Я закрыла глаза, пытаясь мысленно дотянуться до Луки, но у меня ничего не получалось.

Тогда я представила себе, как разгребаю землю руками, докапываюсь до гроба, открываю его и ложусь рядом с Лукой. Я лежу там и просто смотрю вверх, наблюдая за тем, как небо меняет свой цвет, сливаясь со Вселенной, которая постепенно превращается в крохотную точку на другом конце огромного телескопа.

Вокруг меня были тысячи и тысячи надгробий. И за каждым из них скрывалась боль потери. Боль покинутых мужей и жен, родителей и детей. У моих ног плескалось озеро, нет — море горя. А вокруг «Аркадской Долины» разлился океан скорби о невосполнимых утратах. Это было невыносимо. Как может существовать мир, в котором любовь неизбежно заканчивается такой печалью? У меня сжалось сердце, и я подумала: «Да, надо будет принести побольше таблеток и джина, раскопать могилу и лечь рядом с Лукой. Я буду лежать и смотреть в небо. Так меня и найдут».

Эта мысль оказалась настолько утешительной, что я почувствовала, как на глаза наворачиваются горячие слезы. Черная собака спрыгнула с плеча, легла рядом и положила морду мне на колени. Я погладила ее по голове.

— Лив? С тобой все в порядке?

Нос и щеки Марка покраснели от холода, но глаза стали более ясными. Он протягивал мне наполовину заполненную водой старую банку из-под маринованного лука, из которой, словно миниатюрные трубы, торчали мои бедные, неестественно желтые нарциссы.

— Все нормально, спасибо, — ответила я.

— Не за что.

Марк был в ботинках, джинсах, растянутом мешковатом джемпере и старой кожаной куртке. Шерстяную шапочку он натянул на уши, в каждом из которых было по сережке. Под глазами залегли темные тени усталости.

— Послушай, — сказал он, — я сейчас поеду. Вам нужно побыть вдвоем.

— Марк, — попросила я, — пожалуйста, не уходи.

Когда мы были детьми, мы повсюду ходили втроем — Лука, Марк и я. В этом идеальном треугольнике никто не был лишним. Так почему кто-то должен стать лишним сейчас?

Марк пожал плечами, похлопал себя по карманам, нашел табак и начал сворачивать сигарету.

— Мне невыносимо думать о том, что он лежит там, внизу, совсем один.

— Я тебя понимаю, — сказала я. — Собственно говоря, именно поэтому я и решила переехать сюда.

— Ты переехала в Уотерсфорд?

— Чтобы быть поближе к Луке.

— Ты вернулась в Уотерсфорд! Я просто не могу в это поверить.

— Я не представляла, насколько сильно буду тосковать по нему.

— Но ведь ты была так счастлива в Лондоне! Все твои друзья…

— Все изменилось. Теперь мне необходимо быть здесь. Из заднего окна моей квартиры видно кладбище, и это лучше, чем… чем ничего.

Марк кивнул и предложил мне сигарету. Я отказалась.

— Хочешь посмотреть мою квартиру? Это совсем близко. Я могу сварить кофе, — предложила я.

— Я бы предпочел что-нибудь покрепче.

— Договорились.

Мы не стали трогать машину Марка, которая была припаркована у входа на кладбище, сбоку от центральной клумбы. Выйдя из ворот, мы повернули направо и с полкилометра шли по главной дороге, прежде чем повернуть налево, на улицу, параллельную Фор-стрит. Здесь, на первом этаже одного из зданий, расположился милый старомодный паб под названием «Лошадь и Плюмаж». Марк открыл двери и пропустил меня вперед, в приятное, обволакивающее тепло. Внутри уютно пахло дымом, алкоголем и уксусными чипсами. Послеобеденная клиентура состояла из завсегдатаев и туристов. Первые стояли, небрежно облокотившись о стойку, и обсуждали транслируемый по телевизору матч по регби. Вторые отогревались, постепенно, слой за слоем, снимая с себя многочисленные одежки.

— Что ты будешь? — спросил Марк.

— Красное вино.

— Большой бокал?

Я кивнула.

Найдя столик у окна с матовыми стеклами, я села на красное плюшевое сиденье и в ожидании Марка вертела в руках подставку для пивной кружки. Он принес вино для меня и пинту пива для себя. Один бокал он уже выпил залпом у стойки.

Я сделала большой глоток вина.

— Ты выглядишь усталой, — сказал Марк.

