— Григ, как вдолбить в голову этого тупого мента Потехина, что наши ребята, тем более «близнецы», тут ни при чем? — тоскливо поинтересовалась я. — И как нам вообще теперь работать? Я не могу поручить Аньке информашки, понимаешь? Не могу! А Василек с Колькой, ясное дело, сегодня небоеспособны… И где, кстати сказать, Корнет? Если Потехин его дружок, пусть он на него и влияет, объяснит этому, с позволения сказать, сыщику, что мы тут ни при чем!..

— Он-то объяснит, — вздохнул Григ и отправил в рот очередной кусок колбасы без хлеба, заставив меня на всякий случай отвести глаза. Странно, что проблемы, какими бы жуткими они ни были, никогда не отражаются у мужиков ни на аппетите, ни на потенции… Все-таки мужчины куда более толстокожие создания, чем мы.

— Но ты же не знаешь главного — результатов ночного допроса этих двоих молодых идиотов…

— ?!

— Нет-нет, — покачал головой Гриша. — Ничего тебе рассказывать не стану, потому что и сам все знаю со слов Потехина — в общих чертах. Так что… Слушай, можно я доем, а?.. Голоден как волк… Словом, мы с тобой сейчас поедем домой к Громову, где эти оболтусы отсыпаются. И послушаем, что они сами нам расскажут… Если хочешь, заедем к тебе за… Короче, переодеться тебе точно необходимо! Да и Лилию Серафимовну не мешало бы успокоить.

— Ох… — И как я могла забыть о тетушке?! — Это она тебе сказала, что я тут?

— Угу… — Григ запихнул в рот крайне неаппетитный на вид кусок, по-моему, позапрошлогоднего сыра. — Сказала, что ты осталась ночевать у подруги по имени Корнет Оболенский и что, по ее ощущениям, «подруга» вина тебе не просто налила, а перелила… А?..

— Ужас… — пробормотала я смущенно.

— Стыд и срам! — охотно согласился Григ и, не выдержав, фыркнул. — По-моему, она даже ночь из-за тебя не спала — судя по голосу, каким разговаривала со мной утром. Так что единственная твоя надежда — на легендарный тетушкин такт и фантастическую доброту…

На самом деле на легендарный тетушкин такт надеяться следовало нам обоим. И драгоценная Лилия Серафимовна не подвела!

Всего на мгновение, причем едва уловимое, в глазах моей тети мелькнуло изумление при виде нас с Григом, после чего она повела себя так, как будто именно в его обществе и ожидала встретить свою обожаемую племянницу.

Что именно сказал ей Григ, пока я на скорую руку принимала прохладный душ и переоблачалась в темпе, явно превышающем мои обычные возможности, в голубое платье-стрейч и мини одновременно, я не знаю до сих пор. Это платье мне в самом конце нашего брака подарил Григ, и стоит ли говорить, что за последние три года я ни разу не извлекала его из шкафа?.. Конечно, сейчас мне уже было не до, а после тридцати. Но я все-таки надеялась, что no-Прежнему выгляжу моложе своего возраста — так же как и три года, и даже шесть лет назад… И, судя по глазам Григория, надеялась вполне обоснованно!

Они с тетушкой тихо говорили о чем-то на кухне, немедленно умолкнув, едва я переступила порог.

— Ты уже? — Вопрос возник у Лилии Серафимовны, знавшей, какая я на самом деле копуша. — Молодец! — Она усмехнулась и снова повернулась к Григорию: — Ладно, будем надеяться, все обойдется…

— Ты о следствии? — тут же скисла я.

— Не только… Ну не стану вас задерживать!

И, улыбнувшись еще раз, тетушка немедленно слиняла из кухни. И только тут я увидела, что перед Григом, пристроившимся за столом, стоит наполовину опустошенная тарелка с бутербродами! Никогда прежде я не замечала, что он такой обжора… Или это на нервной почве его желудок превратился в черную дыру?

Вероятно, мой взгляд был более чем красноречив, поскольку Гришаня смутился и начал — правда, уже на ходу — оправдываться. Что-то забормотал насчет того, что без хлеба наесться не в состоянии, а у разгильдяя Корнета вечно нет в доме хлеба.

