Генри уставился в асфальт. Он понял, что своим поступком пыталась сказать ему Хейзл. Она захотела, чтобы он усомнился в себе, и у нее получилось. Он не смел подвергать ее жизнь такой опасности только потому, что ему удалось самому приготовить рицин. Она бы не протянула больше часа. Но если бы они действительно были предназначены друг другу, он бы знал, что этого не может произойти, он бы не боялся за ее жизнь. И если бы им было суждено прожить вместе всю жизнь, как он рисовал себе в воображении, он бы не сомневался в том, что выиграет дуэль у Спенсера. Но он испугался проиграть, и что-то у него внутри сломалось, пропала уверенность в правоте. Хейзл напомнила ему о том, что иногда в жизни происходят несчастные случаи, и если ты не умер сейчас, в пустом бассейне, от кружки супа, то завтра или послезавтра можешь погибнуть от руки террориста, упасть с высоты или разбиться на машине. Она сама может стать жертвой любой беды, которая каждый день обязательно уносит чьи-то жизни, где-то далеко или совсем близко, а такая перспектива совсем не вписывалась в образ счастливой жизни, который придумал Генри для них с Хейзл.

Она показала ему, что жизнью правит неопределенность, проникающая даже в любовь. (Одну слезу он успел загнать в краешек глаза, вторая упала на свитер.) Если он не смог выдержать эту неопределенность, его чувство любовью не является.

– Все будет хорошо, – сказал отец, обняв Генри за плечо.

Завтра будет новый день. Воспоминания блекнут, жизнь продолжается.

Спенсер и Хейзл стояли на дне бассейна и смотрели на стеклянные панели крыши. Потом друг на друга, через стол. Потом они заметили это. Начинало темнеть.

Спенсер сказал:

– Грэйс пора на автобус.

– Я провожу ее, – сказал Уильям. Уильям держал за руку Грэйс, стоя на ступенях бассейна. – Мы поедем вместе.

– Нет, ты с ней не поедешь, – сказал Спенсер. – Ты знаешь, что с тобой бывает на улице.

– Уильям проводит ее, – сказала Хейзл.

– Уильям даже до автобусной остановки не дотянет, – сказал Спенсер. – Ты видела, как ему было плохо. Он больной человек.

– Ему сейчас лучше. Это гораздо важнее.

– Грэйс – моя племянница.

Спенсер оглянулся по сторонам, как бы ища поддержки, но Грэйс с Уильямом уже ушли, взявшись за руки.

– Ну что? – сказала Хейзл.

– Вернемся в постель?

– Мы не доиграли.

Спенсер сжал голову руками и взъерошил волосы.

– Итальянцы придут смотреть дом.

– Они уже не придут. Поздно. Уже почти стемнело.

Хейзл переставила шары в исходные позиции. Спенсер не торопился браться за кий.

– Ты не имеешь права заставлять бога вмешиваться.

– А ты?

– Мы сами должны решить.

– И сколько тебе потребуется времени, чтобы решить, если ты так и будешь сидеть и мечтать о совершенной женщине? Твой ход, Спенсер.

– Ты не имеешь права заставлять бога вмешиваться.

– У меня просто достаточно смелости, чтобы не отрицать этого.

Она протянула ему кий, и Спенсер взял его. Прицелился и изо всех сил ударил по белому шару. Красный отскочил от угла первой лузы к противоположному бортику. Ударившись о бортик, откатился к центру стола и лениво, по инерции, вошел в центральную лузу.

– Наконец-то, – сказала Хейзл.

Она подошла и обняла Спенсера сзади, сцепив руки у него на груди, прижавшись щекой к углублению между лопатками.

– А теперь давай вернемся в постель.

Сегодня первое ноября 1993 года, на Лондон спускаются сумерки. За спиной у Грэйс рюкзак «Европейская космическая миссия». В руке она держит тяжелый пакет с изображением британского флага. В пакете вода, в воде плавает Триггер II.

В другой руке у нее печенье с дыркой посередине. Она ждет, когда Уильям закроет входную дверь, а Уильям размышляет над тем, какая муха его укусила, когда он предложил проводить девочку до автобусной остановки. Может, он хочет попробовать еще раз стать героем, или же убедиться в том, что Хейзл была права, когда сказала, что ему уже лучше. Неужели она смогла изменить его за один день?

