Ах, как прабабушка, родившая четырех сыновей и двух дочерей, ценила малейшую деталь своей долголетней жизни.

На затененной веранде — кресло-качалка, вывезенное первым мужем из Африки.

На стене — гравюра, изображающая зайца, — трофей второго мужа из оккупированной Германии.

Третий муж никуда не выезжал за пределы родного штата, и от него осталась лишь циновка из рисовой соломы.

А варенье, какое варенье делала прабабушка из обыкновенной вишни!

А целебные настойки на травах!

А шаманские заговоры!

Недаром в несгибаемой старушке имелась четверть индейской крови, смешанной с шотландской гордостью, ирландской неукротимостью и французской безалаберностью.

Под воображаемый скрип рассохшейся качалки Малыш забылся тяжелым, полуголодным, обрывистым сном…

А во сне пришла Аида и начала уверять брошенного мужа, что она не такая сдвинутая, как мифические злодейки, что она непременно вернется, чтобы вызволить наказанного грешника.

Проспав беспробудно почти сутки, Аида очнулась в рассветном наплыве.

Голова в области висков ныла, а затылок раскалывался от внутренней боли.

Не помог ни ледяной душ.

Ни таблетки.

Ни изрядная доля легкого алкоголя. Аида пыталась возродить в себе недавнее ощущение, которое она испытывала, вернувшись в город, — безапелляционность справедливого судьи, удовлетворение строгого прокурора и невозмутимость палача со стажем.

Но все это перекрывало чувство утраты — сознание никак не хотело мириться с отсутствием мужа.

Аида попыталась отвлечься и начала пролистывать мифологический словарь, который теперь принадлежал ей.

Но безрукие венеры и безносые атлеты прямо-таки вопили о страданиях и муках обреченного Малыша.

Аида захлопнула фолиант, полный трагических ошибок, неисправимых оплошностей и неправильных решений.

— Кто теперь я? — спросила она, болезненно морщась у зеркала. — Еще не вдова, уже не жена.

Трельяж не ответил и только отразил удаляющуюся спину.

— Ни вдова, ни жена.

Снова приняла душ.

— Но ведь за измену надо наказывать?

Выпила еще две таблетки.

— Предательство нельзя прощать.

Осушила бокал вина.

— Сам виноват, сам!

Голову постепенно отпускало.

Аида достала из кармана рюкзака, набитого одеждой оставленного в пещере Малыша, его часы.

Секундная стрелка описала, как ни в чем не бывало, полный круг.

Минутная едва заметно дрогнула.

Часовая не торопилась отсчитывать время, которое осталось неверному супругу до мучительной смерти.

Но семь лет супружества будут сидеть занозой в памяти… Аида включила телевизор и легла обратно в постель.

С экрана вещала психоаналитик, автор бестселлера «Как не потерять мужчину».

Аида давно хотела купить эту книгу, но никак не получалось. А может, если бы она прочитала этот многостраничный труд, то не пришлось бы Малышу загибаться в лабиринте ревности.

Аида добавила звук.

— Не надо попрекать мужчину случайными связями — это не измена, это физиологическая потребность, это атавизм самца.

Психоаналитик поправила очки.

— В генах мужчин скрыта потребность к вступлению в связь с любой подвернувшейся женщиной. Мужчина не виноват в состоявшейся измене. Виновата биохимическая составляющая, перенасытившая его кровь возбуждающими веществами.

— Почему я не купила твою замечательную книжку? — Аида, преодолевая действие неэффективных таблеток и слабого алкоголя, начала торопливо одеваться в походные одежды. — Она бы наверняка избавила меня от свершения этой жуткой глупости с «Бездонной глоткой».

Аида принялась искать медальон, который подарил муж. Но седьмая грация Аглая куда-то затерялась. Тогда Аида подхватила толстенный словарь — Малышу будет приятно снова полистать свою любимую книгу.

Она была уверена, что Малыш не наделает глупостей и постарается выжить.

