— Пришел было с вами браниться, да уж Бог простит, — вздохнул он и, низко поклонившись, вышел из комнаты.

Студенты не испытывали перед ним страха, не потому, что Горский потворствовал их слабостям, а что «страха несть в любви, но совершенна любы нон изгоняет страх».

Его любили не только за добрый нрав и энциклопедическую ученость, но и искреннюю глубокую религиозность, умильно-радостное внутреннее сияние во время богослужений. Многие москвичи специально приезжали на литургию в академическую церковь послушать, как ведет службу Горский, и посмотреть на его благообразный просвитерский лик.

Родился Александр Васильевич Горский 16 августа 1812 года в семье протоиерея кафедрального собора Костромы.

«Лета моего детства текли тихо, скромно, мертво. Меня не выводили ни в какое общество и я, до вступления в училище, жил как монастырка в своей келье».

В 1824–1828 годах учился в Костромской духовной семинарии.

«Буйные силы души моей прорывались, но скоро входили в границы, для них строго определенные».

С 1828 года учился в Московской духовной академии, которую окончил девятнадцати лет от роду.

«Всякий шаг в Академии делал я с робостью и довольно прошло времени, доколе я не вышел на круг более просторной и более свободной деятельности».

Преподавал около года в Московской духовной семинарии, а с 1833 года в Академии. В 1842 году принял должность академического библиотекаря и исполнял ее в течение почти двадцати лет.

«Рука устала, голова утомилась, глаза слипаются. День трудился, ночь на покой. Ныне вечером, приводя себе на память, что делал я днем, что-то неприятное я почувствовал, вспомнив, что сей день трудился только для себя, не имев случая добро сделать кому-нибудь. Едва родилась сия мысль, нашелся случай исполнить ее. Я услышал жалобу моего повара и, чем мог и знал, сделал пособие».

27 марта 1860 года рукоположен митрополитом Филаретом во священники и в том же году получил сан протоиерея.

По признанию митрополита Филарета, Горский был «святее монаха». Любил уединение, строго соблюдал все посты, с двадцати пяти лет не ел мяса. Имел лишь одну светскую привычку — курил дешевые сигары. Но и с ней покончил вскоре после посвящения в духовный сан. Митрополит Филарет не раз предлагал ему вступить в монашество, но Горский отказывался, ссылаясь, что иноческий сан отвлечет его от ученых занятий и отдалит от любимой Академии.

23 октября 1862 года определен ректором Московской духовной академии.

«Молился за вечерней в Троицком соборе. Мое любимое место здесь — стоять между стеною и правым клиросом, против мощей Преподобного. Много особенного возбуждается в душе предстоящего Богу в храме, где почивают останки какого-либо подвижника или страдальца».

Каждый день Горский вставал в пять часов утра и после чая садился за работу. Потом — богослужения, лекции, консультации. И вновь письменный стол. Заканчивал работу он уже глубокой ночью.

С шестнадцати лет до дня своей смерти Горский не расставался с Академией.

В субботу 11 октября 1875 года в шесть часов утра в академическом храме началась литургия. После причастного стиха священник со святой чашей в сопровождении дьякона и певчих проследовал в ректорский зал. Горский стоял у кресла, поддерживаемый двумя служителями, облаченный в белую ризу и епитрахиль. Прерывающимся от тяжелого дыхания голосом он произнес слова исповедания Тела и Крови Христовых, причастился и благоговейным взором проводил удалявшегося священника. Опустился в кресло. Певчие подошли к нему под благословение.

— Благодарю вас… Вы потрудились… Для меня…

В последний раз он поднял для благословения руку. Через несколько часов протоиерея Александра Васильевича Горского не стало.

«Научитесь от Меня, яко кроток и смирен сердцем» — это о Горском.

Болеет и дряхлеет не только человек, но и живописное полотно. Оно подвержено и шелушению, и вздутию грунта, и разрывам холста, и дефектам от неумелых поновлений. Чтобы лечить картину, надо в первую очередь, как и с человеком, установить причину болезни. Во-вторых, надо быть искусным и честным мастером, способным воссоздать утраченное, не привнося в работу отсебятины.

