— Мама! — раздался испуганный голос Линии.

Деррик остолбенел.

— Что случилось… папа?.. Нет… не надо!..

—   Солнышко, успокойся, все хорошо, все в порядке,— пробовала увещевать ее Фелиси­ти. За спиной Линии показалась их старшая дочь, так напоминавшая Деррику его покой­ную сестру.

—   Боже! Что здесь происходит?..— Энд­жела осеклась, увидев в руках отца ружье.

—   Ничего страшного— папа немного по­волновался, — лепетала Фелисити, шмыгая но­сом и приглаживая растрепавшиеся волосы.— Ну довольно, Деррик. Ты напугаешь девочек. Спрячь ружье и…

—   Значит, он снова тебя избил,— лицо Энджелы выражало крайнее презрение.— Ты омерзителен.

То же самое твердил он себе тогда, у ручья, когда впервые познал близость со своей сес­трой; когда, окутанный жаром ее тела, даже не обратил внимания, что кто-то притаился за ивовыми кустами: Кэссиди? Уилли? Тогда ему не было до этого дела. Ему хотелось одного— утонуть в теплой влаге этого восхи­тительного тела. Энджи— ее пышная грудь и узкая талия; треугольник темных курчавых волос, которые спускались к сокровенному тайнику, укрытому меж стройных ног; ее прон­зительно голубые глаза, в которых, когда он вошел в нее, отразились все блаженство и весь ужас запретной страсти. Он был грубым, не­уклюжим, а она— как грациозно рассталась она со своей девственностью! Даже теперь, когда ее давно нет в живых, а он стоит на краю пропасти,— даже теперь, вспоминая ее такой, какой узнал у ручья, он чувствовал, как кровь закипает у него в жилах.

Он убеждал себя, что больше этого не пов­торится; что у него просто помутился рассудок от той бутылки бренди, которую он стащил у отца; что он был несчастлив и на душе у него постоянно скребли кошки, оттого что он ви­дел, как умерла его мать, а Энджи так похожа на нее и к тому же так сексуальна! И Деррик был не в силах порвать эту связь, к тому же она ведь сама хотела его, черт возьми, она буквально умоляла его сделать это с ней, сли­зывала его слезы и любила так, как не любила его больше ни одна женщина.

Как он мог предположить, что Энджи так одурачит его, что начнет флиртовать напропа­лую, что будет виснуть на шее у Брига Маккен­зи. О, он прекрасно это помнил. Деррик быст­ро наскучил ей — ей нужна была свежая кровь, и если бы не этот ребенок… Словом, она соби­ралась порвать с ним, как только найдет дру­гого, кого сможет назвать отцом. Порвать с ним! Когда он любил ее всем сердцем. Он не мог позволить ей уйти… не мог. Она принад­лежала ему…

— Ну довольно.— Он услышал голос Фе­лисити, и к нему вернулось чувство реальнос­ти. На лице у жены расплылся кровоподтек. — Деррик, все наладится.— Она окинула рассе­янным взглядом детей. — Только возьми себя в руки… Умоляю!

Дальше Деррик уже ничего не слышал. Схватив винчестер, он бросился прочь из дома. В помутившемся сознании мелькали обрывоч­ные мысли: Бриг… Энджи… почему она вдруг зациклилась на этом ублюдке… какими глаза­ми смотрела на него… ходила в чем мать родила, лишь бы совратить этого подонка и освободиться от брата-собственника.

Бросив ружье на сиденье, он схватился за руль.

Фелисити с криком выбежала вслед за ним и уцепилась за дверцу машины.

—Не смей, Деррик, прошу тебя! Он больше не причинит тебе никакого вреда; никто ничего не узна…

Он повернул ключ зажигания, включил зад­ний ход и нажал на педаль газа. Фелисити отлетела в сторону, едва не растянувшись на асфальте.

— Деррик! — истошно вопила она.

Что-то лязгнуло, взвизгнули шины, и ма­шина рванула вперед, едва не задев Фелисити. Она — с бледным, как смерть, лицом и безумным взором — в ужасе отпрянула. Но сейчас, когда в его прицеле маячила тень самого Брига Маккензи, ему было наплевать. С угрюмой сосредоточенностью человека, задумавшего серьезное и опасное дело, он закурил и вклю­чил радио.