– У меня дома будет не так весело, – говорит Грэйс, все еще ожидая Уильяма. Уильям соглашается, что, да, пожалуй, не будет.

– Но, опять же, откуда ты знаешь? – говорит Уильям.

Грэйс запихивает печенье целиком в рот и протягивает Уильяму руку, и он берет ее за руку. Ладонь у Уильяма слегка липкая.

Уильям захлопывает дверь, и они, держась за руки, выходят на улицу, поворачивают направо к библиотеке и дальше, к автобусной остановке. Свободную руку Уильям прижимает к бедру, как бы опасаясь потерять равновесие. Он вспоминает, чему его учила Хейзл. По мере удаления от дома, Уильям с рассеянным беспокойством замечает тысячу источников информации. Он же не обращает на них внимания, а просто ставит одну ногу впереди другой. Он смотрит на асфальт, на липы, бросает взгляд на припаркованные автомобили. Он перебирает ногами и слегка сжимает руку Грэйс в своей ладони.

– Грэйс, смотри – клоун.

Перед магазином музыкальных инструментов («Джепсоны!») какой-то человек жонглирует киви. Он собирает деньги для Национальной Недели Библиотек. Она проводится по всей стране… Уильям прерывает себя. Он наблюдает за жонглером, убеждая себя в том, что мир прекрасен. Ведь если бы мир был ужасен, то страха бы не было, ведь нечего терять. Если бы не нужно было никого защищать, перспектива внезапной беды не пугала бы людей. Так ли это? Пожалуй, что так.

Он спрашивает Грэйс, боялась ли она чего-нибудь и случалось ли с ней что-нибудь до сегодняшнего дня. Отвечая, она дожевывает печенье.

– Мне только десять. Но я думаю, что если беде суждено случиться, она все равно случится, боишься ты ее или нет.

Мимо проносится огромный автобус-экспресс, он со свистом тормозит у самой остановки и паркуется как раз между двумя липами, выделяющими отвратительную черную жидкость. Подходя к автобусу, Уильям не желает поддаваться на провокацию, он старается не думать и ни на что не смотреть. «Билеты на весь маршрут на тридцать процентов дешевле». У запасного выхода к стеклу прижат рюкзак фирмы «Диадора». В автобусе сидят несколько безымянных холостых мужчин, в боковом окне скол от камня, прекрати, Уильям.

Поравнявшись с автобусом, Грэйс тянет Уильяма за руку, пока он не наклоняется чмокнуть ее в щеку.

– Большое спасибо за отличный день рождения, – произносит она. – И спасибо за прекрасный подарок.

– Прости меня, ты сама знаешь, за что.

– Но ведь никто не виноват.

– Нет, виноват.

– Попрощайся за меня с Хейзл и дядей Спенсером.

– Хорошо. Ты не рада, что возвращаешься домой? У тебя не такие уж и плохие родители, правда?

– Они же мои мама и папа, я привыкла. А как же теперь ты?

– Обо мне не беспокойся, – говорит Уильям. – Мы островитяне. Мы не тонем.

– Ты уверен, что все будет хорошо? С тобой ничего не случится?

– Конечно, нет. Я просто не буду обращать внимание на некоторые вещи.

Грэйс еще раз целует Уильяма, он приподнимает ее и ставит на верхнюю ступеньку. Двери закрываются, и Грэйс проходит в конец автобуса. Грэйс машет рукой, не глядя в окно. Она крепко держит пакет, стараясь не растрясти рыбку. Автобус выезжает на улицу, и, оставляя ее позади, уезжает прочь из Лондона, в вечерний английский пригород. Уильям провожает его взглядом, засовывает руки в карманы и пальцами сразу нащупывает на дне кармана что-то холодное. Он выдергивает руку, но уже без паники. Он не станет обращать внимание на тот факт, что в правом кармане брюк лежит мертвая рыбка. Ему приходит в голову, что он вполне может продлить это чудо, и не обращать внимание на все подряд, сидя в пабе «Восходящее солнце» напротив. Перед тем, как двинуться в нужном направлении, он щурится и пристально оглядывается. Интересно, на что ему теперь можно обращать внимание, а на что категорически нельзя? Он стоит на улице. В Англии и Европе заканчивается первый день ноября 1993 года. К западу от улицы, над крышами домов розовеет мягкий осенний закат, начинается дождь.