«В жилу попал, — завистливо говорили о ее редакторе и издателе Н. И. Пастухове купцы, — миллионное состояние газетой нажил». И тут же боязливо разворачивали «Московский листок» на рубрике «Советы и ответы»: «Не прохватил ли меня? Не дай-то Бог, а то вся коммерция нарушится».

Газета имела самое большое количество подписчиков, всегда выходила в срок, издавалось множество иллюстрированных приложений, выполненных на самом высоком полиграфическом уровне.

«Заслуга Пастухова огромная — он выучил Москву читать, — вспоминал известный репортер «Московского листка» Владимир Гиляровский. — Это самый яркий из всех чисто московских типов за последние полстолетия».

Родился Николай Иванович Пастухов в 1831 году в городе Гжатске Смоленской губернии в бедной семье и получил самое элементарное, поверхностное образование. Несмотря на это, он пристрастился к чтению и даже делал робкие попытки сам писать. С юных лет вынужденный зарабатывать на жизнь, он служил сидельцем в винной лавке, рассыльным на московском почтамте, выступал фокусником в балаганах за Пресненской Заставой. В своих стихах он признавался:

Его неукротимый нрав жаждал бурной деятельности, большого дела. Но Пастухов пошел не по торговой части, где быстро можно было заработать большие барыши, а выбрал одну из самых безденежных профессий — репортер. «Русские ведомости» и «Современные известия» с удовольствием публиковали его корреспонденции, в которых было главное — любопытный факт, точность, краткость, оперативность. Подрабатывал и для «Петербургского листка». Его редактор А. А. Соколов вспоминал:

«По приезде в Петербург Пастухов зашел ко мне в редакцию и предложил свои услуги.

— Если только вы ограничитесь передачей фактов, я буду печатать с удовольствием.

— Да уж философствовать не буду.

— В таком случае пишите. Гонорар у нас — три копейки».

И он писал, перебивался случайными заработками.

Была у Пастухова заветная мечта — начать издавать свою газету. Его поднимали на смех: «Да кто ты такой, чтобы тебе разрешили?! Да где ты денег достанешь?!» И никто не мог поверить своим глазам, когда 1 августа 1881 года появился первый номер пастуховского «Московского листка». О новой газете, как и о жизни ее редактора, ходило множество рассказов и легенд, в которых действительность перемешана с вымыслом.

Рассказывали, что генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков часто выезжал на пожары и бойкий репортер Пастухов, всегда первым оказывавшийся там, старался попасться ему на глаза, а потом в «Русских ведомостях» писал: «Тушением пожара лично руководил его сиятельство, господин московский генерал-губернатор, благодаря энергичной и умелой распорядительности которого скоро удалось обуздать разбушевавшуюся огненную стихию».

Князь стал замечать льстившего его самолюбию репортера и даже удостоил его разговором. Вот тогда-то в ответ Пастухов бухнулся в ноги:

— Ваше сиятельство! Помогите! Явите божескую милость.

Смущенный князь попросил его встать, выслушал мечты о газете, ласково потрепал по плечу, пообещал помочь и помог.

Другие предания связывают появление газеты с министром внутренних дел, с которым подружился Пастухов в Нижнем Новгороде на ярмарке, с иными высокопоставленными чиновниками.

Газета сразу же стала любимицей москвичей. Она была как никакая другая насыщена городскими новостями, слухами, разносными статьями о взяточничестве, спекуляции, оскорблениях простого люда. Редактор учел даже то, что после прочтения газета будет использована курильщиками, и выпускал ее на специально пригодной для самокруток бумаге. Два раза в неделю стали появляться главы лубочного романа Пастухова «Разбойник Чуркин» — о русском Робин Гуде. Чуркин для московских обывателей, еще вчера презиравших чтение, стал любимым героем, и они с нетерпением ждали следующих приключений. Но тут автора нашумевшего романа вызвал к себе редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков, у которого Пастухов служил одно время репортером и до сих пор благоговел перед маститым издателем и публицистом.

