Питер не ожидал, что его впутают в такое серьёзное дело, но у Гаффи был такой деловой вид и он считал всё это настолько естественным, что Питер не решился пойти на попятный. В конце концов ведь сейчас время военное, сотни людей ежедневно жертвуют своей жизнью в Арденнах, — так почему бы и Питеру не пойти на маленький риск, чтобы избавить родину от самых опасных врагов?
Итак, Питер с двумя сыщиками отправились в увеселительную поездку за город. Когда Питер вернулся, его поместили в комфортабельном номере на двенадцатом этаже Отеля де Сото, и он занялся изучением напечатанных на машинке документов, переданных ему Мак-Гивни, и вызубрил показания, которые должен был давать на суде. По коридору все время расхаживал взад и вперед с револьвером у пояса один из агентов Гаффи; три раза в день Питеру приносили еду и вдобавок бутылку пива и пачку папирос. Два раза в день Питер читал в газетах про геройские подвиги американских солдат за океаном, а также о последних заговорах, раскрытых в Америке, и о различных процессах в связи с законом о шпионаже.
С замиранием сердца читал Питер про себя в настоящих газетах. До сих пор он фигурировал только в рабочих листках и социалистических органах вроде «Клэриона», которые не шли в счет. Но вот в «Таймсе» Американского города появляется обстоятельное сообщение о том, как бюро районного прокурора подослало своего тайного агента в союз Индустриальных рабочих мира и как этот человек, по имени Питер Гадж, работал целых два года среди красных и собирается разоблачить со скамьи свидетелей всю гнусную деятельность этого союза.
За два дня до начала процесса Мак-Гивни и другой сыщик проводили Питера в бюро районного прокурора, и он провёл чуть ли не целый день в беседе с мистером Бэрчардом и его заместителем, мистером Стэннардом, которые должны были вести это дело. Мак-Гивни предупредил Питера, что районный прокурор не посвящён в эту тайну и всерьёз принимает показания Питера. Но Питер сильно подозревал, что это говорится для того, чтобы мистер Бэрчард не попал впросак, если Питер вздумает «подложить ему свинью». Питер приметил, что всякий раз, как в его истории оказывался пробел, районный прокурор и его заместитель говорили ему, что этот пробел надо заполнить, и Питер старался придумать что-нибудь подходящее.
Генри Клей Бэрчард был родом с дальнего юга и разглагольствовал с несколько старомодным красноречием. У него были довольно длинные густые чёрные волосы. Взойдя на трибуну, он выдерживал напряжённую паузу и, протянув руки вперед, изрекал, дрожащим от волнения голосом: «Да благословит вас господь, дорогие леди!» Или провозглашал: «Я друг простых людей! Я испытываю горячую симпатию к тем, кто составляет подлинную основу Америки, к трудящимся на фабрике и на ферме».
Тут все прожигатели жизни, члены Торговой палаты и Ассоциации коммерсантов и промышленников, принимались ему аплодировать и посылали этому другу простых людей свои чеки — пожертвования на перевыборную кампанию.
Мистер Стэннард, заместитель мистера Бэрчарда, был старой лисой, он подсказывал своему начальнику, как ему поступать. Этот маленький высохший человечек, этот книжный червь, прокалывал вас насквозь своими острыми глазками, выискивая ваши слабые места и готовясь пронзить вас своей юридической рапирой. При этом у него был самый добродушный вид, он не прочь был пошутить с вами во время перерыва и уверял, что только исполняет свои священные обязанности и никому не желает вреда.
§ 75
Служители правосудия выслушали рассказ Питера и кое-что в нём изменили, затем снова его прослушали и заявили, что теперь всё в порядке. Питер вернулся в свой номер и с трепетом ждал часа, когда ему придется выступить и он окажется в центре всеобщего внимания. Когда его повезли в суд, колени у него тряслись, но вместе с тем он испытывал гордое сознание своей значительности, ведь его особу охраняли четыре здоровенных молодца. Войдя в вестибюль суда, он сразу же увидел двух шпиков, а потом ещё много других разглядел в толпе. Здание суда было битком набито сторонниками красных, но их всех обыскивали, прежде чем допустить в зал, и за ними неусыпно следили во время заседания.
