— Эй ты, не смей!..

Бадди сделал еще один неуверенный шажок и оказался в воде по колено.

— Бадди, иди домой! — Но глупый маль­чишка продолжал барахтаться в воде.— Мама тебя выпорет, а если не она, так я сам! — закричал Чейз, используя любимую формули­ровку отца, чтобы произвести впечатление на Энди.

— Я хочу вам помочь,— сказал Бадди, однако поскользнулся на камнях, потерял рав­новесие и с визгом свалился в воду.

Чейза охватил ужас. Разбрасывая камни, он вскарабкался на плотину. Бадди появился на поверхности, отчаянно крича, но тут же его голова скрылась под водой.

— Нет! — Чейз побежал вдоль бурного по­тока, Энди бросился за ним следом, пытаясь схватить мальчика, которого несло течени­ем.— Бадди! Держись! Бадди!..

— Чейз! — Услышал он свое имя, несмот­ря на ветер, и увидел мать, стоявшую в отдале­нии с ребенком на руках.— Бадди с то…

— Мама! На помощь!

— О Боже! — Санни в ужасе закричала и бросилась к реке, прижимая к груди мла­денца. Ее черные волосы развевались на ветру — Держите его, держите его! — Младенец заплакал.

Бадди вновь показался из воды. Течение становилось все быстрее. Чейз уже не раз по­скользнулся, наглотался воды, но продолжал бежать вдоль реки. Энди мчался вдоль другого берега, тоже намереваясь перехватить тонуще­го мальчика.

Но было слишком поздно. Бадди несло те­чением до тех пор, пока он не наткнулся на металлическую решетку, сооруженную поперек Реки для сбора мусора. Маленькое тельце Бадди ударилось о металлическую решетку, и только тогда Энди, плача, вытащил его из кучи мусора, листьев и ветвей, застрявших здесь.

— Бадди, Бадди, мой мальчик! — причита­ла мать. В халате, развевающемся на ветру, она шагнула в воду. По-прежнему прижимая к себе малютку Брига, она одной рукой пере­хватила безжизненное тело Бадди.

— Иди домой! — крикнула она Энди. — Скажи матери, чтобы вызвала «скорую по­мощь»! Зови людей! Быстрей!

Бледный как мел и напуганный до смерти, Энди понесся по берегу как пуля. Чейз рыдал, горько всхлипывая.

— Иди домой и суши одежду. Возьми ре­бенка и положи его в колыбель,— приказала Санни, вкладывая плачущего Брига в одереве­невшие от холода руки Чейза.

— Мама, прости, прости…

— Иди! Кому сказала!

— Бадди!

— Я сама позабочусь о Бадди! — в ярости крикнула Санни. В этот момент Чейз впервые заметил красные потеки у нее на ногах и что ночная сорочка, видная из-под халата, прикле­илась к телу, и что ее губы стали какого-то пунцового, неестественного цвета.

— Ты вся в крови,— сказал он, и подборо­док его задрожал, слезы с новой силой покати лись из глаз.

— Иди же! — повторила она сурово.

Лицо Бадди, лежащего на берегу, приоб­рело голубоватый оттенок, глаза были откры­ты и неподвижны. Я убил его! Я убил своего брата! Чейз испугался, как никогда прежде. Мать склонилась над Бадди, словно хотела поцеловать его в губы, и несколько секунд что есть силы дула ему в рот, затем надавила обеими руками на его маленькую грудь. По­том подняла глаза — они были неестественно спокойными.

— Чейз, помоги мне. Отнеси Брига в дом и сходи на лесопилку, в контору. Скажи управ­ляющему, чтобы отпустил папу домой. Это срочно. Или попроси его сказать Рексу Бьюкенену, что у Маккензи в доме несчастье.

— К-кому?— переспросил Чейз, заикаясь от волнения.

— Управляющему лесопилки. Иди!

Она снова склонилась над Бадди, дуя в его маленький ротик, а Чейз бросился бегом к фургону, спотыкаясь, прижимая ребенка к мокрой груди.

Он убил Бадди. Он знал это. Все равно, что застрелил его из папиного охотничьего ружья. Чейз поднял взор к серым небесам и решил, что Бог покарал его. Ведь миссис Спирс вну­шала ему каждый день, что Бог наказывает плохих мальчиков, которые не слушают стар­ших, а сегодня Чейз нарушил материнский запрет и тем самым прогневил Бога. Как пить дать прогневил!

