Ни черепов с остатками причесок.
Ни скелетов с изящными женскими косточками.
То ли шаманы обманывали соплеменников, отпуская жертв на волю, то ли превращали их в тайных наложниц…
Впрочем, между двадцать первой, уже съеденной банкой, и двадцать второй, еще не открытой, Малыш нашел отгадку отсутствия останков.
В одном из тупиков, отличающихся от других наличием пары каменных тотемов.
На ощупь Малыш определил, что оба тотема исполнены в виде гигантских фаллосов, находящихся в состоянии эрекции, исполненных со всеми надлежащими элементами.
А между тотемами находилась обширная дыра, оформленная как женское влагалище — тоже со всеми необходимыми деталями.
Малыш не рискнул проверять, куда ведет эта каменная порнография, но то, что неверные жены скапливались на нижнем уровне, теперь не вызывало сомнения.
Удалившись поскорей от каменного прямостояния, Малыш подумал, что ему все-таки повезло. Наверное, на нижнем этаже обстановка гораздо хуже — воздуха меньше, а темноты больше.
Да и его одинокий, почти не разложившийся труп останется немым укором той, которая взяла на себя роль Провидения и Рока.
Хотя Аида не обманула его насчет отсутствия в лабиринте агрессивных минотавров, психопатов-циклопов и рукокрылой братии, включая легионы вампиров.
В пещере, наверное, не обитал даже самый непривередливый микроб.
Здесь находился только наказанный Малыш, портативный биотуалет, который постепенно тяжелел, и спальный мешок, неумолимо терявший консервный вес и массу.
Подчинившись выбранному ритму подземной жизни, Малыш продолжал упорно исследовать ответвление за ответвлением, тупик за тупиком.
На перекрестках он методично оставлял пустые банки и бутылки отверстиями в ту сторону, откуда приполз.
И это помогало Малышу не блуждать, когда ход выводил его обратно к пройденному.
Ничего в пещерной жизни не менялось, ничего не происходило.
Многосерийная эпопея про лабиринтное скитание повторялась, как навязчивое дежа-вю.
Разочаровывающие тупики похожей конфигурации.
Ходы — то длинные, то короткие, то прямые, то извилистые, то с наклоном в понижение, то с градусом подъема.
Малыш двигался неизвестно зачем, неизвестно куда, надеясь на неизвестно что, но двигался.
Хотя с каждой съеденной банкой консервов, с каждой выпитой бутылкой воды приближался неизбежный финал.
Чем меньше оставалось продуктов, тем меньше верил Малыш, что эта ревнивая сука Аида одумается и вернется.
К тому же у Малыша возник психологический конфликт с консервами, с той самой благословенной тушеной свининой.
Ритмичное и строго необходимое потребление воды не вызывало у Малыша никаких отрицательных эмоций, не считая тоски по горячей ванне и холодному душу.
А вот жирные и проперченные консервы достали, но не тем, что провоцировали постоянную жажду и вызывали изжогу.
Малыш уже после вскрытия третьей банки понял, что кроме свиньи в сомбреро не будет ничего — ни рыбы в собственном соку, ни заливной баранины, ни тем более говяжьих языков под майонезом.
На пятой банке Малыш догадался, что склонная к экономии Аида закупила стандартную упаковку у оптовиков.
На седьмой банке, когда вкус тушеной свинины приобрел металлический оттенок, Малыш допер, что Аида явно презентовала ему просроченную партию. Но это унылое открытие не внесло никакого изменения в пещерное меню.
Сон. Еда.
Маршрут.
Сон.
Еда.
Маршрут…
На пятнадцатой банке Малыш возненавидел на всю оставшуюся жизнь розовую свинью в желтом сомбреро. Хорошо еще, что ничем не нарушаемая темнота ни давала ему снова и снова смотреть на этикетку с ухмыляющимся хряком.
На двадцатой банке Малыш осознал, что незаконный приговор вынесен окончательно и обжалованию не подлежит.
На двадцать первой Малыш смирился с участью. Ему осталось самое большее неделя. Или сколько там может протянуть человек без воды и тушеной свинины с бобами. Впрочем, эта последняя неделя могла длиться и мучительно долго, лишь придавая изуверские штрихи к неизбежной агонии.
