– Но в этом-то как раз все и дело, – почти с обидой сказала Анджела. – Они хотят ебать не меня, а Анджелу Стерлинг.

– А ты ее с собой не идентифицируешь?

– Нет, – твердо сказала она. – Только не ту Анджелу Стерлинг. Это определенно.

Толика благочестия в ее ответе вызвала у Бориса улыбку, вернув его мысли к одному любопытному инциденту, случившемуся несколькими годами раньше – шестью, если точнее, – в тот самый момент, когда Анджела наслаждалась первыми цветами своей звездности, а также первым сердечным страданием. Тот случай произошел в воскресенье, на дневной вечеринке с коктейлями в большом пляжном особняке Леса Харрисона, где присутствовали и Борис, и Анджела. Анджела тогда уже около шести месяцев жила с Лесом и номинально считалась хозяйкой – однако как раз в тот день ее тактично проинформировали о том, что ее мистер Чудесный Жених все-таки решил не разводиться со своей супругой, а напротив, вернуться к ней («должен еще раз попробовать ужиться с Этель – мы это детишкам задолжали»). Понятное дело, это было чистейшее вранье, но Лесу такой вариант показался более деликатным, чем просто сказать ей, чтобы проваливала куда подальше. Так или иначе, новости вынудили Анджелу погрузиться в подлинную пучину жалости к себе и злоупотреблений в плане похоти. В конце концов она вырубилась на кровати в одной из комнат для гостей после безуспешной попытки дозвониться своей матушке в Амарилло, в штат Техас.

Тем воскресным днем также пытался дозвониться своей матушке один молодой человек, которого Борис привел с собой на вечеринку. Звали молодого человека Гровер Морс, и родом он был из Мейкона, что в штате Джорджия. Красивый, завороженный звездами парнишка семнадцати лет, Гровер работал вторым помощником режиссера на съемках картины, которую Борис только что закончил, – на той части натурных съемок, что производилась на Дальнем Юге.

Обязанности у второго помощника примерно те же, что и у мальчика на побегушках, – приносить кофе режиссеру, стулья гостям, стучать в двери актерских гримерок, когда камера готова, а также делать мириады других вещей. Главные качества высококлассных «вторых», как их обычно называют, следующие: во-первых, предвосхищать требования или потребности членов компании; а во-вторых, быть в связи со всем этим делом шустрыми и радостными – но не настолько радостными, чтобы стать назойливыми. Вряд ли следует говорить, что великий второй – птица куда более редкая, чем хороший режиссер или актер. А потому, когда Гровер Морс проявил на этой самой требовательной и неблагодарной из работ исключительный талант, Борис предложил парню отправиться на Побережье вместе с компанией, а также высказал уверенность в том, что его ждет прибыльное будущее в киношных делах. Гровера убеждать не потребовалось, а вот его любящую матушку – еще как. Поскольку он был еще сущим ребенком (только-только семнадцать исполнилось), да и дальше границ округа еще никогда не бывал, мамаша испытывала вполне понятные опасения на предмет его отъезда в Голливуд, прославленную греховно-праздничную столицу мира. Борис, понятное дело, сумел дать ей бесчисленные заверения – в число которых входило то, что сын позвонит ей, как только прибудет на место. Так уж получилось, что прибыли они в воскресенье днем – и, поскольку Борис был приглашен на вечеринку к Лесу Харрисону, прямо из аэропорта они отправились в особняк Хрена Моржового в Малибу, где – опять же так получилось – вечеринка была в самом разгаре. Борис немедленно напомнил Гроверу о необходимости позвонить матушке.

– Воспользуйся телефоном вон там, – сказал Лес, ткнув пальцем в сторону нескольких дверей ближайших спален для гостей.

Парнишка послушно вошел, закрыл за собой дверь, сел на одну из пары кроватей и стал звонить. Комната была большая, из-за опущенных штор там царил полумрак, а потому только когда телефонистка сказала, что Гроверу придется пять-десять минут подождать и что она ему перезвонит, он вдруг понял, что не один в комнате. На другой кровати лежала раскинувшаяся на спине женщина. Если не считать затененного мерцания светлых волос и поднятой ко лбу руки, ничего такого особенного было не различить.

Гровер очень тихо повесил трубку – однако при этом звуке Анджела зашевелилась и с прищуром глянула на него из-под ладони.

