром женственно-закругленным было только имя. Талия у нее достаточно тонкая, это несомненно, живот плоский, не все же, если уп­рятать волосы под бейсбольную шапочку, на­деть джинсы и просторную фланелевую рубашку, никто даже не заподозрит, что перед ним существо женского пола.

Но, кажется, Брига это не смущало. Или смущало? Уж не была ли она для него всего-навсего дешевым заменителем Энджи? Внеза­пно ей показалось, что отражение в зеркале смеется над ней, и она почувствовала себя одураченной. Поспешно одеваясь, Кэссиди ста­ралась не думать о том, какими твердыми и болезненно-чувствительными стали ее соски при одном лишь воспоминании о поцелуях Брига.

— Кэссиди! — Голос Энджи колокольчи­ком прозвенел в холле, и девушка поспешно натянула трусы, застегнула на спине малень­кий лифчик и влезла в вылинявшие джинсы с наклейкой «Wrangler».

— Эй, ты не могла бы зайти на минутку?

— Секунду,— откликнулась Кэссиди, наки­дывая любимую рубашку.

— Мне нужна твоя помощь.

— Неужели?

— Эй, послушай…

Кэссиди босиком поспешила в комнату Энджи. Ее сестра сидела на подоконнике, вы­тянув руки с растопыренными пальцами, что­бы быстрее подсох на ногтях лак абрикосо­вого цвета.

Она тоже была почти раздета: на ней ос­тавались лишь лифчик и трусики-бикини. Ее загорелая кожа отливала бронзой, полные гру­ди с трудом умещались в чашечках красного шелкового лифчика.

— Привет. Я бы не стала просить тебя, Кэссиди, но мне нужно выходить и… Ну, сло­вом, твоя мать не настолько хорошо относится ко мне, чтобы уложить мне волосы.

— Ну что ты, она хорошо к тебе относит­ся…— Но пронзительный взгляд Энджи сделал ненужной дальнейшую ложь.

— Мы обе прекрасно знаем, что она меня терпеть не может, впрочем, это неважно. Я и не прошу ее заниматься моей прической.— Осторожно, чтобы не испортить маникюр, она спрыгнула с подоконника и прошла через ком­нату к туалетному столику, встретившись со взглядом Кэссиди в зеркале.— Разумеется, это не твоя обязанность, но, может быть, ты окажешь любезность и заплетешь мне волосы во французскую косичку. Мы собираемся в город с Фелисити.

— Боюсь, мне трудно будет тебе уго­дить.— Кэссиди постаралась уклониться.

— Ну, пожалуйста! Я бы не стала тебя просить, но мне без тебя просто не обойтись.

Энджи капризно надула губки, и Кэссиди со вздохом пересекла комнату, выдержанную в розовом и белом тонах. Кружевные занавес­ки по цвету сочетались с балдахином над кро­ватью в античном стиле, а подушки в вышитых наволочках были разбросаны на шелковом по­крывале одного тона со шторами. На стене висел портрет Энджи с ее матерью Лукрецией. Годовалая Энджи в розовом платьице сидела на материнском колене. Она была очарова­тельной крошкой с каштановыми кудряшками и голубыми глазами. Лукреция, которой на портрете было чуть больше двадцати, выгля­дела безусловно красивой и яркой женщи­ной — с такими же волосами и глазами, как у дочери. Портрет много лет провисел в отцовском кабинете, но в конце концов Дена устро­ила перестановку, и его вынесли. Энджи, невзи­рая на протесты мачехи, немедленно потребо­вала повесить его у себя в комнате на самом видном месте.