– Ты должен мне всё рассказать, – сказала я Шуарле. Тот отрицательно мотнул головой. – Нет, расскажи, – попросила я, зная, что он не сможет упорствовать долго. – Я не стану плакать, не бойся.

– Ладно, – кивнул Шуарле и тут же получил подзатыльник от Раадрашь. – Ну вот, меня же убьёт старшая госпожа! – воскликнул он, как в наших счастливых горах, попытавшись улыбнуться, и я улыбнулась в ответ:

– Раадрашь, не умножай насилия!

– Болтун! – фыркнула Раадрашь, вильнув хвостом. – Ничего интересного не было!

– Ты не видела, – возразила я.

Она смирилась.

– Ладно. Пусть болтает. Но ты обещала не плакать.

Шуарле сел, поджав ноги, сгорбившись, как в давние времена, обхватил руками колени и начал с неохотой:

– Он сразу ушёл разговаривать с воинами и с Керимом. Как только проснулся. А я путался у него под ногами. Когда он на меня посмотрел, я сразу сел в уголок, чтобы не выгнали, и слушал, как Керим рассказывает про то, что увидел моими глазами.

– Ты вправду видел Антония? – сорвалось у меня с языка. – Ну, в этом… в своём видении?

Шуарле отвернулся.

– Видел, ага, – пробормотал он в сторону. – Красивый. И по-моему, совершенно бессердечный. Позволь мне про него не рассказывать, Лиалешь?

– Оставь, Бог с ним! – сказала я поспешно. – А дальше?

– Керим вообще сказал, что дело не в этом принце с севера, – продолжал Шуарле. – Дело в чём-то хуже. Только я не понял, что он имел в виду. Птицы закричали, что надо на всё поглядеть на месте, и шаман не спорил. Они так и порешили: лететь, смотреть, а посмотрев, что-нибудь придумать. Ну… потом проснулся Фиал Правосудия. Государь стар, плохо спит, встаёт рано… И его посыльный пришёл почти сразу же. За… за… – вздохнул и закончил, – за нашим принцем.

– Ты же не сопровождал его на совет? – спросила я, и Шуарле вымученно улыбнулся.

– Нет. Я подслушивал. Всё равно на меня никто не обращал внимания: все толпились в приёмной государя и вопили кто во что горазд. Я спокойно стоял за дверью и слушал.

– Лихо! – сказала Раадрашь и хлопнула Шуарле по спине. – И что? Этого даже я не знаю.

Шуарле снова вздохнул.

– Принц Лаа-Гра сказал речь. Если опустить все оскорбления, то смысл – Лиалешь разгневала богов, особенно Нут. Тхарайя её к себе приблизил – и тут же свалились тридцать три несчастья. Принцы поддакивали, а Возлюбленный Советник заявил, что ребёнок у человека и полукровки – немыслимое дело, в котором без колдовства не обошлось. Они все даже Сияющему не давали вставить слово.

– И государь молчал! – Раадрашь воздела руки. – Здесь всегда так: если говоришь правду – тебя перебьют, если лжёшь – дадут долгать до конца!

– Погоди, госпожа, – сказал Шуарле. – В конце концов, Фиал Правосудия прикрикнул на них и спросил Тхарайя, что он может сказать в своё оправдание. А Тхарайя очень просто сказал, что ты, Лиалешь, не проклятие, а благословение Нут, что теперь у Сияющего появился внук, от которого будут правнуки. Чистая правда, все знают, что в третьем поколении бездетность полукровок сходит на нет, если уж случилось третье поколение. Никто не посмел возразить. А там, на побережье – он так сказал: ну – война, вторжение. Это уже бывало много раз и будет до скончания времён. И под конец сказал, что его птицы наведут на побережье порядок за несколько дней. Он говорил очень спокойно. Даже, кажется, с улыбкой…

– И что сказал государь? – спросила я.

Шуарле пожал плечами:

– Ничего особенного. То есть согласился. Вяло согласился, да, мол, да, но в глубине души всё равно тревожно. Лаа-Гра тут же сказал, что Тхарайя, конечно, должен лететь немедленно, – недаром же его зовут Убийцей Войны – и все принялись поддакивать. Я бы послушал ещё, но в коридор пришли солдаты Лаа-Гра, и один у меня спросил, что это я тут делаю, когда мне место на женской стороне. Мне пришлось отругаться и уйти. Вот и всё. Но я слышал, как Тхарайя выходил из приёмной Сияющего, так что немного потерял.

– Скажи, Шуарле, – спросила я, когда он замолчал, – а вы с Керимом ему хорошо описали всё, что увидели в видении? Подробно?

Шуарле кивнул:

– Он ничего не боится.

– Послушай, Лиалешь, – сказала Раадрашь, – тебе надо бы запомнить, что напугать Тхарайя – непростое дело. Хочешь знать, помнит ли он про огненные жерла? Помнит, я думаю. И учтёт, я думаю. Но чтоб его это остановило… – Она сморщила нос и тряхнула волосами.

Этот разговор очень помог мне справиться с ужасными мыслями. Я даже начала думать, что всё как-нибудь разрешится. В конце концов, это не первая война Тхарайя – зато это уж точно первая война Антония… Но стоило мне вспомнить об Антонии и о данном обете – снова накатил страх, просто холодный тяжёлый ужас. Чтобы успокоиться, я отправилась молиться. Сначала сходила к Нут, поцеловала её ногу и пожертвовала несколько цветных лент, самых ярких; потом вернулась к себе. Всезрящего Ока у меня не было, но я хорошенько его вообразила и молилась Господу нашему почти до обеда – постаралась припомнить всё, в чём грешна, и очиститься, как сумела.

Мне было некому исповедаться. Я пыталась поговорить с Сейад и с Раадрашь, но они только смеялись и утверждали, что всё это пустяки. Тогда я спросила, что думает Шуарле; он понимал меня лучше и очень успокоил.

– Лиалешь, – сказал он, обнимая меня за плечи, – ты, наверное, нарушала какие-то запреты вашего бога, но ты никому не сделала зла. Я, конечно, не слишком в этом разбираюсь, но, по-моему, это более благочестиво, чем следовать заповедям и причинять боль другим людям.

– Ты мой самый лучший друг, – сказала я. – Ты не забыл?

– Ты не даёшь забыть, – улыбнулся он уже веселее.

К вечеру у всех нас было славное чувство, что всё обойдётся. Птицы Тхарайя прилетят, победят и улетят. Меня несколько царапало по сердцу только то, что кто-нибудь из них непременно убьёт Антония – может быть, даже мой муж собственноручно. В этом было что-то не то чтобы неправильное, но очень болезненное: будто я и вправду была косвенно виновата в нападении северян на побережье Ашури и заодно в будущей смерти наследного принца наших северных соседей.

Я рассказала Раадрашь и Шуарле об этих мыслях. Шуарле усмехнулся, сказав, что жаль, конечно, юного болвана, но поделом вору и мука, а Раадрашь высказала надежду, что Тхарайя возьмёт его в плен, доставит сюда, и уже в Гранатовом Дворце ему всыплют по первое число, чтобы знал, как соваться на чужой берег. Я поулыбалась, покивала – но всё равно о нём думала.

Сейад сидела, напевала, вязала из шерстяных ниток крохотные пёстрые носочки для Эда – и в тот момент, видя её спокойное лицо, я не могла даже предположить, что она обращается к аманейе в попытках отвести беду. Впрочем, как бы то ни было, кое в чём Сейад преуспела.

Мы все крепко спали, когда начался этот кошмар.

Маленький Эд уютно устроился между мной и Раадрашь: нам казалось, что так безопаснее. Мне снились высокие горные небеса и наши с Тхарайя сосны на зелёном склоне, когда Сейад толкнула меня в спину:

– Просыпайся Лилес! Э-э-э, слышишь?

Прежде чем окончательно проснулась я, Шуарле, более чуткий, успел вскочить на ноги. Раадрашь села и прислушалась. Я тоже прислушалась. Мне померещились далёкие вопли – а спустя небольшое время я услышала приближающиеся к нашей двери шаги бегущего человека.

Я инстинктивно схватила Эда в охапку – он недовольно закряхтел спросонок. За одинокими шагами донеслись шаги многих людей – их разделило несколько мгновений. Шуарле распахнул дверь – и его чуть не сбил с ног Зумруа.

Роскошный кастрат госпожи Бальшь был растрёпан, не накрашен, бос и одет в полотняную распашонку и штаны. Он с разбегу бросился передо мной на колени:

– Госпожа, Сияющий мёртв!

– О Нут! Как?! – выдохнула Раадрашь.

– Умер от удушья, – еле проговорил Зумруа. – Припадок. Госпожа, Лаа-Гра послал солдат…

Он мог бы не продолжать: солдаты вломились в комнату с оружием наголо, и первый же вбежавший ударил Зумруа в спину – ножом? Саблей? Я не успела разобрать в темноте: всё произошло слишком быстро, только металл блеснул. Несчастный кастрат ахнул и осел на пол у моих ног, Шуарле и Раадрашь в мгновение ока раскинули медные крылья, закрывая собой меня и ребёнка – и тут ужасный пронзительный свет залил покои, обозначив собой появление близнецов.