Мы молчали, переваривая услышанное и совершенно не понимая, что можно сказать на такое… Есть ситуации, в которых никакие даже самые теплые и искренние слова просто не проходят…

Корнет метнул в нашу сторону быстрый и острый взгляд и горько усмехнулся:

— Не находись я тогда в армии, не будь, соответственно, ограничен в своих перемещениях, я этого пьяного подонка, оперировавшего мальчика именно в пьяном виде и фактически зарезавшего его, точно бы убил… И ни разу в жизни об этом не пожалел бы!.. К сожалению, к моменту моего дембеля он успел подохнуть по собственной инициативе.

— А… а… М-маша? — почему-то шепотом спросила я.

— Машенька, — поморщился болезненно Оболенский, — больше не захотела меня видеть. Никогда… Очевидно, боль от горя каким-то образом увязалась у нее подсознательно со мной… Сын-то ведь был мой!.. Мне это объяснил психиатр, к которому я обратился. Но помочь он ничем не мог… В те годы о психоанализе слышали, по-моему, только столичные специалисты — если вообще слышали… Все, баста!

Вот таким образом я и узнала, почему Оболенский помешан на психологии… Конечно, видимо, поначалу его вела надежда вернуть свою Машеньку… Судя по всему — надежда напрасная. И кто знает, может быть, он и до сих пор, сидя в одиночестве в своей берлоге, все ищет и ищет, изучая труды известных и малоизвестных психологов, свой ключ от счастья, утерянный вместе с гибелью сына?..

Корнет справился с собой быстро, во всяком случае раньше нас с Гришей. На то он и Корнет… Еще раз коротко откашлявшись, он вернулся к тому, ради чего мы собрались.

— В общем, так… Статью я вчера ночью написал… Если хотите, можете взглянуть… Но на самом деле времени у нас всего ничего. Потехин, по-моему, что-то существенное нарыл, но со мной помалкивает… Сказал только, что вызвал Петрашову на завтра, на девять утра. Да и то, насколько могу судить, зная Кольку пятнадцать годиков, сказал исключительно потому, что его секретарша сунулась в кабинет во время нашего общения и доложилась относительно того, что повестка на завтра гражданке Петрашовой вручена… Видели бы вы, каким взглядом одарил ее наш Николай Ильич! И лишь после этого эпизода весьма кисло пробормотал что-то вроде «Ах да, ну да…» и так далее…

— Погоди, — вмешался Григ, — но он же сам дал тебе этот протокол? Какой смысл после этого скрывать, что она вызвана повторно?

Оболенский посмотрел на моего мужа с сожалением.

— Разве я говорил, что эти бумажки мне дал Потехин? — поинтересовался он.

— Нет, но…

— Ты так решил, зная, что мы давно знакомы. Ты ошибся на все сто… Если думаешь, что я собираюсь раскрывать тебе все свои рабочие связи, снова ошибаешься… Все, проехали! Так будете статью читать или нет?

— Не будем! — решил Григорий за нас обоих. — Мы доверяем твоему перу не меньше, чем твоим же связям… Каковы будут дальнейшие распоряжения?..

Конечно, Григ ерничал, но не слишком и, разумеется, без злости. Но Оболенский в тот вечер на шутки не реагировал.

— Я, Гриша, предлагаю следующее. Сейчас ты берешь телефон и набираешь домашний номер Валентины Петровны. И с ходу лепишь, что необходимо срочно набрать статью, только что завершенную твоим спецкором, поскольку прямо из номера, пять минут назад у нас слетел «держак»… Что там у нас сегодня в качестве «держака» идет?..

— Чечня… Кстати, вполне тянет на центральный материал номера, Валентина Петровна может заподозрить, что дело нечисто…

— У нее на «заподозрить» просто времени не будет! К тому же вот как раз Чечню-то и могут снять в последний момент — по самым разным причинам… Забыл, как год назад нам за съем одного ма-а-але-нького, но едкого материальчика десять тысяч «зеленых» сулили?.. Короче, вслед за этим ты дико извиняешься и просишь возможности привезти ей материал прямо сейчас, немедленно, домой… Я как-то так сделал и поэтому знаю, что в ее домашнем компьютере все наши программы в наличии… Естественно, не забудь упомянуть о деньгах. Я тогда заплатил ей, по-моему, долларов двадцать — тридцать: она всю ночь работала…

— Может быть, скажешь нам наконец, — взмолился Григорий, — на что ты в итоге рассчитываешь, более конкретно?.. И что будешь делать, если она спокойненько наберет твой опус и распрощается со мной с улыбкой?

