Зорко обогнул по торному пути лощину позади Нок-Брана, где прошлой осенью пил пиво из ручья и ел ароматное яблоко, а также повстречался во второй раз с черным псом, и выехал пологим тягуном, ведшим с полуночи, опять на те самые холмы, где суждено ему было из заброшенного рата попасть в зачарованный дом к кузнецам. На этот раз ему предстоял другой путь, но торных дорог Зорко теперь не любил еще более, нежели прежде, и выбрал почти заброшенную тропу, что вилась по гряде холмов, укрываясь кое-где за стародавними стенами. По пути тропа эта огибала горку повыше окрестных холмов. На этой горке, что из дома Кредне и Лухтаха виделась куда выше, чем ныне, прежде стояла крепость с башней. Зорко рассчитывал, когда достанет времени, взобраться на эту гору и посмотреть, не осталось ли там чего занятного: Кредне и Лухтах обучили его не только разумению металла и камня, но и тем письменам, что прежде никто не мог прочесть. Теперь, впрочем, Зорко был почти уверен, что и Геллах, и Мойертах, и Лейтах даже те письмена ведали, но до времени ничего венну не открывали: испытывали его.
Тропа оказалась достаточно широкой, чтобы вместить повозку. Повозка эта вовсе не походила на тяжелую обозную телегу, а больше была сродни вельхской колеснице. Вельхи любили устраивать праздники и тешить молодецкую удаль: копья метали, били из луков, дрались на мечах. Но за наибольшее богатство ценили вельхи скот и коней. Если был у них важный и сильный человек, то звался хозяином стад. И то было верно: не найти такого знатного вельха, чтобы тучных и обширных пажитей и бессчетных стад на них не имел. Очень тешило вельхов, когда поочередно выводили скотники на середину поля коров, овец или свиней, и каждую следующую лучше прежней. И так до тех пор, пока кто-либо не становился один на поле с самой лучшей скотиной из своих стад и никто другой не мог выставить корову, быка, овцу или свинью равно отменную. Он и был победителем.
А конями вельхи гордились, и хоть верхом не ездили — не в обычае это у вельхов, — зато любили вихревые скачки на колесницах. Чтобы конь быстрее бежал в состязании, колесницу делали сколь возможно легче, убирали бортики, и оставался возница стоять на двух лишь хлипких перекладинах, держа в одной руке плеть, а в другой поводья, и так, в равновесии с безумно мчащимися лошадьми, удерживался человек на этих перекладинах и еще успевал по сторонам оглядываться и править.
У Зорко теперь повозка была что сундук деревянный без крышки, два локтя вширь и три длиною. В такую и самому можно было влезть, но тут уж Зорко поступал по-веннски: ездили венны только в распутицу или если снег был глубок. В остальное время шли рядом с повозкой пешком, чтобы лошадь лишним не утомлять.
Кто и когда возвел эти стены и тропу закрыл, Мойертах сказывал. Была здесь некогда граница меж землями двух вельхских кнесов, и вели они жестокую войну. Временами замирялись, а после вновь брались за прежнее. И дети их так же враждовали, и внуки. В глубь земли вельхской появлялись иные владения сильных людей, и они присоединялись к этой войне, а потом опять гибли. Эти же две земли стояли, кажется, незыблемо, но и на них время управу нашло. Говорили еще, будто был кнес одной стороны чародеем и якшался со злыми духами. Вот супротив его ратей и выстроили здесь стену и башню. Башню взяли потом осадой и сожгли, а стены со временем сами рассыпались.
Даже по виду разрушенных этих стен, обломки коих торчали иной раз будто волчьи клыки, Зорко понимал, как удобно следить из-за них за окрестностями и вести лучную стрельбу, оставаясь неуязвимым. Но ничего необычайного не было в этих развалинах. Обитали, конечно, и в них духи, но только те, которым не нашлось нигде более достойного укрывища. Были это призраки совсем недавно ушедших людей, и не было у них еще древних знаний, и срок земного своего скитания они не прошли еще, и вот скитались по близлежащим землям и урочищам и роптали тихо, дожидаясь, когда же и им отворятся холмы. А срок этот для жизни человеческой был долог и втрое, а то и впятеро ее превосходил.