Одним из первых московских лекарей живописи и иконописи стал крепостной человек Шереметевых Николай Иванов. Читать и писать он научился у дьячка подмосковной Останкинской церкви, а рисовать — у отца и дяди. «Еще бывши мальчиком, — вспоминал он, — как-то в отсутствие дяди я догадался сделать трафарет для написания букв по бархату плащаниц и хоругвей. Придуманный мною способ оказался скорым, чистым и несравненно лучшим, нежели писать по бархату от руки кистью. Да сверх того, что делалось прежде одним человеком в полтора месяца, теперь делается одним в один же день… Восхищенный дядя подарил мне за находчивость четверку чая в 1 рубль 50 копеек ассигнациями».

Отец умер, когда Николаю не исполнилось еще и 20 лет, и Николай остался в семье с тремя младшими братьями и сестрой за главного кормильца. «Без средств, без достойного образования, — пишет его безымянный биограф, — без посторонней помощи, убитый горем и крайней нуждой, он терялся. Счастливый случай помог. Получен был заказ портрета за 5 рублей ассигнациями». Исполненный портрет заказчику понравился. К Николаю стали обращаться и другие господа, чтобы запечатлеть для потомков свое обличье. Появились и деньги, и местная слава. Молодому художнику льстили, но он удержался от самолюбования, понимая, что ему еще далеко до истинного мастерства.

Чтобы совершенствоваться в искусстве живописи, Николай с 1833 года стал посещать Художественный класс при Обществе любителей художеств. Там о его учебе сохранилась коротенькая запись: «Начал с гипсовых фигур и рисует с натуры». Завершая курс занятий, Николай написал картину «Вид церкви Василия Блаженного в Москве», за что получил от своего владельца графа Д. Н. Шереметева вольную и фамилию Подключников. Выбор фамилии был связан с тем, что прадед Николая, дворовый человек князя А. М. Черкасского Михаил Евдокимов, состоял у своего князя в подклюшниках(помощник ключаря, заведовавшего прислугой и съестными припасами).

Подключникову редко удавалось заниматься любимым делом — писать картины, какие вздумается. Ему нужно было кормить семью. Он зарабатывал тем, что копировал на заказ картины прославленных художников. Это поденное ремесло и привело его, в конце концов, в стан реставраторов и поставило его среди них на высшую ступень.

Летом 1853 года Подключникову доверили реставрировать иконостас Успенского собора Московского Кремля. Снимая со старинных икон слой за слоем поновления, он открыл уникальную первоначальную живопись. «При очищении образов, — рассказывал Подключников, — часто оказывается, что мастер при поновлении отдавался своему произволу, то переменяя положение руки изображенной фигуры, то увеличивая голову. А всего чаще случалось открывать разные цвета платьев и разные узоры парчи».

Он также отреставрировал иконы в Москве — в Архангельском соборе Кремля, церквях Спаса на Бору и Рождества Пресвятой Богородицы на сенях во Дворце, в покоях Романовского дворца, во Владимире — в Успенском соборе.

Подключников вывел на чистую воду многих псевдоиконописцев, обманывавших коллекционеров церковной старины. «За древние иконы, — возмущался он, — привыкли считать только потемневшие образа. И это понятие давало возможность самым плохим живописцам зарабатывать себе хлеб не совсем честно. Так они копировали на старых досках иконы, примешивая в краски разные снадобья, как-то шафран или крушину на воде. А потом покрывали подцвеченной олифой, ставили эти копии к печке, дабы они закоптели и приняли старый вид».

Подключников считал, что на реставрацию нельзя смотреть, как на ремесло. Она — настоящее искусство. К тому же требующее от мастера, кроме таланта и знаний, — совести. Ведь никто не догадается, что ты схалтурил, не стал осторожно снимать слой за слоем поновления, чтобы, может быть, обнаружить под ними настоящее искусство. Так, добросовестно расчищая однажды посредственную картину, он обнаружил под ней живопись итальянца Корреджо, одного из лучших представителей Высокого Возрождения, — Иосиф над яслями держит младенца Иисуса и с умилением смотрит на Него.