— Ты тоже.

— Я никогда не мог себе представить, что может произойти нечто подобное. Я всегда думал, нет, я даже не думал, я просто знал, что Лука всегда будет здесь. Рядом со мной. Вместе со мной.

Большая, тяжелая слеза скатилась по его щеке и капнула на стол, растекшись на полированной поверхности маленькой влажной звездочкой.

— Черт побери, — сказал он. — За последнее время я столько плакал, что даже удивительно, откуда у меня еще берутся слезы.

— Я тебя понимаю, — грустно улыбнулась я.

— Тебе тоже все говорят, что скоро станет легче?

— Я ни с кем не разговариваю.

— Очень мудро с твоей стороны. За последнее время я выслушал столько благожелательных, но абсолютно идиотских утешений, что их хватило бы на увесистое пособие.

Он был так похож на Луку!

Марк скорчил скорбную мину и словно процитировал из этого самого пособия:

— «Время — великий лекарь. Жизнь продолжается. Значит, так было предопределено. Когда-нибудь мы поймем, какая роль была отведена Луке и его безвременной смерти в нашем бренном мире». И так далее, и тому подобное. А я хочу только одного: чтобы кто-нибудь рассказал мне, как заделать эту чертову дыру в моем сердце.

Марк говорил слишком громко. Пара, сидевшая за соседним столиком, начала бросать на нас неодобрительные взгляды. Я вызывающе посмотрела на них. В тот момент я бы даже не возражала против небольшого скандала.

— А самое тяжелое, — продолжал Марк, — что я все время нахожусь в «Маринелле». Там каждый сантиметр напоминает о Луке. В каждой начищенной ложке отражаются воспоминания.

— Быть вдали отсюда еще тяжелее, — сказала я. — Именно поэтому я и приехала.

— Я рад, что ты вернулась.

— Я еще никому не сообщала о своем приезде. Анжела не знает.

— Это я уже понял, ведь она ничего мне не говорила.

— Но она знала, что я собираюсь приехать. Ее это не слишком обрадовало.

— Ну, этого следовало ожидать, правда?

— Она даже предложила мне пожить несколько дней у них с Маурицио.

— Неужели? Похоже, она действительно не на шутку встревожилась. Ты отказалась?

— Я не хотела, чтобы кто-то лез мне в душу.

— Что? Чтобы в семействе Феликоне кто-то кому-то лез в душу? Лив, ты, должно быть, путаешь нас с кем-то.

Это было так забавно, что я чуть не рассмеялась.

— Как Натали и дети?

— Когда я их видел в последний раз, с ними все было прекрасно. Мы почти не говорим о Луке. Натали твердо убеждена в том, что чем меньше вспоминаешь, тем быстрее забываешь.

— Ты не можешь винить ее за это, Марк.

— Я знаю, — Марк допил остатки пива. — Но хватит об этом, Лив. Лучше пей. А то твой бокал совсем полный.

После этого мы повторили три или четыре раза. Я точно не помню. Мы говорили о прошлом. Мы смеялись, как мартышки, вспоминая, как восьмилетний Лука на спор залез на фонарный столб на набережной и застрял там. Перепугавшись, я побежала за Анжелой, которая вызвала пожарную команду. Пока те ехали, Луке все-таки удалось спуститься самостоятельно. Но для Анжелы была невыносима мысль о предстоящем публичном унижении. Ведь пожарные при всех начнут ей выговаривать за то, что она заставила их бесполезно потратить время. Поэтому Луке было приказано залезть обратно, чтобы пожарные могли спасти его как положено, по всем правилам.

Мы говорили о нашей дружбе. Марк рассказывал, как в детстве они с Лукой спорили, кто из них женится на мне. В конце концов, они разрешили этот спор, бросив монетку.

— Ну и что ты почувствовал, когда Лука выиграл? — поинтересовалась я.

— Вообще-то он проиграл, — ответил Марк. Я фыркнула.

Через некоторое время, когда совсем стемнело, Марк встал и натянул на уши свою вязаную шапочку.

— Наверное, нам пора. А то уже поздно.

Мы вышли на промозглый вечерний воздух. Я была пьяна, но не настолько, чтобы не понимать, что в данный момент мы находимся на распутье, и именно сейчас нужно выбрать ту дорогу, по которой мы пойдем. Марк поднял мне воротник и застегнул его под подбородком — точно так, как это обычно делал Лука. Я взяла его под руку.