Внезапно Часова осенило. Хлопнув себя по лбу, Алексей воскликнул:

— Вот оно что! Нас должны были перебросить через Азов — на южные подступы к Ростову! А этот пидар-инквизитор загнал полк в Крым.

Сидевший на соседнем люке башни Заремба задумчиво поглядел на командира, мысленно прикидывая карту тех мест, и согласился:

— Да, пожалуй… Командарм был в Ейске, оттуда в Таганрог рукой подать.

— Хоть с этим разобрались, — Леха громко фыркнул. — Жаль, с нами долго разбираться не станут.

Заремба сам прекрасно понимал ситуацию, в объяснениях не нуждался и пробормотал уныло:

— Ну да, нас ждут под Ростовом, а мы на крымских курортах прохлаждаемся. Раз маршал нервничает, то виноватых долго искать не станут. Скажут: мол, не маленькие, должны были знать, к какому фронту относитесь.

— Это верно — должны были, — вздохнул Алексей. — Одна надежда, что сразу не расстреляют, дадут возможность искупить кровью.

Марш продолжался без осложнений. Низкая облачность, легкий снегопад с метелью и барражирующие истребители надежно защищали от Люфтваффе. Тем не менее настроение у обоих майоров испортилось вконец, одолевали гадкие опасения. Не добавляли бодрости и обидные насмешки встречных: дескать, ошиблись дорогой мужики, фронт — он совсем в другой стороне.

Около четырех вечера, когда начало смеркаться, впереди показался городок. Заремба уверенно заявил, что колонна приближается к Керчи. Потом тяжело вздохнул, показав на покосившиеся столбики, обмотанные обрывками колючей проволоки, и проговорил с горечью:

— Это мы в сентябре заграждение ставили перед Турецким валом. Протянули через весь перешеек колючку в десять колов. А большие командиры забыли отдать приказ, чтобы войска заняли позицию и организовали оборону. Так и стояли тут против фрицевской дивизии — два батальона пехоты, мой эскадрон да два разбитых КВ. Весь день до вечера продержались…

Он махнул рукой.

— Зато вчера мы другую дивизию в голую степь прогнали, — меланхолично сказал Часов. — Ты отсюда как ушел — на пароходе?

— Вплавь. На середине пролива чуть не замерз, но какой-то катер близко случился. Подобрали.

Заремба угрюмо замолчал и весь остаток пути только курил и тихонько матерился.

На керченской базе флота их уже ждал особист в звании капитана 3-го ранга. Брать танкистов под стражу он явно не собирался, только предъявил шифрограмму штаба Южфронта: танки погрузить на баржи и в темное время суток перевезти в порт Ейск, а командиру полка срочно вылететь в штаб фронта. Разговаривал особист вполне благожелательно и сообщил, что главный командный пункт Южфронта находится в станице Старо-Минская и что майора Часова доставят на место самолетом.

Командование полком Часов возложил на начштаба, которому уже вполне доверял. Раздав последние указания, Леха кое-как обтер чумазое лицо чистым снегом, сменил замасленный ватник на овчинный тулуп, и худые сапоги — на фетровые бурки. На прощание старые друзья Сазонов и Черкесиани полезли обниматься, а Заремба сказал совсем тихо:

— Не боись, штаб Тимошенко — не штаб Духонина.

Особист сам сел за руль старенькой «эмки» и отвез Алексея на поле, где стояли две дюжины древних бипланов.

— Женский полк ночных бомбардировщиков, — пояснил морской контрразведчик — Слыхал?

— Слыхал, — подтвердил продолжавший немного нервничать танкист. — «Ночные ведьмы». Кино про них было, «Небесный тихоход».

Пилотом выделенного ему «кукурузника» оказала: веселая плотно сбитая тетка лет тридцати — курносая с маслянистыми голубенькими глазками. Первым делом «ночная ведьма» сообщила, что зовут ее Татьяной, что незамужняя и всегда таяла при виде крепких мужиков. Затем, обиженная, что занятый своими мыслями Леха не откликнулся на ее намеки, летчица посоветовала подложить шлем под сраку, а не то инструмент отморозить можно.

Шлемофон у Часова был зимнего образца, на овчине. Поневоле усмехнувшись наивной попытке попробовать на нем старый авиационный розыгрыш, Алексей натянул головной убор поплотнее и пошутил: дескать, если сидеть на шлеме, то уши отмерзнут.

