— Есть такой уникальный американский крот. Представляешь, у него рыло состоит из двадцати двух радиальных складок в виде лучей. Но еще он отличается от европейских собратьев умением быстро бегать, отлично плавать и даже нырять под лед.

— Откуда такие познания?

— А ты поводись с господами спелеологами. Одна получила грант на вампиров, другой — на уникального крота.

— На вампиров?

— Да, этот десятилетний грант отхватила моя супруга.

— Ну… теперь понятно. — Что?

— Почему она закатала тебя в пещеру.

— Нет, она могла от своих рукокрылых созданий набраться чего угодно, только не ревности.

— Так ты меня не разыгрываешь насчет вампиров?

— Нет, я серьезно. Только это не голливудские вампиры, а настоящие.

— Только не говори, что их можно встретить здесь.

— Увы, но здесь нет летучих мышей, ни тех, кто сосет кровь, ни тех, кто питается цветочным нектаром или насекомыми.

— Терпеть не могу этих ночных летунов.

— А вот моя супруга их обожает до самозабвения.

— Хватит о всяких мерзких животных, лучше расскажи еще какой-нибудь миф.

— С удовольствием.

— Только не про наказанных женщин.

— Хорошо. Вот знаешь, почему Apec, бог войны, натравил свирепого вепря на прекрасного Адониса?

— Адонис, Адонис… Это же название цветка.

— Ну, это пролитая им кровь превратилась в цветочки. Так вот, бог войны покарал красавца всего лишь за то, что тот поцеловал след его возлюбленной Афродиты.

— Вояка есть вояка… А мой старший сержант мифов не знает. Он рос в простой фермерской семье. Мать. Отец. Трое братьев и две сестры. Что не помешало ему превратиться в настоящего сексуального изверга.

— Уже интересно.

— Но думаю, мое попадание в пещеру не понять без подробностей предшествующей жизни в законном браке.

— Я весь внимание.

— Ладно, вряд ли кому перескажешь эти подробности…

— Что да, то да. Но вдруг они скрасят мои последние часы.

— Сомневаюсь.

Помолчали.

Малыш вслушивался в дыхание Беретты.

Беретта же вспоминала всю череду своих глупых девичьих притязаний на счастье.

— Ты любила его? — спросил вдруг Малыш как-то слишком сурово.

— Старшего сержанта? Теперь понимаю, что нет. Просто меня подкупила его парадная форма. Как она ему изумительно шла, ты даже не представляешь.

— Цветы, конфеты, танцы…

— Разумеется, весь положенный комплекс ухаживания. При этом все — в темпе решающего штурма. Старший сержант уверял, что если я не соглашусь на его бычье сердце и верную руку, то он или застрелится в казарменной уборной, или нарочно при выполнении ответственного задания наступит на растяжку.

— На что наступит?

— Я тоже не поняла, в чем юмор. Но старший сержант доходчиво объяснил — это такая террористическая ловушка для морпехов. Между двух гранат осколочного поражения натягивается тонкая проволока. Не заметил, запнулся и превратился в смертельно раненное тело, нашпигованное осколками, как индюшка чесноком.

— Да, после таких саперных излияний трудно не согласиться на брак.

— Нет, какое-то время мне удавалось держать оборону, но старший сержант применил обходной маневр и зазвал меня в семью на День Благодарения.

— Познакомил с суровой матерью, серьезным отцом и тупыми братьями.

— Да, и чуть позже — с другом-индейцем, который дважды спасал ему жизнь при столкновениях с талибами.

— Не будем пока про индейца. Ясно, что без него старший сержант никогда бы не додумался запереть тебя в «Бездонной глотке».

— Да, он выбрал бы наказание попроще — запорол бы насмерть.

— Полный садист! Представляю, что он творил в постели.

— Да нет… Его сексуальный репертуар состоял всегда лишь из двух актов — сначала он заставлял меня исполнить стриптиз…

— Надеюсь, не под оперную музыку?

— Под запись пения лесных птиц.

— Ну точно извращенец.

— В общем, да… Сначала ему требовался очень медленный стриптиз, а потом очень быстрый минет.

