* * *
Одна талантливая артистка, живя с разгульным и грубым мужем, махнула рукой на свою репутацию и окружила себя множеством поклонников. Ленский пошутил:
Она — жена, каких немного,
А он — пример мужей.
Она — проезжая дорога,
А он — кабак на ней.
* * *
Как-то Ленскому пришлось побывать по делам у важного московского вельможи. Его ввели в приемную, где уже ожидало несколько человек и среди них два генерала. Время шло, вельможа не выходил, посетители зевали. Самым нетерпеливым оказался старенький генерал, раздраженно колотивший по коленям треуголкой с султаном, да так усердно, что из нее выпало несколько перьев. Ленский поднял одно и, внимательно разглядывая, сквозь зубы процедил:
— Вишь, как замучилась публика, даже генералы линять начали.
На Ленского невозможно было сердиться, хоть он был взбалмошный, непостоянный, вспыльчивый.
В пылу горячности порой
Я иногда совру обидно,
И после пред самим собой
За это мне бывает стыдно.
Тысячи его эпиграмм на бездарных артистов и знаменитого Щепкина, мелких чиновников и всесильного начальника театрального репертуара Верстовского забывались через месяц-другой. Безалаберный московский острослов не придавал своему замечательному таланту никакого значения. А жаль! Его точные и едкие эпиграммы выставляли напоказ не совсем приглядные черточки характера известных москвичей, которые не встретишь в их старческих воспоминаниях или юбилейных статьях восторженных поклонников. Но образ весельчака Ленского остался в сердцах тысяч москвичей. Шумный и острый на язык, он скрашивал солдафонские порядки, насаждавшиеся в городе генерал-губернатором Закревским.
В самые грустные минуты жизни Ленский вдруг разражался шуткой и приводил окружающих к неудержимому хохоту. Написал даже эпитафию на самого себя:
Он никому не делал зла
И пил шампанское рекою.
Что похвала и что хула
Тому, кто спрятан под землею?
Хорош ли был он или нет,
Своим и сердцем и делами
Он перед Богом даст ответ,
А уж, конечно, не пред вами.
Но на его могильном памятнике на Ваганьковском кладбище друзья поместили другую эпитафию, которую можно прочитать и ныне (Васильевская аллея, угол 6-го участка):
Об этот камень лишь ступилося перо,
Которым он писал не злобно, но остро.
Сатирический художник. Карикатурист Николай Александрович Степанов (1807–1877)
В истории русской культуры XIX века прочно обосновались имена писателей-сатириков во главе с М.Е. Салтыковым-Щедриным. Как и у всех просвещенных народов, в России любили читать стихи и памфлеты, где высмеивались министры и генералы, которые не то что руки, мизинца не подадут при встрече с простоватым обывателем. Любили гневные поэтические строки Н. А. Некрасова, зубодробительные статьи Д. И. Писарева, иронические «Сочинения Козьмы Пруткова». Да что говорить о талантах, даже посредственный стихотворец Василий Курочкин благодаря обличительным виршам до сих пор почитается за поэта чуть ли не первой величины. А вот имя Николая Александровича Степанова, вместе с Курочкиным выпустившего в 1859 году первый номер юмористического журнала «Искры», покрыто забвением. Почему? Да ведь он не был литератором, он рисовал, притом не приукрашенные портреты вельмож, а карикатуры, что всегда почиталось за низкое искусство, не достойное долгой памяти.
Карикатура — рисунок, изображающий человека или событие в смешном виде, — известна в Европе с XVI столетия. В России впервые упомянуто о подобном в 1765 году в сообщении, посланном императрице Екатерине II, что появились «разные каррикатуры». Но тотчас же об этом и забыли. Первые русские карикатуры, дошедшие до наших дней, — это рисунки Теребенева и Иванова на поход Наполеона в Россию. И вновь затишье до начала 1840-х годов, когда появился альманах карикатур Даля «Похождения Виольдамура» — незатейливые рисунки с юмористическими подписями. Истинным же мастером карикатуры и создателем самого популярного московского сатирического журнала «Будильник» стал Н. А. Степанов.