— Для тебя уши важнее? — удивилась Татьяна. — Ну ты, хлопец, эфиоп!

Кабинки на самолетике были открытые, незастекленные. Летчица усадила Часова на заднее сиденье, пристегнула брезентовыми ремнями, накрыла клеенчатым чехлом, при этом старательно прижималась грудью, забронированной многими слоями теплой одежды. Ужасно громко затрещал мотор, раскрутился пропеллер. Биплан-кукурузник задрожал, как будто хотел развалиться на фанерные куски, но все-таки оторвался от утоптанного снега и полетел невысоко над морем, покачивая сдвоенными крылышками.

Уже стало совсем темно, поэтому Леха плохо представлял, где они летят. Несколько раз «ночная ведьма» Татьяна поворачивалась и что-то говорила, но шум двигателя заглушал ее голос. Алексей снова разнервничался, опасаясь одновременно и предстоящего разговора с высокими чинами, и немецких истребителей, которые могли внезапно появиться из непроглядной тьмы.

Довольно скоро плавная качка убаюкала майора. Дрему прервал неприятный толчок, и Часов, открыв глаза, увидел, что пропеллер крутится еле-еле. Спросонок Алексей натужно соображал, отчего самолетик так сильно вздрогнул — то ли авария случилась, то ли У-2 стукнулся об грунт. Наконец, с трудом разглядев очертания каких-то строений, он сделал вывод, что посадка прошла благополучно.

— Вылазь, молчун, — недовольно скомандовала Татьяна. — Кажись, идут за тобой.

В самом деле, кто-то ускоренным шагом направлялся к приземлившемуся биплану. Не конвой и не расстрельная команда — всего один человек в перетянутом ремнями полушубке. Не успел Алексей опасливо спрыгнуть с ненадежно прогибавшегося под сапогами крыла, как на шею ему бросилась… Аня. Судьба любит устраивать неожиданности, но крайне редко это получается удачно.

К реальности их вернул завистливый голос «ночной ведьмы»:

— Неужто не знаете, что на морозе целоваться нельзя?

Не без труда оторвавшись от него, Аня заносчиво сообщила:

— Я — девушка станичная, в степи выросла. А мой парнишка — вообще белый медведь из Мурманска. Нам холода не страшны.

— Ну, как знаете, — проворчала Татьяна. — Ишь, побежали, не терпится им…

Схватив Алексея за рукав, Аня утащила его на окраину аэродрома, где ждал ленд-лизовский «виллис». Они устроились на заднем сиденье обтянутой брезентом кабины, Аня приказала водителю: «Вперед», — затем тихо заговорила:

— Неважные твои дела. Мехлису вставили клизму за то, что умыкнул полк у соседнего фронта. Чтобы оправдаться, он накатал телегу: мол, в твоей части нет дисциплины, среди комсостава пораженческие настроения, к месту погрузки полк прибыл без горючего и боеприпасов. Лично ты присвоил бронетягачи и обманул представителя Ставки, будто имеешь на то приказ командования. А еще ты, в сговоре с братом вредителя Манаева восхвалял врага, критически отзывался о тактике советских войск и нашем оружии.

Про настроения в полку и разговор с Иосифом — это Гаврилей успел настучать, — сообразил Алексей. Остальное тоже было неправдой, разве что американские броневики он присвоил без разрешения, но с другой стороны, армейское начальство не запрещало оставить «халф-траки» в полку.

— И куда ты меня везешь? — мрачно осведомился Часов. — В трибунал?

— Пока на КП фронта. Честно скажи, что из этих обвинений правда.

— Как посмотреть… Что враг силен — это мы с Манаевым обсуждали. И что надо тактику менять — тоже. При желании можно подвести под пораженческие настроения…

Выслушав его объяснения и задав несколько вопросов, Аня резюмировала:

— Ничего серьезного, если не врешь… То есть можно награждать или расстреливать — так и так получится по справедливости. — Она ободряюще улыбнулась. — Имей в виду: твоему полку отводится особая роль, поэтому решать вопрос будут очень высокие инстанции. Причем Тимошенко сильно Мехлиса недолюбливает, а Егоров — тот просто люто ненавидит.

— И начальник Генштаба здесь! — вырвалось у Часова.