— …Отдавая дань памяти Элвису, предла­гаем послушать один из его хитов, побивший все рекорды популярности,— объявил веду­щий, и из динамиков полились звуки «Love me tender». Деррик, недобро усмехнувшись, поду­мал, что в этом есть что-то символическое. Салон наполнила заунывная обволакивающая сознание мелодия, та же самая, под звуки кото­рой встретила смерть его мать. Отражаясь на приборном щитке, матово поблескивало дуло винчестера…

Деррик курил, и мысли его были такие же черные, как сгущающиеся сумерки. Он проучит это отребье, и с Лорной тоже разберется; если повезет и он встретит своего сводного брата, этого придурка Уилли, то и ему задаст хоро­шую трепку. Он мрачно посмеивался, но в гла­зах его стояли слезы. Пора им всем показать, кто такой Деррик Бьюкенен…

Вид у женщины был жалкий: всклокочен­ные волосы, грязная юбка с приставшими к ней сухими листьями — словно она неделю бродила по лесам.

—   Выкладывайте все по порядку,— сказал Т. Джон, обращаясь к сидевшей напротив Сан­ни, которая сжимала в ладонях чашку с травя­ным чаем и дожидалась, пока ее накормят.— Значит, вы разложили костер, чтобы подать мне сигнал. И все остальные костры, которые мы обнаружили в лесу, вы разожгли с той же целью.

—   Да. — Она пила чай, шумно прихлебы­вая.

—   В следующий раз пользуйтесь для этого телефоном. Это вернее и безопаснее, чем ус­траивать лесные пожары.

Но Санни не собиралась выслушивать его нотации. Она снова принялась бормотать чтото бессвязное, пересыпая свою индейскую та­рабарщину английскими словами. Уилсону удалось понять только то, что она боится.

— Ему сделают плохо, может, даже убьют,— срывающимся от волнения голосом наконец произнесла она, казалось, обезумев от страха.

—   Кого? Вашего сына?

—   Обоих! Бадди и Брига.

— Подождите-ка. Я думал, вы в курсе, что Брига нет в живых. — Т. Джон, кажется, знал, что с ней делать. Надо позвонить в ее клинику, чтобы ее снова туда забрали. Эта женщина утратила всякое представление о ре­альности.

Внезапно чашка выпала у нее из рук, чай пролился на юбку, но она даже не заметила этого— закрыв глаза, она мерно раскачива­лась взад-вперед, словно впала в транс. Т. Джон нервно поежился и полез за сигарета­ми. На своем веку он перевидал много разных шарлатанов. Сколько раз попадались ему мо­шенники, которые обирали простаков, уверяя, что они телепаты или экстрасенсы. Редко, но встречались среди них настоящие ясновидя­щие. Такие типы внушали ему суеверный страх— при одной мысли о том, что кто-то будет копаться в его будущем, Т. Джона пробирала дрожь. Очень могло статься, что Санни принадлежала к их числу. Или она просто сумасшедшая, которой место в психушке?

Ее монотонное мычание становилось невы­носимым. Он прикурил сигарету; это давало иллюзию облегчения.

Стук в дверь возвестил о том, что из сосед­него магазина принесли еду: сандвичи с вет­чиной, картофельные чипсы. Но Санни не виде­ла ничего вокруг себя, продолжая бубнить что-то протяжным плаксивым голосом. Несколько раз она повторила имена Брига и Бадди. Но ни разу не упомянула Чейза. Ни разу.

—   Что это с ней? — недоумевая, спросил Гонсалес.

—   Не в себе. Ей мерещится, что ее сыно­вьям грозит опасность, но почему-то к Чейзу это не относится. У нее на уме только Бриг и Бадди.

— Я думал, Бриг это Болдуин…

Т. Джон машинально поднес ко рту сан­двич, откусил, но вкуса не почувствовал; мыс­ли, цепляясь одна за другую, беспорядочно теснились в голове. Внезапная догадка осенила его.

— Проклятье! — По спине у него пробежал холодок, словно кто-то сунул ему за шиворот кусок льда.— Тебе не кажется, что мы оформили свидетельство о смерти не на того Мак­кензи?

— Как так? Ты спятил? — воскликнул Го-нсалес; потом обескураженно посмотрел на старуху.

Т. Джон вскочил с места.

— Попроси Дорис присмотреть за ней, а мы пойдем побеседуем с Маккензи.

Бормотание прекратилось.

— Я иду с вами! — Санни обратила на него неожиданно ясный взор. Черт! Может, она просто придуривалась.

— Нет.

—   Речь идет о моих сыновьях, помощник. О моих сыновьях! Их жизнь в опасности, и я иду с вами. Не будем терять времени,— с этими словами она подхватила свою деревян­ную палку, на ходу сунула в карман сандвич и устремилась к выходу. Но в коридоре она вдруг остановилась как вкопанная.