— Я рассчитываю на ее мозги. Они у нее, судя по всему, совсем неплохие… Кроме того, поедем мы, как ты понимаешь, вместе.

— Надеюсь, — всполошилась я, — меня вы не собираетесь оставлять дома?

Мужчины переглянулись, Гриша набрал в легкие побольше воздуха и… Грянула очередная буря, но победить меня на этот раз ему не удалось! Тем более что Корнет, который, видимо, полагал, что чем больше народу завалится к тете Вале, тем больше и шансов на успех, благоразумно держал нейтралитет.

В итоге спустя не больше чем пятнадцать минут Григ смачно сплюнул и потряс кулаком в воздухе:

— Ну смотри… Если после этого ты мне родишь вместо ребенка неведому зверушку — убью собственными руками!

— Меня или ни в чем не повинного младенца? — поинтересовалась я у своего ирода.

— Себя! — сказал Григ и вытащил из внутреннего кармана пиджака мобильник.

К тете Вале мы поехали в машине Грига, но за руль сел, по его собственному настоянию, Оболенский. Примерно к середине пути тягостное молчание, царившее в салоне, не выдержал и нарушил мой муж, нервно поинтересовавшись, какого лешего его друг так гонит? И если уж он твердо решил самоубиться в компании, неплохо было бы предварительно заручиться нашим согласием.

Корнет фыркнул, но скорость все-таки сбавил и в свою очередь разродился вопросом:

— Скажи-ка мне лучше, Гриша, она сразу согласилась на наш визит посреди ночи?

— В общем, да…

— Что означает твое «в общем»?

— Ну она согласилась сразу, но до этого какое-то время молчала, мне показалось, что это были колебания.

Оболенский удовлетворенно кивнул:

— Так я и думал… А гоню я на всякий случай. Один крохотный шансик на то, что мы можем не застать Валентину Петровну дома, все-таки есть…

— То есть? — вступила я в их разговор.

— Если исходить из того, что наша версия единственно верная, детка, следует признать, что Петрашова за эти годы заранее продумала каждый свой шаг как минимум в десяти вариантах. Трудно представить, что самый худший из них — конечно, для нее худший — она при этом упустила… Со времени ее последнего допроса прошло около недели или чуть больше, верно?

— Верно…

— Для такой предусмотрительной дамы, как она, время вполне достаточное, чтобы окончательно завершить подготовку своих тылов, готовить которые наверняка начала заранее…

— То есть?

— Ну, иначе говоря, пути отхода…

— Ты хочешь сказать, — встревожился Григорий, — что она может исчезнуть, кинуться в бега?.. Ну мерси, обрадовал!

Оболенский ничего не ответил, только вновь прибавил скорость, ловко объезжая, видимо, хорошо ему известные гаишные «гнезда» по пустым ночным улицам. На этот раз Григ не стал возражать против быстрой езды, только покрепче прижал к себе меня, и мы вновь умолкли — вплоть до той минуты, когда Корнет, явно видевший в темноте не хуже кота, полавировав по каким-то дворам и, как мне показалось, тупикам, не сбросил скорость до минимума и не заглушил наконец движок.

Как это ни странно, но в отличие от мужчин я почти совсем не волновалась. Несмотря на то, что с тех пор как у меня возникла почти полная уверенность в истинности нашей версии, не виделась с тетей Валей ни разу. Все происходившее в ту ночь казалось мне куда менее важным, чем сама развязка, на мой взгляд предрешенная заранее… Еще мне казалось, что и по чужому, отчего-то насквозь провонявшему жареной рыбой подъезду, и по узкой лестнице, тоже пропитанной этим запахом, мы двигались не втроем, а вчетвером… Но своим ощущением незримого присутствия здесь моей покойной подруги я со своими спутниками не поделилась ни тогда, ни после.

Опасения Виталика оказались напрасными: тетя Валя открыла нам двери сразу же, после первого звонка, свежая и подтянутая, как будто дело происходило не во втором часу ночи, а в разгар утра. Даже рабочий костюм с белой блузкой и то успела надеть, расставшись наконец с черным траурным платьем. Обилию ночных визитеров она ничуть не удивилась, во всяком случае явно.