Ровинский, несмотря на большой достаток, предпочитал карете пешие переходы. С парой сапог, повешенных на плечо, с братом Николаем, историком И. Е. Забелиным или писателем Н. Д. Ахшарумовым они исходили самые глухие окрестности Первопрестольной, иногда удаляясь от нее на несколько сот верст. Путешественники называли себя в шутку Обществом утаптывания дорог и гранения тротуарови с каждого похода приносили множество скопированных со старинных могильных памятников надписей, рисунков приходских храмов и монастырей, археологические находки из раскопанных ими древних городищ и курганов. Один раз пеший переход продолжался четырнадцать дней, и за все это время путешественникам удалось пообедать лишь четыре раза, в остальное время приходилось питаться черным хлебом, зеленым луком и деревенским квасом «Выдери глаз».

«Наши странствования, — вспоминал И. Е. Забелин, — вызывались, сколько желанием поизучать на месте разнородные памятники старины, столько же, если не больше, страстью к путешествиям и вообще любовью к природе. В разговорах во время этих прогулок мы часто останавливались на мысли, как было бы хорошо сесть на землю [выделено И. Е. Забелиным], иметь свою собственную небольшую землицу и обрабатывать ее по-крестьянски, разводя и пашню, и садоводство, и огородничество. Деревенское житье нам очень нравилось».

В середине 1850-х годов Ровинский купил возле села Спас-Сетунь землю и устроил превосходную усадьбу, где в какой-то степени обрели плоть мечты путешественников. Многие даже полузнакомые люди приезжали полюбоваться его прекрасными розами и затейливыми кирпичными гротами с фонтанами при них.

В любимой подмосковной усадьбе, возле северной стены церкви Спаса Нерукотворного образа (ныне Рябиновая ул., 18) 21 июня 1895 года его и похоронили. Все свои коллекции, имущество и капитал Ровинский завещал музеям, библиотекам и учебным заведениям.

Если верить энциклопедическим словарям, то славянофилы — «представители одного из направлений русской общественной мысли середины XIX века, выступали за принципиально отличный от западноевропейского путь развития России на основе ее мнимой самобытности (патриархальность, консерватизм, православие), противостояли западникам». Но тогда не с создания московского кружка А. С. Хомякова и братьев Киреевских пошло это направление,а с обритая первой бороды в петровские времена, и даже еще раньше — с никоновского церковного раскола. Славянофилами, если следовать определениям, которыми пичкают читателей составители современных словарей и учебников, следует называть Аввакума и его духовных чад, уморенных голодом в монастырях и сожженных в земляных тюрьмахпопами и боярами царя Алексея Михайловича; царевича Алексея и стрельцов, тайно растерзанных в казематах или прилюдно повешенных на площадях потешникамиПетра I; партию князей Долгоруких при Петре II; Ломоносова; Суворова и многих иных выдающихся людей XVIII века. Они, как впоследствии и А. С. Хомяков, плакали над Россией, когда остальное просвещенноеобщество потешалось над нею. Увы, истинные ревнители Отечества всегда в России оставались в меньшинстве. К тому же каждый из них имел свое особое мнение обо всем, и ссоры между самими славянофилами зачастую были гораздо более глубокими, чем их разногласия с западниками.

К примеру, рядом с именем Константина Аксакова нередко в ученых статьях и словарях ставят имя князя Владимира Черкасского, ссылаясь на их «общие воззрения на российскую действительность». Подобное расхожее мнение — несомненная ошибка, ведь к известному западнику Т. Н. Грановскому Константин Аксаков относился куда более лояльно, чем к славянофилу князю Черкасскому. К последнему, подготовлявшему крестьянскую реформу 1861 года, он писал в 1859 году: «Вы — враг общины и, следовательно, по моему убеждению — враг народа… Между нами открытая война». Или еще похлеще: «Вы распинаете теперь русский народ и не думаете, конечно, что имена ваши [В. А. Черкасского и Ю. Ф. Самарина] станут бранным словом и что поношение ляжет на память вашу».