— Да ешь ты на здоровье сколько хочешь! — не выдержала и рассмеялась я. — Просто у нас с тобой сегодня разная реакция на еду, вот и все… Лучше скажи, ты предупредил Василька, что мы к нему заявимся?

— И не подумал! — сразу же помрачнел Григорий. — Я намерен их обоих взять тепленькими… Чтоб не было времени выдумывать дополнительные сюжеты!

Я промолчала. Мне было искренне жаль «близнецов». Я была также уверена в тот момент, что ни к убийству, ни к ограблению Милкиной «студии» ни один из них не имеет никакого отношения. Но я в то же время понимала, что Григорий прав. Если мы хотим знать правду, давать время на подготовку к нелицеприятной беседе ребятам нельзя.

Не потому, что они непременно солгут. Но вот приукрасят реальность, что-то замазав, о чем-то умолчав, а что-то выпятив — точно… Как у всех пишущих людей, у нас, журналюг, это порой происходит непреднамеренно, подсознательно… Не до такой степени, как в Милкином случае с несчастной Катей Крымовой, но все же, все же… Особенно в последние годы, когда не только внешний, но и внутренний личный цензор даже у матерых газетчиков потихонечку смолкает. Все реже напоминая о том, что уж мы-то, имеющие дело с реальными людьми и живыми человеческими судьбами, просто обязаны его, этого цензора, холить и лелеять…

Громовы жили на одной из самых тусклых московских окраин, неподалеку от Коровинского шоссе — в типовой тринадцатиэтажке, в невероятно тесной трехкомнатной квартире. Жили, как выяснилось, в большом количестве.

Дверь, выкрашенную вездесущей коричневой краской, нам открыла маленькая полная женщина с испуганным лицом и заплаканными глазами — мать Василька и двух его сестренок. Девочки, по-моему погодки, были школьного возраста, но сидели в этот день дома: видимо, из-за чрезвычайной ситуации, явно потрясшей семью. Остальных членов семейства представляли на момент нашего приезда двое старичков — явные бабушка и дедушка. Так же как и девочки, они сидели в гостиной, уставленной на первый взгляд одними диванами. И, вероятно, держали совет по поводу случившегося.

Оглядев перепуганные лица Громовых, я бросила на Грига укоризненный взгляд: все-таки следовало предупредить их о визите. Неожиданностей, связанных с сыном (он же внук и брат), им сегодня и так хватало. Но Григорий и бровью не повел! Не дожидаясь особого приглашения, самостоятельно открыл наугад одну из двух дверей, выходивших в гостиную и — не ошибся: первое, что я узрела в распахнутую дверь, — часть деревянной кровати и две пары голых ног, торчавших из-под простыни… Затем дверь, пропустив Грига, закрылась, а я, оставшись наедине с Громовыми, сделала попытку улыбнуться присутствующим как можно бодрее. Не могу сказать, чтобы моя попытка поддержать родственников Василька имела успех: ее просто-напросто никто не заметил. Внимание семейства было дружно приковано к захлопнувшейся двери, из-за которой доносилось невнятное бормотание.

Наконец, затянувшаяся пауза завершилась. В приоткрывшуюся снова дверь высунулась Гришина голова с чрезвычайно сердитым выражением лица.

— Заходи! — Распоряжение относилось ко мне, и я поспешила его выполнить.

Более жалкого зрелища, чем то, которое являли собой оба наспех одетых «близнеца», сидевшие посреди разворошенной постели, я давно не видела. Вдобавок ко всему Колька и Василек сидели совершенно в одинаковых позах — широко расставив ноги без носков, оперевшись на них локтями и уставившись в пол…

— Иди сюда, Марина, — продолжал распоряжаться Григ, в голосе которого вовсю кипела если не ярость, то искренняя злость. — К окну… Присаживайся, сейчас они нам все-е-е расскажут как миленькие… Тем более, что господину Потехину свой дуэт исполнить уже успели…

Я послушно проскользнула к малюсенькому письменному столу, воткнутому хозяином комнаты между окном и кроватью, и присела на стул. Сам Григ остался стоять, вперив в «близнецов» суровый взгляд.

— Ну?!

Колька с Васильком дружно вздохнули, молниеносно переглянулись и, очевидно, поняли друг друга телепатически. Потому что Николай продолжал молчать, а Василий наконец открыл рот.