— Куда ты девал деньги, что я дал тебе на днях? — спросил Мак-Гивни и добавил несколько грязных ругательств.
Питер сразу же занял оборонительную позицию. Как бы он ни был напуган, он всегда старался отстоять свои денежные интересы.
— Я-я ис-с-с-тратил их, мистер Мак-Гивни. — Врёшь!
— Н-н-нет.
— Говори, куда девал деньги! — настаивал сыщик, лицо у него перекосилось от гнева, и, казалось, дуло револьвера дрожало от ярости.
Питер твердил свое: он истратил всё до последнего цента.
— А, ну-ка, Хаммет! Вытяни их у него! — крикнул Мак-Гивни, и тут только Питер заметил, что в комнате находится ещё один субъект; он был так загипнотизирован дулом револьвера, что ничего не видел вокруг.
Хаммет был здоровенный детина. Он шагнул к Питеру, схватил его за руку и принялся её выворачивать, заламывая за спину, к плечам. Питер завопил не своим голосом, тогда Хаммет другой рукой зажал ему рот, и Питер понял, что всё пропало. Не было смысла цепляться за деньги. И когда Мак-Гивни крикнул: «Выкладывай, где они!» — Питер замотал головой и стал что-то мычать.
Хаммет отнял руку от его рта.
— Где же они?
— У меня в правом ботинке, — прохрипел Питер. Хаммет живо расшнуровал ему ботинок, стащил его с ноги, вытащил стельку и обнаружил маленький сверток в папиросной бумаге; там лежала тысяча долларов, полученная Питером от Мак-Гивни, триста долларов, которые Питеру удалось сберечь из суммы, полученной от Нельса Аккермана, и двести долларов, отложенных им из своего жалованья. Хаммет пересчитал деньги, а Мак-Гивни сунул их в карман и приказал Питеру снова надеть ботинок. Питер стал натягивать его на ногу дрожащими руками, косясь то на револьвер, то на крысиное лицо.
— В чем д-д-дело, мистер Мак-Гивни?
— Узнаешь в своё время, — был ответ. — А теперь марш вниз и помни, что на тебя наведён револьвер, а в нём восемь зарядов, и если ты шевельнёшь хоть пальцем, я всажу их все до одного тебе в голову.
Питер, Мак-Гивни и Хаммет спустились в лифте, вышли из здания и сели в автомобиль. Хаммет вёл машину, а Питер сидел на заднем сидении рядом с Мак-Гивни, у которого из кармана пиджака выглядывал револьвер, а палец всё время лежал на курке и дуло было наведено на Питера. Питер быстро выполнял все приказания и перестал задавать вопросы, так как понял, что не дождется ответа.
Пока они ехали, злополучный Питер ломал голову, стараясь найти разгадку этой тайны.
Быть может, — рассуждал он, — Гаффи заподозрил его во лжи и поверил версии Джо Ангелла? Но тогда зачем эта дьявольская комедия с револьвером, достойная экрана? Отчаявшись, Питер бросил всякие догадки и хорошо сделал, ибо о том, что произошло, не только Питер, но и никто на свете не мог бы догадаться.
§ 66
Они приехали в бюро тайной полиции Транспортного треста, куда до сих пор Питера ни разу не допускали. Поднялись на четырнадцатый этаж здания Треста коммерсантов; надпись на двери гласила: «Компания земельных фондов Американского города. Войдите». Переступив порог, вы оказывались в самой обыкновенной канцелярии и, лишь пройдя ряд комнат, попадали в заповедные покои, откуда Гаффи и его сотрудники руководили шпионажем, отстаивая интересы крупных деловых кругов Американского города.
Питера втолкнули в одну из этих комнат. Перед ним стоял Гаффи.
Завидев Питера, Гаффи ринулся на него, потрясая кулаками:
— Ах ты паршивый щенок! — кричал он. — Поганая шавка! Подлый вонючий пес!
За этим последовал ряд красочных эпитетов, почерпнутых из уличного лексикона.
У Питера подгибались колени, стучали зубы, и он ловил глазами каждое гневное движение руки Гаффи, каждую гримасу, искажавшую его черты. Питер приготовился к самой ужасной пытке, но мало-помалу он понял, что его вовсе не собираются пытать, а только выругают и разнесут в пух и прах, — и никакими словами нельзя передать, какое он испытал облегчение при этой мысли. За всю свою бездомную, уличную жизнь Питеру пришлось выслушать гораздо больше ругательств, чем их мог бы измыслить Гаффи за целый месяц. Если Гаффи только и будет делать, что шагать взад и вперёд по комнате и, проходя мимо Питера, всякий раз потрясать кулаком у него под носом, сравнивая его со всеми разновидностями домашних животных, то Питер готов простоять, не пикнув, всю ночь напролет.
Питер перестал спрашивать, что случилось, убедившись, что всякая его попытка вызывает у Гаффи лишь новый взрыв бешенства. Гаффи не желал разговаривать с Питером, не желал слышать его плаксивый голос, похожий на визг щенка, выброшенного в сточную яму. Ему хотелось только излить на Питера свою ярость, смешать его с грязью, и Питер должен был смиренно выслушивать его ругань, что он и делал. Но тем временем мысль его лихорадочно работала, стараясь понять, что же, черт возьми, всё это означает. Ему было ясно одно — стряслась какая-то беда, и надо спрятать концы в воду. Они взяли у Питера деньги, чтобы замазать это дело, и больше им ничего не нужно от него.
Мало-помалу положение начало выясняться.
— Так ты вздумал работать самостоятельно! — зарычал Гаффи и так двинул Питера кулаком, что едва не свернул ему шею.
«Ara! — сообразил Питер. — Так это Нельс Аккерман меня выдал!»
— Ты думал составить себе состояние, потом уйти от дел и всю жизнь жить на ренту.
«Ну, конечно, так оно и есть! Но что мог сказать обо мне такого скверного Нельс Аккерман?»
— Ты решил завести своего шпиона, основать собственное бюро и, пожалуй, ещё вышибить меня, а?
«Боже мой! — думал Питер. — Кто бы мог это ему сказать?»
Внезапно Гаффи подошел к нему вплотную.
— Так ты и впрямь это задумал? — рявкнул он. Он повторил этот вопрос и, казалось, ждал ответа.
— Н-н-нет, сэр, — пробормотал Питер.
Но, очевидно, ответ не удовлетворил Гаффи, ибо он схватил Питера за нос и так больно зажал, что у того на вернулись на глазах слёзы.
— Так в чём же дело?
Лицо начальника искривилось злобной усмешкой, и он расхохотался в глаза Питеру презрительным смехом.
— Ты вообразил, что она любит тебя! Ведь правда? Ты воображал, что она в самом деле тебя любит?
Тут Мак-Гивни, Хаммет и Гаффи дружно загрохотали, и Питеру казалось, что это насмешливо хохочут демоны на самом дне преисподней. Этих слов было достаточно, чтобы воздушный замок, созданный Питером в мечтах, рухнул, погребая его под развалинами. Гаффи все разнюхал про Нелл!
Пока Питер ехал в автомобиле в бюро Гаффи, он то и дело вспоминал о наставлении Нелл. «Держись, Питер. Выпутывайся!» Он и собирался выпутываться, несмотря ни на что, но теперь вдруг увидел, что всё погибло! Как мог он выпутаться, когда они узнали о роли, какую играла Нелл, и когда сама Нелл не сумела выпутаться!
Гаффи прочел все эти соображения на лице Питера, и его смех перешёл в рычание.
— Ну теперь-то уж ты выложишь мне всю правду, так, что ли? Только, тебе уже нечего и говорить — и так всё известно.
Он отвернулся от Питера и принялся шагать взад и вперёд по комнате. Его так и распирало от гнева, и потребовалось некоторое время, чтобы возбуждение слегка улеглось. Наконец, начальник сыскного отделения сел за письменный стол, выдвинул ящик и вынул оттуда бумагу.
— Я вижу, ты сидишь тут и изо всех сил стараешься ещё что-нибудь сочинить, — сказал он.
Питер и не думал этого отрицать, потому что всякое отрицание вызывало у Гаффи новый приступ ярости.
— Ладно, — произнес Гаффи. — Я тебе прочту, и ты сам увидишь, до чего докатился и какой ты патентованный болван.
Гаффи начал читать вслух письмо, и Питер с первого же слова угадал, что это письмо Нелл и что замок его мечтаний рухнул и от него не осталось камня на камне. Так некогда были сравнены с землей гордый Вавилон и Ниневия!
«Дорогой мистер Гаффи, — гласило письмо. — Мне очень жаль, что приходится вас огорчить, но пятьдесят тысяч долларов — кругленькая сумма, а мы устали от работы и нуждаемся в отдыхе. Да будет вам известно, что Тед Крозерс только что взломал несгораемый шкаф в доме Нельса Аккермана и мы завладели облигациями займа свободы и бриллиантами, стоимость которых мы определяем в пятьдесят тысяч долларов, — а ведь вы знаете, что Тед большой знаток бриллиантов.
Теперь, наконец, вы узнаете, что я работала в доме мистера Аккермана, и кинетесь меня ловить по горячим следам. Так вот, я наперёд заявляю, что вам нет никакого смысла сажать нас, потому что нам известна вся подоплека губеровской инсценировки, а также обо всём, что ваше бюро затевало за последний год в Американском городе. Можете спросить Питера Гаджа, и он расскажет Вам. Ведь это мы с Питером подстроили заговор с динамитными бомбами. Но не ругайте Питера, — он делал только то, что я ему подсказывала. Он недостаточно умён, чтобы быть по-настоящему опасным, но из него выйдет первоклассный агент, если вы будете ласково с ним обращаться и не позволите ему водиться с женщинами. Не давайте только ему денег, — он не блещет красотой, и ни одна женщина на него не взглянет, если у него будет пусто в кармане.
Так вот, Питер расскажет Вам, как мы разыграли эту комедию с динамитом. Конечно, вам не захочется, чтобы об этом узнали красные. Имейте в виду, что, если Вы сцапаете нас с Тедом, мы уж сумеем так или иначе сообщить обо всём красным. А если Вы оставите нас в покое, мы не обмолвимся ни словом, и у Вас будет замечательный террористический заговор и на лицо все улики, необходимые, чтобы расправиться с красными. Право же, этот заговор стоит пятидесяти тысяч долларов, — и это ещё не слишком дорого, потому что Нельс Аккерман отваливал вам и не такие суммы, а всё, чего вам удалось до сих пор добиться, и в подмётки не годится нашему заговору. Я знаю, что Вы придёте в бешенство, когда прочтете это письмо, но обмозгуйте хорошенько этот вопрос и не порите горячки.
Я отправила Вам письмо с посыльным, поэтому вы можете быстро снестись с Нельсом Аккерманом и предупредить его, чтобы он не давал знать полиции. А не то, Вы сами знаете, что будет: если эти дурачки обнаружат преступление, эта история станет известна красным, попадёт в газеты и разнесётся по всему городу, и Ваша инсценировка лопнет. Смею думать, что теперь после избиения красных и линчевания Шона Грэди, Вам не слишком-то понравится, если пойдёт молва, что заговор был подстроен Вашими людьми. Мы с Тедом будем держаться в тени и до поры до времени не станем разбазаривать драгоценности, и всё будет в порядке.
С почтением
Ваша Эдит.
Честное слово, Питер не виноват, что он такой бабник, и он, конечно, служил бы вам верой и правдой, если бы не моя красота».