— Похоже, у него было не все в порядке с…

— Ага. Влияние постоянного пребывания в обстановке, приближенной к боевой.

— Так что, он отправил тебя в пещеру за неудачный стриптиз?

— Нет.

— За плохой минет?

— Хуже.

— Ты потребовала нормального соития?

— А я в нем уже давно не нуждалась.

— Это как понять?

— Просто за долгие отлучки мужа привыкла к самостоятельности. Я брала фотографию, где он в парадной форме, укладывалась в постель и вспоминала, как он, пусть грубо, но вполне нормально и естественно лишил меня девственности. И еще… я использовала вибратор.

— Понятно. Вибраторы — лучшие друзья одиноких женщин. Главное — они не страдают сексуальными бзиками.

— Разумеется, старший сержант об этом и не догадывался…

— Но ты ненароком проболталась?

— Ни в коем случае. Просто он умудрился потерять где-то свою любимую безопасную бритву.

— И учинил несанкционированный обыск?

— Да. Я как раз ушла в супермаркет за пикулями для ужина.

— И супруг нашел твоего механического любовника?

— Само собой.

— Да, приревновать жену к изделию из секс-шопа — это надо суметь. А что дальше?

— Дальше я отключилась от короткого удара слева.

— Армейская привычка вправлять мозги.

— Когда очнулась, уже появился индеец с какой-то вонючей дрянью мерзкого вкуса. Пришлось выпить.

— Наркотик?

— Что-то вроде снотворного из поганок.

— Индейцу, наверное, стало обидно, что ты изменила мужу не с ним, а с вибратором?

— Индеец никогда не любил женщин.

— Ты хочешь сказать, краснокожий брат был привязан к старшему сержанту?

— Думаю, что он делал минет гораздо лучше меня.

— Вот бы кого упечь сюда на пожизненное.

— Но пока здесь мы.

— Почти невинные создания.

— Ангелы во плоти.

— Беррета, и сколько же прошло времени между обнаружением вибратора и пещерой?

— Ну, старший сержант обнаружил это дело утром, а уже после полудня индейская тварь придумала всю операцию.

— Штабист, твою мать…

Диалог на время прекратился.

Малыш пытался уловить какой-то смысл в этом противоестественном союзе белой женщины, исповедующей бытовой феминизм, морпеха, настроенного против мирского греха, и цивилизованного дикаря, поклоняющегося обычаям предков… Этот странный треугольник опять же напоминал ему древнегреческие страсти обитателей Олимпа.

А Беретте просто не хотелось больше говорить о своих вынужденно-порочных наклонностях.

Беретте хотелось свиной тушенки с бобами. Неужели Малыш передумал открывать банку?

Неужели сейчас тихонечко уползет в какой-нибудь потаенный угол и съест все один?

Неужели зря она ему отдалась? Наверное, это надо было сделать после угощения.

— А не пора ли нам перекусить? — сказал Малыш, наконец-то правильно истолковавший затянувшееся молчание Беретты. — Свининой по-мексикански.

— Только поровну, — сказала любительница вольных упражнений с вибраторами. — Нам обоим не помешают калории.

Малыш нашарил в глубине спальника банку и отработанными движениями произвел вскрытие.

— Не торопись глотать — ешь медленно.

— Угу, — сказала Беретта.

И Малыш, ориентируясь на звук, поднес ложку к ее рту. Ложка ей. Ложка себе.

Малыш старался, насколько это возможно было в темноте, черпать одинаковые порции.

Ложка ей.

Ложка себе.

Всхлипывающая Беретта жевала медленно, не торопясь, и свинина с бобами смешивалась с солеными слезинками.

Малыш продолжал кормление.

Беретта с послушностью воспитанного младенца принимала еду.

Ложка ей.

Ложка себе.

Банка пустела чересчур стремительно. Ложка ей. Ложка себе.

Банка уже издавала гулкость опорожненной тары.

Ложка ей.

Ложка себе.

Обнажившееся дно заявило об окончании трапезы противным скрежетом.

После тушенки и воды узников пещеры вновь потянуло на разговоры.