Иногда Малышу казалось, что он давным-давно превратился в глубокого старика и скитается по этому бесконечному и однообразному лабиринту не меньше века.
А еще доканывали вампиро-мифологические сны, пронизанные лазерными лучами дикой расцветки.
Глава 2
Явления и глюки
От слишком однообразного питания и отсутствия свежих овощей и фруктов сны все более и более наполнялись кошмарной составляющей.
Малыш, прежде чем заснуть, долго всматривался в непроницаемую тьму и вслушивался в тишину.
И снова только собственное встревоженное и утомленное сердце давало понять, что эта пока реальность, еще не сон, еще не сон, еще не сон…
На этот раз Малыш дольше обычного старался удержаться на границе между почти не осязаемой явью и слишком четким сном.
Но не успел он пересечь черту, отделяющую пещерное бытие от глюков угнетенного безысходностью ситуации подсознания, как явилась она — Геката, покровительница душ мертвых и загробного мира.
Ликом — Аида.
Телом — летучая мышь с грудями похотливой негритянки.
С голосом родной матери. Таким голосом та обычно упрекала отца, когда он задерживался за партией ковбойского покера.
Химера из древнегреческой богини, ревнивой супруги, бизнес-вумен, коллекционирующей белых мужчин, и доброй мамочки, не скупящейся на засахаренный миндаль и попкорн, сразу приступила к травле и охоте.
Бешеные псы со светящимися, словно фары гоночных автомобилей, глазами подняли истошный лай и похоронный вой.
Геката взмахнула широкими, перепончатыми, колючими, остроконечными, шелестящими крылами.
И пошла на взлет.
Маменька застонала, как будто ей отец-муж наконец доставил удовольствие.
Черные, блестящие, упругие груди с возбужденными сосками выдали белое-пребелое молоко четырехпроцентной жирности.
А супруга разинула пасть.
И химера, зависнув на мгновение, оставляя за собой отчетливый менструальный зигзаг, ринулась прямо на изменника.
Под визг псов, терзающих разложившиеся трупы.
Под вой кобелей, дерущихся за право быть первым.
Под лай беременных сучек.
Малыш не мог даже сдвинуться с места — ноги не подчинялись ни рефлексам, ни разуму.
А Химера приближалась.
Голос матери славил утонувшего самовлюбленного Нарцисса.
В квадро-режиме зазвучали первые такты пляски жрецов из оперы «Аида».
Псы визжали, лаяли, выли.
Но все перекрывал марш фараоновской стражи, исполняемый джазовой группой и хором оживших покойников.
Наступало мгновение вампирского совокупления с жертвой.
Перепончатые, колючие, остроконечные крылья произвели сакральное торнадо.
У Малыша вздыбились волосы и на голове, и на лобке, и даже подмышками.
Химера атаковала с полуразворота.
Маменька закричала, словно обожгла пальцы неисправным тостером.
Чернокожие груди вместо молока начали нагнетать апельсиновый сок с мякотью.
Супруга же скалилась, жаждая гемоглобина из мужниной аорты.
Отклоняясь от еще не замаранных свежей кровью острых клыков, Малыш вывалился из кошмарного сна и, еще не осознав, что спасся, вдруг услышал далекий, но настоящий стон.
Глава 3
Пещерный репертуар
Не веря ни в стенающие привидения, ни в ожившую мумию, ни в хищника, приманивающего жалобным стоном глупую жертву, Малыш двинулся навстречу долгожданному звуку.
Оставил спальник и биотуалет в глубоком тылу, чтобы ничто не стесняло движение.
Звук явно человеческой природы вновь повторился прямо по курсу.
Малыш ускорился.
Только бы стон не оказался слуховой галлюцинацией или каким-нибудь пещерным эффектом, неизвестным спелеологам.
За время, проведенное в лабиринте, Малыш наловчился избегать травмоопасных контактов с невидимыми препятствиями. Главное — правильно действовать руками, заменяющими зрение, и не совершать ненужных движений в непроверенном направлении.