Попробуем хотя бы отчасти прояснить, какой личностью был потомок славного, но раздробленного и обедневшего рода князь Владимир Александрович Черкасский, и следует ли его причислять к кружку славянофилов середины XIX века.

Родился В. А. Черкасский 2 февраля 1824 года в деревне Журавлевке Чернского уезда Тульской губернии. Его отец числился в Преображенском полку, затем по Министерству иностранных дел, но службой тяготился и покинул ее, женившись на Варваре Семеновне Окуневой и поселившись в Москве в собственном доме на углу Фуркасовского переулка и Мясницкой улицы. Кроме самого младшего Владимира, у него росли еще три сына, Константин, Евгений и Ипполит, и дочь Софья.

Получив домашнее образование, Владимир в 1840 году поступил на юридический факультет Московского университета. «В числе товарищей моих, — вспоминал он о студенческих годах, — не могу не назвать Соловьева и Леонтьева, ныне профессоров; Новосильцева, скромного епифанского помещика; Фета и Полонского, Елагина, Ушинского, бывшего впоследствии профессором Демидовского лицея. Наконец из студентов, бывших при мне на младших курсах, — Горчакова и Морнгейма».

Черкасский окончил университет в 1844 году. В этом же году умер его отец, а мать переехала на постоянное жительство в свою тульскую деревню Горбатовку. Молодому князю было не до юриспруденции — надо было заботиться о тех немногих землях, которые составляли благосостояние матери и ее детей. Черкасский поселился в меблированных комнатах и принялся изучать сельское хозяйство, посещая публичные лекции профессора Линовского в Московском университете. В дешевом, но всегда опрятном вицмундире, в очках, с гордой осанкой, он поражал всех своим неприступным и ученым видом. В разговоре держался несколько архаичного стиля, постоянно вставляя церковно-славянские обороты.

Вскоре он переехал в провинцию и в 1847 году принял участие в кружке из девяти тульских помещиков, собиравшихся у тульского губернатора Н. Н. Муравьева (впоследствии знаменитого графа Муравьева-Амурского) для выработки проекта постепенного освобождения крестьян с землей.

В 1850 году, женившись на Е. А. Васильчиковой, Черкасский возвращается в Москву. Денежные дела Васильчиковых были в большом расстройстве, и новому члену их семьи приходится часто разъезжать, пытаясь наладить хозяйство в их рязанском, нижегородском, саратовском и херсонском имениях. Когда же возвращался в Москву, князь часто посещал А. С. Хомякова в его доме на Собачьей площадке. Сошелся также с И. В. Киреевским, в доме которого у церкви Трех Святителей они сражались в шахматы. Стал своим человеком и в салоне матери Киреевского — А. П. Елагиной, что жила возле Красных ворот. И все же Черкасский томился бездействием, ему хотелось служить государству, а не только своим близким. Он начинает писать статьи для журналов «Русская беседа» и «Сельское благоустройство», работает в губернских комитетах по подготовке освобождения крестьян. После появления Манифеста об освобождении крестьян Черкасский занял скромную должность мирового посредника в Веневском уезде Тульской губернии. Благодаря выдающемуся практическому уму, он умело гасил разногласия между помещиками и их бывшими крепостными крестьянами, помогал теперь уже свободным землепашцам отстаивать свои новые права собственника.

В 1863 году Черкасского назначили на государственную службу в Царство Польское. Прежде чем отправиться в путь, он прочитал множество книг и статей по сложному польскому вопросу. После двух лет службы в этом самом западном крае Российской империи он оказался уже на посту министра внутренних дел Польши или, как официально именовалась эта должность, главного директора комиссии внутренних и духовных дел. Высшему обществу, особенно польскому, Черкасский был ненавистен за то, что наделял польских крестьян землей, притесняя панство и лишая его возможности бесцеремонно управлять землепашцами (холопами). Генерал-полицмейстер Польши называл деятельность князя не иначе как «красным либерализмом». Но защитника крестьян побаивались многие, включая наместника Царства Польского графа Берга, знавшего о его связях при высочайшем дворе. И все же за «красный либерализм» князя вынудили покинуть государственную службу, и в конце 1866 года он вернулся в Москву.