Чейз больше никогда не видел Бадди. Ма­ма объяснила ему, что Бадди в больнице и ко­гда-нибудь вернется домой. Но он так и не вернулся. Однако Чейз привык думать, что братик не умер, по крайней мере, ему не было известно о его смерти. Он не был на похоро­нах, и мать ни разу не водила его на клад­бище. Когда он спрашивал о Бадди, Санни рассеянно отвечала, что брату хорошо и о нем заботятся.

С годами Чейзу стало казаться, что Бадди, возможно, действительно жив, но парализован или сильно искалечен и не в состоянии сам заботиться о себе, поэтому он находится в ка­ком-то медицинском учреждении. Но чувство вины не покидало Чейза. Поэтому ни в семнад­цать, ни в двадцать четыре года он никуда не уехал. Он чувствовал свой неизбывный долг перед матерью. Случай с Бадди изменил кли­мат в маленькой семье, и Фрэнк Маккензи, который так и не смог примириться с потерей сына и депрессией жены, стал тяготиться до­мом, а однажды, уехав на заработки, так боль­ше и не вернулся.

Он оставил семье маленький клочок земли с автофургоном, служившим им домом, разби­тый старый автомобиль и кипу больничных счетов, которые Санни не в состоянии была оплатить. Годами в городе шли разговоры о том, что Брига и Чейза следует забрать у матери, которой явно не по средствам содер­жать их. Состоятельные люди и представители общественности посещали семью ежемесячно, проверяя условия жизни детей, но реальной помощи поступало совсем немного.

Чейз и Бриг выросли в сознании, что в лю­бую минуту их могут оторвать от матери. Они слышали все эти пересуды. Мол, Санни оказа­лась не на высоте положения и потеряла ребен­ка по собственной неосмотрительности, да вдобавок муж ушел от нее — видно, из-за слу­хов о ее неверности; и, что хуже всего, она не в состоянии содержать себя и детей.

В семь лет Чейз начал продавать газеты, а его мать зарабатывала тем, что читала судь­бу по линиям на ладони.

Он и Бриг ходили в школу в потрепанных куртках и разбитых ботинках. Быть бедным не позор, часто говорила мать, но быть грязным непростительно. Поэтому их старенькие брюч­ки и пиджаки были всегда отутюжены, зашто­панные на локтях рубашки накрахмалены, бо­тинки не по размеру тщательно начищены.

Санни делала все что могла, чтобы про­кормить детей, и Чейз, возможно из-за чувства вины за Бадди, всегда оставался при ней. Это защищало ее от злых языков лучше всего. Но он не мог защитить ее от нее самой и от надвигавшегося безумия, признаки которого, как ему казалось, усиливались с каждым днем…

Сейчас, стянув с рук перчатки, Чейз стер пот со лба и отмахнулся от осы. Он не любил вспоминать. Воспоминания угнетали его.

Он услышал звук мотора старого «Кадиллака» и отставил тачку в сторону, чтобы мать могла проехать по дорожке, где он только что уложил гравий. Сын помахал ей рукой, она улыбнулась в ответ и затормозила возле навеса, который Чейз с Бригом построили для машины. «Кадиллак» был длинный, серебрис­того цвета, у заднего окна лежала искусствен­ная кошка. Ее глаза вспыхивали при каждом сигнале поворота, и Санни обожала ее. При виде кошки Чейз слегка поежился. Его мать — любимая мишень для всех городских сплет­ников…

И Бриг еще удивляется, почему он завиду­ет Бьюкененам!..

Рекс Бьюкенен искренне верил в Бога. Он верил в ад и рай и в то, что человек непременно будет наказан, если не старается творить доб­ро, пребывая на земле. Он был воспитан в ка­толичестве, и несмотря на то, что в христиан­ской общине Просперити католики составляли меньшинство, крепко держался за ту веру, ко­торую впитал с детства в престижной иезуит­ской школе на востоке.

Рекс всегда старался жить по совести. Как и прочие смертные, он много раз поддавался соблазну, но всякий раз старался искупить свою вину, каялся в грехах, жертвовал немало денег церкви и мучился угрызениями совести чаще, чем большинство людей его круга, уве­ренных в своей непогрешимости.

Он никогда не подвергал сомнению Слово Божье. Никогда не колебался в своей вере. Никогда не удивлялся существованию соблаз­на — порождению дьявола. Рекс Бьюкенен ста­рался всегда быть справедливым и доброде­тельным здесь, на земле, чтобы апостол Петр открыл перед ним сияющие врата рая, когда наступит его время.