Он родился 21 апреля 1807 года в Калуге. Воспитывался в Московском университетском благородном пансионе, по окончании которого поступил на службу в Департамент государственного казначейства. С 1832 года состоит чиновником особых поручений при губернаторе в Енисейской губернии, затем служит в Саратове и вновь в Петербурге в Департаменте государственного казначейства. Погруженный в мир чиновников средней руки, Николай Александрович просто не мог не начать рисовать на них карикатуры и сочинять юмористические стихи. В 1840-х годах он принялся лепить гротескные бюсты наиболее популярных современников — Глинки, Брюллова, Кукольника, князя Вяземского, Каратыгина, князя Одоевского, Греча, Булгарина, графа Соллогуба, Айвазовского, Григоровича, Белинского, Некрасова — всего около восьмидесяти. Но за истинных художников признавали лишь тех, кто подвизался на ниве реалистического искусства, поэтому в доказательство, что он не шарлатан и не ремесленник, Степанов стал создавать также реалистические бюсты — Суворова, Державина, Ломоносова, Карамзина, Крылова, Пушкина, Глинки — всего около сорока, в четверть натуральной величины.
Но нравился он современникам в первую очередь как автор трех с лишним тысяч карикатур, помещенных в журналах «Ералаш», «Сын Отечества», «Иллюстрированный альманах», «Современник», «Искры», «Будильник» и вышедших отдельными изданиями. Его рисунки в основном бичевали социальные пороки или являлись политическими шаржами на иностранных политиков, злобствовавших на Россию. Степанов не был «передовым бойцом новых идей», его творчество имело общественные задачи, во многом совпадавшие с внешней и внутренней политикой государства. Может быть, это и было одной из причин забвения его творчества. Ведь стоит пустить по рукам непристойный шарж на императора, и сразу обретешь популярность, хотя и рискуешь на год-другой угодить в ссылку. Степанову же более нравилось рисовать шаржи на друзей, которые он потом собрал и издал в альбоме «Знакомые». Он, по наблюдению И. И. Панаева, «мастерски схватил комические стороны Глинки, Брюллова и Кукольника. Он представил всю жизнь их в очень злых, метких и остроумных карикатурах».
Николай Александрович со своей женой Софьей Сергеевной (сестрой композитора Даргомыжского) последние годы жил в Москве в уединенном покое. В его кабинете — несколько ветхих птичьих чучел, статуэтки собственной работы и большая коллекция тростей и палок. Среди них выделялись тяжелые дубины, которые кроткий и слабосильный хозяин часто дарил гостям как знак особого внимания.
«Он умер тихо, как бы уснул», — отозвался на смерть Н. А. Степанова 23 ноября 1877 года основанный им журнал «Будильник». Похоронили его на Ваганьковском кладбище, но в списках художников, чьи могилы сохраняются в этом некрополе деятелей искусств, его имя, увы, не значится.
Белая, словно ангел. Благотворительница Прасковья Алексеевна Муханова (1809–1894)
Прасковья Алексеевна Муханова доживала свой век в одиночестве в родовой усадьбе на углу Остоженки и Ильинского переулка. В глубине обширного двора стоял ее деревянный оштукатуренный дом с антресолями, построенный в 1813 году. Фасадом он выходил к Савельевскому переулку, а окна комнаты хозяйки смотрели на храм Христа Спасителя. Войдя в дом, гости сразу же попадали в царство живых цветов и певчих птиц. В гостиной, пол которой был покрыт старинным ковром, по стенам висели портреты родных и друзей Прасковьи Алексеевны. Среди них выделялся образ московского митрополита Филарета, многие годы переписывавшегося с хозяйкой и высоко ценившего духовную красоту этой благочестивой девицы. Около камина на мраморном пьедестале возвышался большой мраморный бюст ее отца Алексея Ильича, старшего из семи сыновей Ильи Ипатьевича Муханова, взявшего в жены родовитую московскую княжну Варвару Николаевну Трубецкую. В военных походах екатерининской эпохи императрица пожаловала ему за храбрость Георгиевский крест. При Александре I и Николае I он состоял сенатором и почетным опекуном, выстроил в Москве здание Мариинской больницы и управлял ею. Заведовал также Сохранной казной, совершавшей огромные обороты.