— Какие ты там у себя безобразия печатаешь? Говорят, всю Москву всполошил. Детишки в Чуркина играют. Ты это брось!

— Помилуйте, Михаил Никифорович, да это же мой кормилец.

— И все-таки брось. Нехорошо.

— Из-за него газета пошла.

— Ты своим Чуркиным потакаешь дурным инстинктам. Брось!

— Да как же на середине бросать?

— Где сейчас твой разбойник?

— Его полиция схватила, а он отбился — и в лес.

— Вот и отлично. Придави его деревом, и конец!

В ближайшем номере «Московского листка» удрученный автор придавил своего любимца могучим деревом. Тираж газеты сразу резко упал. Но ее редактор нашел выход. Он пригласил к сотрудничеству своего давнего друга адвоката-златоуста Ф. Н. Плевако, историка Е. В. Барсова, публициста Ф. А. Гилярова. Он не жалел денег для талантливых репортеров и фельетонистов И. Горбунова, Н. Лейкина, В. Гиляровского, В. Дорошевича, А. Пазухина. У газеты появились собственные корреспонденты не только в больших российских городах, но и за границей.

Сотрудники «Московского листка» были для Пастухова самыми близкими людьми. Они могли всегда попросить у него аванс в несколько сот рублей, помочь выкарабкаться из щекотливого положения, поговорить по душам. Да и сам редактор, хоть уже ворочал миллионами рублей, имел в друзьях все московское начальство и даже сиживал за одним столом в Париже с президентом французской республики, продолжал писать репортажи под псевдонимами Дедушка с Арбата, Старый Знакомый и Философ с Откоса. Посылая корреспонденции с Нижегородской ярмарки, он потом, как и другие газетчики, в гонорарный день являлся в контору, получал построчную плату и кряхтел — жаловался, что на старости лет стал мало зарабатывать. Ему до конца дней приятно было ощущать себя обыкновенным репортером, который за заметкой в пять-шесть строк может отшагать по Москве десять — пятнадцать верст. Не брезговал он, конечно, и другими жанрами, издав несколько книг собственного сочинения, и среди них замечательную о быте старой Москвы — «Очерки и рассказы Старого Знакомого» (1879 г.).

28 июля 1911 года, не дожив трех дней до тридцатилетия «Московского листка», восьмидесятилетний легендарный московский газетчик умер. О нем написали несколько прочувственных некрологов и постепенно стали забывать. Увы, такова участь большинства из тех, кто работает на потребу дня. Но именно благодаря их любви к своему делу в начале XX века Россия могла похвастаться множеством первоклассных по мировым меркам газет. И не только в столицах, но и в провинции.

… Когда в квартире Пастухова (она помещалась в том же здании, где и редакция газеты) случился пожар, его не было дома. Прибыв наконец на место происшествия, он первым делом заглянул в редакцию и осведомился:

— Не опоздаем из-за пожара с номером?

И лишь получив отрицательный ответ, бросился в свою догоравшую квартиру.

Москвичи любили природу и перекраивали ее на свой лад, для пользы тела и души. Уже в XIV веке сады становятся гордостью и ощутимой ценностью юного Московского княжества. Святитель Алексий, митрополит Московский, в своей духовной упомянул: «А садец мой подольный [8]святому Михаилу» [9]. Уже в начале XV века Кремль был окружен садами, в которых произрастали яблони, кедры, орешник. В XVI веке вся Москва утопала в садах, и в «Домострой» были включены правила, «как огород и сад водити». Сад в воображении старомосковских жителей представлял собой «некий рай»; его многоликость, тишина и разноцветная живописность вызывали душевный восторг, преклонение перед величием и мудростью природы. Москвичи, как и жители Древнего Египта или средневековой Европы, населяли сады мифическими героями и колдунами, сочиняли романтические легенды о якобы случавшихся здесь происшествиях.