— Что я натворила?

Аида застегнула комбинезон.

— Что я натворила?

Аида зашнуровала ботинки.

— Надо все поскорей вернуть в прежнее семейное русло.

Она была убеждена, что он простит ее потемнение разума.

И они потом еще долго будут вспоминать о его незабываемых приключениях в пещере, о поучающем диктофоне, о консервах и минеральной воде, о незаменимом спальнике и безуспешных поисках выхода.

— Я лишила человека, который меня любил, солнца!

Через пять минут Аида с мифологическим словарем подмышкой вбежала в подземный гараж.

— Я лишила человека, который меня любил, просторного неба с робкими облаками.

Все спелеологическое снаряжение по-прежнему находилось в багажнике внедорожника.

— Я загнала человека, который меня любил, под землю.

Через тридцать пять минут машина выбралась из города еще до начала часа пик.

— Я исполнила то, что имеет право исполнять только смерть.

И понеслась по скоростной трассе.

Только бы Малыш не отчаялся и не натворил чего-нибудь суицидного.

Надо поторапливаться.

Аида, не думая о последствиях, штрафе и возможном тюремном сроке, начала выжимать из внедорожника все, что можно.

Малыш простит ей этот справедливый, но слишком жестокий урок.

Только бы вернуть все в прежнее русло.

Мифологический словарь, соскучившийся по хозяину, лежал на пассажирском сиденье.

Жалко, что так и не отыскала медальон с грацией.

Спасенному и вызволенному Малышу было бы наверняка приятно увидеть свой подарок девятьсот девяносто девятой пробы.

В голове вновь засвербили проклятые боли.

— Зря оставила Малышу только свинину с бобами — от этого мексиканского варева обычно пучит.

Разжеванная таблетка не дала эффекта.

— Воды, наверное, Малышу будет в обрез?

А стрелка спидометра зашкаливала…

И на сто двадцатой минуте скоростной езды Аида — то ли из-за прогрессирующей мигрени, то ли от размышлений о плачевной судьбе брошенного Малыша, то ли от секундной потери концентрации не вписалась в крутой поворот.

Лобовое столкновение с многотонным грузовиком, двигающимся навстречу, закончилось гибельным исходом для раскаявшейся спелеологини.

А на обочине еще долго валялся мифологический словарь, забрызганный кровью.

И порывы горячего воздуха из-под проносившихся автомобилей тревожили страницы, которые так обожал пролистывать Малыш…

В лабиринте ревности не происходило смены дня и ночи. «Бездонная глотка» не знала ни утра, ни вечера. Также отсутствовали солнце и облака, луна и звезды.

Лишь каменная твердь кругом строго ограничивала жизненное пространство.

А еще здесь была тишина, которую Малыш упорно рвал своим давно подсевшим голосом. Он перестал рассказывать сам себе мифологические истории о коварстве женщин, но упорно продолжал издавать нечленораздельные звуки. Особенно Малыш усердствовал после номинального завтрака и после лабиринтного маршрута на отдыхе перед сном. Накричавшись, было гораздо легче засыпать и не так долбило в уши сердце, давно вошедшее в привычный ритм и лишь иногда учащающее свое биение — в моменты попадания в очередной тупик.

Малышу так и не попалось ни одной мумии неверной жены.

В пещерном климате, благоприятном для естественного мумифицирования, должна была остаться хотя бы одна индейская женщина.

Но умершие красавицы, обтянутые морщинистой кожей, почему-то отсутствовали.

То ли их съедал неизвестно кто, то ли кто-то неведомый очищал сакральную пещеру.

С поедателем трупов Малышу не очень-то хотелось встречаться, и он убеждал себя, что легенды про неверных жен — типичный пример искусно поданного мифического табу. Чтобы рядовые индейцы и носа не совали в «Бездонную глотку».

Отсутствие каких-либо останков и праха в тупиках, ответвлениях и магистральной галерее вроде бы подтверждали теорию ладно сочиненного шаманского триллера.