Когда Питер очутился на скамье свидетелей, он почувствовал то же самое, что должны были испытывать Том Дагган и Дональд Гордон в тот вечер, когда им ударил в лицо ослепительный свет тридцати или сорока автомобильных фар. Питер ощущал напряжённую ненависть двухсот или трехсот присутствовавших на суде красных, время от времени их негодование прорывалось наружу — по рядам зрителей проносился гневный ропот или прокатывалась волна презрительного смеха, — тогда судебный пристав ударял по столу деревянным молотком, а судья приподнимался на своем кресле и заявлял, что, если шум повторится, он прикажет очистить зал суда.
Невдалеке от Питера за длинным столом сидели семнадцать подсудимых, они напоминали крыс, попавшихся в ловушку, и все тридцать четыре крысиных глаза в упор смотрели на Питера, ни на секунду не отрываясь от его лица. Питер только один раз взглянул на них, — они тотчас же оскалили свои крысиные зубы, и он поспешил отвернуться. Но ему тут же попалось на глаза лицо, отнюдь не ободрившее его. Среди зрителей сидела миссис Годд в белоснежном туалете, её широко раскрытые голубые глаза были устремлены на Питера, и на лице её отражались печаль и упрёк.
«О мистер Гадж! — казалось, говорила она. — Как вы это можете? Скажите, мистер Гадж, разве это Мир, Справедливость, Истина, Закон?»
И у Питера защемило сердце при мысли о том, что он больше никогда не попадет на Олимп и не будет нежиться в кресле с мягкими шелковыми подушками. Он отвернулся и поглядел на скамью, где сидело двенадцать человек присяжных заседателей — мужчин и женщин. Одна престарелая дама приветливо ему улыбнулась, а молодой фермер хитро ему подмигнул, и Питер понял, что у него есть в этом уголке друзья, — но ведь в конечном итоге только эти люди и имели реальный вес в этом процессе. Миссис Годд была столь же беспомощна, как любой из «бунтарей», перед лицом этого высокого судилища.
Питер выложил свою историю, а затем начался перекрёстный допрос, и принимал в нем участие не кто иной, как Давид Эндрюс, утонченно вежливый и язвительно-остроумный. Питер всегда побаивался Эндрюса, а теперь у него душа так и ушла в пятки. Ему никто не сказал, что его ожидает такое испытание! Никто ему не сказал, что Эндрюсу будет позволено подробно расспрашивать его о преступлениях, свидетелем которых он якобы был, обо всех разговорах, какие тогда велись, и кто в них принимал участие, и что ещё говорилось, и каким образом он там оказался, и что он делал после этого, и что о ел за завтраком в то утро. Питера спасали только два обстоятельства: во-первых, непрерывные возражения Стэннарда, которыми тот сыпал, как из пулемёта, чтобы дать ему время подумать, и, во-вторых, надёжное прибежище, которое заранее приготовил ему Стэннард. «Вы всегда можете сказать, что позабыли, — наставлял его заместитель прокурора. — Никто не будет вас винить, если вы что-нибудь запамятуете».
И вот Питер до мельчайших подробностей передал разговор, в котором Альф Гиннес заявил, что собирается поджечь амбар, но он не мог припомнить, кто присутствовал при этом разговоре, о чем ещё говорилось и когда именно происходила эта беседа.
Наконец, настал желанный обеденный перерыв, и Питер получил возможность как следует подготовиться к вторичному своему выступлению. В два часа заседание суда возобновилось. На этот раз Питера допрашивал Стэннард, ловко заштопавший все зияющие пробелы в его показаниях, и снова Питер не мог припомнить того или иного обстоятельства и таким образом избег ловушек, расставленных ему Эндрюсом. Ему сказали, что он «держал себя молодцом», и под надежной охраной он с торжеством вернулся в Отель де Сото и пробыл там целую неделю, пока защита делала слабые попытки опровергнуть его показания. Питер читал в газетах пространные речи, в которых районный прокурор и его заместитель провозглашали его патриотом, доблестно защищающим родину от «внутренних врагов»; прочел он и краткое изложение «тирады» Давида Эндрюса, обозвавшего его, Питера, «крысой» и «Иудой-предателем». Питер не слишком огорчился, ведь он знал, что без этого дело не обойдется, и тот, кто ругается, тем самым доказывает свое бессилие.