– Я тебя не знаю, – с пьяной невнятностью выговорила она.

– Да, мэм…

– Тогда какого черта ты здесь делаешь?

– Простите, мэм, я не видел вас, когда вошел. Я просто воспользовался телефоном.

– Телефоном, значит?

– Да, мэм…

Поскольку Анджела, как ему показалось, продолжала глазеть на него – на самом деле она просто пыталась взять его в фокус, – Гровер почувствовал себя обязанным сказать:

– Я звонил домой, маме. Телефонистка сказала, что мне придется подождать.

Анджела издала краткий злобный смешок.

– А в чем дело – у тебя что, тоже проблемы?

– О нет, мэм. Я просто должен дать ей знать, что добрался сюда и что со мной все хорошо. – Гровер встал. – Пойду посмотрю, не удастся ли мне воспользоваться другим телефоном. Простите, что я вас потревожил.

Анджела приподнялась на локте и откашлялась.

– Слушай сюда, сынок, – сказала она уже более отчетливо, – как бы тебе понравилось выебать Анджелу Стерлинг?

– Простите, мэм?

– Я сказала: как бы тебе понравилось Анджелу Стерлинг отьебать?

– Вы имеете в виду… кинозвезду?

– Ее самую.

Гровер, не на шутку смущенный, затоптался, бросая на нее вороватые взгляды. Он неловко покашлял, почесал в затылке.

– Э-э, мэм, честно говоря, просто не знаю, что сказать…

– Скажи «да» или «нет», – прорычала Анджела. – Но только будь до хуя уверен, что говоришь «да». На сегодня я уже досыта говна наглоталась. А теперь запри дверь и подойди сюда.

– Хорошо, мэм.

Пять-десять минут спустя, когда парнишка застегивал рубашку и ширинку, а Анджела приводила себя в порядок в ванной, раздался звонок, и Гровер стал говорить по телефону со своей матушкой:

– Да, мам, все хорошо. Именно так, как говорил мистер Адриан. Уверяю, мама, у тебя нет никаких оснований для тревоги… Да-да, конечно, очень мило. Такую приятную компанию редко где встретишь… Ты имеешь в виду прямо сейчас? Ну, я с мистером Адрианом в доме у его друга… Вечеринка? Да, думаю, здесь что-то вроде вечеринки – дневной вечеринки… Не забывай, у нас здесь на три часа раньше, чем там у вас дома… Что? Да нет же, мама, это совсем не та голливудская вечеринка, про которые ты читала, – с молодыми актрисами и тому подобным… Послушай, все это один вздор – как мистер Адриан и сказал. Эту чепуху печатают, чтобы продавать газеты. И никто, кроме дурачков, в нее не верит. Теперь-то ты это доподлинно знаешь, правда, мама?

Борис никогда никому не рассказывал об этом инциденте и посоветовал юному Морсу также соблюдать осторожность. Таким образом, все случившееся осталось одним из великих секретов сословия – выйдя на поверхность лишь случайно и запоздало в виде пьяной истории, рассказанной самим Морсом (который после краткого периода работы вторым помощником стал каскадером, а в конце концов – безнадежным пьяницей). История эта была без вариантов расценена как та разновидность лживой фантазии, что таится в сердце каждого полнокровного американского самца.

Борис не был особенно склонен к реминисценции, но теперь, глядя через стол на сказочную златовласую красавицу, чьи голубые глаза сияли, а влажные красные губы поблескивали в свете свечи, он почувствовал, что его осведомленность дает ему любопытное преимущество – почти как если бы он смог путем шантажа заставить Анджелу хорошо играть. По крайней мере, знание об этом инциденте капитально подрывало образ маленькой девочки, который временами грозил подавить всякого, кто оказывался в поле досягаемости. Впрочем, сам Борис никогда не был одурачен таким образом, ибо существовали и другие рассказы, характеризовавшие Анджелу как персону с несколько иной харизмой, нежели та, которую выдавали общественности она сама и ее агент, а также проецировал отдел рекламы в «Метрополитене». К примеру, было известно, что, подписав свой первый студийный контракт – после двух лет эпизодических ролей и дополнительной работы, – Анджела с искусным вздохом облегчения швырнула перо на середину стола и воскликнула: