Однако он продолжал следить за ней украдкой, и вскоре увидел любопытную картину: на коленях у этой Юноны лежала расшитая золотом сумочка, и, открыв её, она извлекла целый ряд загадочных предметов, которыми тут же занялась: прежде всего маленькое золотое зеркальце, в которое она изучала свои черты, затем белая пуховка, которой она легко похлопала себя по носу и по щекам; потом какой-то красный карандашик, которым она провела по губам, и, наконец, золотой карандашик, им она слегка коснулась своих бровей. Тут она, должно быть, обнаружила на подбородке маленький волосок, который успел вырасти с тех пор, как она покинула свой будуар. Питеру показалось, что она вынула маленькие щипчики и что-то выдернула у себя из подбородка. Она так увлеклась этими сложными процедурами, что даже не замечала проходивших мимо людей.

Питер стал разглядывать остальных богинь. Случается иной раз, что кто-нибудь чихнет или зевнет, и всем остальным в комнате неудержимо захочется зевать и чихать, так и все эти Дианы, Юноны, Гебы, находящиеся на «полуэтаже», вдруг вспомнили о своих маленьких золотых или серебряных зеркальцах и пуховках для пудры и красных, золотых или чёрных карандашиках. У каждой из них появилась в руках маленькая сумочка, и Питер с изумлением увидал, что «Гора Олимп» превратилась в «Институт красоты».

Тут Питер опять встал и начал прогуливаться, не отрывая глаз от богинь, больших и маленьких, старых и молодых, толстых и худеньких, хорошеньких и некрасивых, — и ему казалось, что чем старше они и безобразнее, тем дольше и внимательнее разглядывают себя в зеркальце. Он жадно смотрел на них, ибо сознавал, что находится в высшем обществе, у порога к такой роскошной жизни, о которой только можно мечтать, и ему хотелось поближе познакомиться с этим обществом и разузнать, что было возможно. Он безмятежно расхаживал взад и вперед, и двести двадцать четыре ангелочка безмятежно улыбались ему с потолка, и Питер знал не больше их, какой сюрприз готовит ему судьба на этом «полуэтаже».

На одном из больших диванов сидела девушка, прекрасная дочь Изумрудных островов с яркими, как солнечный восход, волосами и румяными, как яблоки, щеками. Питер мельком взглянул на нее, и вдруг сердце у него остановилось, а потом отчаянно забилось, как пойманная в силки птица. Он с трудом мог поверить своим глазам; но его глаза не ошибались, ведь они, бывало, часами не отрываясь, созерцали эти волосы цвета зари и румяные, как яблоки, щёчки. Эта девушка была Нелл, служанка из храма Джимджамбо!

Она не смотрела на Питера, и он успел спрятаться за колонну; тайком выглядывая, он изучал её профиль и всё ещё не верил своим глазам. Неужели это Нелл? Да, то была она! Нелл преображенная, Нелл, вознесшаяся на Олимп, превратившаяся в богиню, облаченную в светло-серое воздушное одеяние, с такими же светло-серыми лентами, держащими его на плечах! Развалившись на диванчике, она весело болтала с молодым человеком, похожим на бульдога и одетым в смокинг прямо с модной картинки.

Питер не мог отвести от неё глаз, и сердце его билось всё сильнее. За эти страшные минуты Питер ощутил всесокрушающую силу истинной любви. Маленькая Дженни была совсем забыта, как и соломенная вдовушка миссис Джеймс, и Питер осознал, что никогда никого по-настоящему не любил, кроме одной женщины, — и это была ирландка Нелл, служанка из храма Джимджамбо. Поэты нередко изображают юношескую любовь в виде маленького шаловливого купидона с натянутым луком и острой, пронзающей сердце стрелой, и теперь Питер понял, что они этим хотят сказать: стрела пронзила его насквозь, и ему пришлось ухватиться за колонну, чтобы удержаться на ногах.

Вскоре парочка поднялась и направилась к лифту, и Питер пошёл вслед за ними. Он не решился войти в ту же кабинку, потому что вдруг осознал, как бедно он одет, — ведь ему приходилось играть роль пролетария-антимилитариста! Но Питеру было ясно, что Нелл и её кавалер не собираются уходить из отеля, — ведь они не надели ни шляпы, ни пальто. Итак, он спустился вниз и стал расхаживать в вестибюле, разыскивая их, но, не найдя, направился в ресторан, а затем в полуподвальный этаж, откуда доносились звуки музыки. Там оказался ещё один огромный зал, отделанный в сказочном восточном стиле, где на каждом столике стояла электрическая лампочка, спрятанная в букете искусственных цветов. Этот ресторанчик называли «закусочной», и часть его была отведена для танцев, а на маленькой эстраде расположился оркестр.

Но что это была за музыка! Самая необычайная на свете! Если бы Питер услыхал эти мелодии до того, как увидел Нелл, он не понял бы их смысла. Но сейчас этот сверхъестественный ритм гармонировал с овладевшим им настроением. Протяжные стоны и вопли сменялись грохотом и железным скрежетом, порой слышался треск, будто рвали на куски брезент или в мелодию врезался заводской гудок. Порой ухо ласкала небесная гармония, неожиданно сменявшаяся сатанинским грохотом. И все это сопровождалось странными порывистыми жестами танцующих пар, которые скользили, извивались, раскачивались и подпрыгивали. Питер не знал бы, как отнестись к такой музыке, если бы её звуки у него на глазах не воплощались в движениях танцующих полуобнаженных богинь и облачённых во фраки богов. Эти небожители скользили по паркету, как конькобежцы, извивались, как змеи, пыжились, как индюки, прыгали, как зайцы, торжественно выступали, как жирафы. Они сжимали друг друга в объятиях, точно медведи, сцепившиеся в смертельной схватке, и их тела тесно переплетались, и казалось, что это удавы, готовые проглотить один другого. И Питер, следя глазами за танцующими и слушая эту музыку, сделал вдруг удивительное открытие: где-то в недрах его души таились тени всевозможных тварей; Питер некогда был удавом, Питер некогда был медведем, он некогда был зайцем и жирафом, индюком и лисицей, и теперь чары колдовской музыки воскрешали эти призрачные существа. Так Питер понял, что такое «джаз», у которого столько причудливых названий.

Питеру открылось и то, что некогда он был пещерным человеком, — он свалил соперника ударом каменного топора и за волосы уволок свою девушку. Он познал всё это, стоя в дверях ресторана в Отеле де Сото и наблюдая за Нелл, бывшей служанкой из храма Джимджамбо, которая, кружась в объятиях молодого человека с лицом бульдога, подражала то походке индюшки, то бегу лисы, то тяжёлой поступи гризли, то прыжкам зайца.

Питер, как заворожённый, долго стоял в каком-то опьянении. Нелл и молодой человек сели за столик поесть, а Питер всё ещё стоял, не зная, что предпринять. Он понимал, что слишком плохо одет и в таком виде не следует показываться Нелл; ведь нельзя объяснить ей, что сейчас он только играет роль «отпетого» неудачника, а в действительности преуспевает вовсю и занят важными делами, что он стопроцентный, чистокровный патриот под личиной пролетария-пацифиста. Нет, надо подождать, надо сперва приодеться, и тогда уже можно будет возобновить с ней знакомство. Но ведь она может уехать, и он никогда её больше не разыщет в этом огромном городе!

Наконец, часа через два Питер придумал выход и поспешил наверх в комнату ожидания, там он написал следующую записку:

Он написал внизу свой адрес, запечатал и написал на конверте:

Потом он отправился в вестибюль, подозвал к себе одного из вертлявых мальчиков в ливрее с медными пуговицами, который ходил, выкрикивая фамилии тоненьким голосом; Питер отозвал его в уголок и сунул ему в руку доллар. Нужно немедленно передать эту записку одной молодой даме в ресторане. Это очень важно. Берется ли он выполнить это поручение?

Мальчик согласился, и Питер, стоя в дверях, наблюдал, как он ходит взад и вперед между столиками, выкрикивая тоненьким голоском: «Мисс Нелл Дулин! Мисс Нелл Дулин!» Он прошёл мимо столика, за которым сидела Нелл, и Питеру показалось, что он крикнул ей прямо в лицо, но она и бровью не повела.