Тень горы надвинулась на тропу как-то внезапно, и мигом силуэт ее заслонил собою солнце и горизонт. Вверх круто уходил покрытый пыльной и жесткой серо-зеленой травой склон, на котором разрослись ныне пышные кусты бирючины, акации и лещины, а еще, на уступах и в ложбинах, лопухи, осока и вереск. Тропа, виясь змеей то вправо, то влево, карабкалась к вершине, и Зорко последовал за ней.
Солнце клонилось к закату, и Зорко задумал, коли отыщет на склонах сухой валежник, заночевать прямо на вершине или в какой-нибудь ложбине на склоне близ нее.
По пути наверх то тут, то там снова попадались обрушенные участки стен, какие-то выемки, выложенные камнем, и даже пещеры, где-то с рухнувшим сводом, а где-то и с целым еще. Лошадь, привычная к езде по холмам, послушно поднималась вместе с человеком, и лишь у самой вершины путь им преградили заросли боярышника, скрывавшие за собой довольно целую еще каменную кладку в сажень высотой, через которую лошадь перебраться не могла. Понимая, что оставить ее на склоне, даже под охраной черного пса, никак нельзя, Зорко, приказав лошади стоять, отправился вдоль разросшихся непомерно кустов и вскоре нашел в стене проем, отмеченный двумя столбами по сторонам. Должно быть, некогда здесь находились ворота.
Вооружившись широким и острым вельхским кинжалом, Зорко принялся прорубать сквозь кусты путь для повозки. Пес вертелся рядом, приглядываясь к тому, чем занят человек, а потом припал к земле и на брюхе, перебирая лапами и низко прижимая голову и уши, чтобы не оцарапаться о колючки, прополз под нижними ветвями, и вскоре его радостное повизгивание и урчание донеслось с другой стороны зеленой стены. Зорко трудился, наверно, еще три четверти колокола, прежде чем увидел наконец то, что находилось внутри кольца колючих стен.
Широкая, саженей тридцати в поперечнике плоская площадка, венчавшая гору, вся была засыпана обломками бывшей здесь прежде высоченной башни. Из жилища Кредне и Лухтаха казалась она вышиной в пятьдесят саженей. С тех давних пор, когда была башня сожжена и разрушена, многие поколения людей растаскивали камни отсюда на постройку новых домов и просто низких межевых изгородей, но самые великие обломки не под силу было унести отсюда даже исполинам древних времен, и так пребывали они здесь, храня следы давнего пожара, не смываемые дождями, не отбеливаемые снегами.
Кустарник, плотно разросшийся вокруг уцелевшего цоколя в две сажени толщиной — такой и стенобитным орудием не пробить! — внутри круга почему-то не рос, только трава колосилась повсюду, высокая и жесткая. Зорко оставил у входа повозку, выпряг лошадь, чтобы та паслась, и бродил меж камней. Он отыскал уже и убежище на ночь, где две огромные глыбы, падая, уперлись одна в другую, и так продолжали падать веками, да так и не могли упасть. Узкий проем, оставшийся меж ними, венн завалил камнями и закидал нарубленными ветками, так что открытой осталась лишь одна сторона, обращенная к другой упавшей и вставшей торчком плите, служащей защитой от ветра. Добавив поставленные шалашом жерди, Зорко мог теперь не опасаться непогоды.
До сумерек еще оставалось время, и венн теперь осматривал развалины, пытаясь углядеть то неуловимое, что должно было остаться здесь от прошлого. Не зря же заросли укрывали эту вершину от посторонних глаз и от тех, кому лень было прорубать себе тропу сквозь ряды кустарников. Зорко взбирался даже на нагромождения этих глыб, камней и плит, но и сверху не открылось ему ничего внятного, хотя то и дело возникало ощущение, что за следующим обломком кто-то схоронился или что в следующем проходе навстречу шагнет… кто-нибудь, может и королева здешних мест. Зорко не опасался, что встречь ему бросится неодолимое чудище. Когда-то встречались в краях вельхов и такие, но недаром называли вельхи своих духов еще и Добрым Народом: давно уже изгнаны были из земель, окружающих Нок-Бран и примыкающих к ним, все страшилища и злыдни, и только в море и высоко в горах остались еще чудовища, великаны и злые колдуны, способные одурманить человека и даже убить.
