— Про Кондратия — это наш условный язык, чтобы цензура не поняла, — радостно сообщила Аня. — Значит, не был тяжело ранен. А где ваша бабка Оксана живет?

— Нет у нас сродственниц с такими именами, — просветил их северянин. — Леха, стало быть, под Киевом побывал… Не плакай, девка, напишет.

— Знаю… — не сдержавшись, Аня все же всхлипнула — Я от радости, что Лешка живой.

С интересом оглядев ее, штурман осведомился:

— Невеста, что ли?

Аня кивнула, услыхав в ответ одобрительное мнение: дескать, подходящая невеста — ладная да видная.

Тут вмешался командир, затребовавший от штурмана навигационные данные. Чтобы не мешать, Николай с Аней вышли на полубак. Солнце клонилось к горизонту, августовский зной отступал, к тому же на палубе их обдувал свежий ветерок.

«Фрунзе» и следовавший за ним «Молотов» обогнали увлекаемый буксирами линкор. Антощенко тоскливо застонал сквозь зубы, на лице инженера проступила болезненная гримаса.

— Не переживай… — Аня подергала друга за рукав гимнастерки. — Достроишь после войны.

— После войны совсем другие корабли понадобятся, — буркнул Николай.

Чтобы утешить и поддержать его, Светышева бодро заметила, что большой крейсер, покинувший Николаев двумя днями раньше, почти готов — только башни осталось на место поставить. Антощенко даже отвечать не стал, только выдавил кривую улыбку.

— Чего щеришься? — обиделась Аня. — Я помню этот проект, бумаги через наш отдел проходили. Три башни в каждой по три пушки калибра двенадцать дюймов Сталинградский завод «Баррикады» их уже наверняка наклепал.

Николай незаметно оглянулся и, не обнаружив поблизости посторонних, тихонько объяснил, что проект 69, по которому начиналось строительство «Кронштадта» и «Севастополя», был вскоре переработан в 69И, то бишь — «иностранный».

— Немцы согласились продать нам свои башни — двухорудийные, с очень мощными пушками в пятнадцать дюймов, — тихо рассказывал он. — Последнюю башню для «Кронштадта» я с боем вырвал у них в марте, за три месяца до войны. А башни для «Севастополя» ржавеют сейчас где-нибудь в Гамбурге. Вот уж точно — после войны будем их устанавливать.

Опережая некомпетентные вопросы и предложения, Николай объяснил, что установка на корабль «родных» башен МК-15 с тремя двенадцатидюймовками Б-50 уже невозможна. Подпалубные механизмы рассчитаны на громадные немецкие башни, то есть возвращаться к прежнему проекту — это все равно, что строить крейсер заново.

— Плохо, — согласилась Аня. — Так много важных дел приходится откладывать на «после войны»…

Рассуждения о временах «после войны» давно стали обычным делом. Сомнения в исходе грандиозной битвы возникали разве что у немногих отщепенцев, место которым — на шахте за Полярным кругом или в штрафной роте. Сами же участники разговора на полубаке легкого крейсера «Фрунзе» ни на миг не сомневались, что война безусловно завершится триумфом советского оружия, а уж после победы начнется совершенно небывалая прекрасная жизнь. Та самая жизнь, которая уже замаячила в конце 30-х годов, но была безжалостно прервана вторжением вражеских орд.

Как это часто случалось в последнее время, темой разговора стал побежденный главарь русских большевиков. Аман презрительно бросил: дескать, старик много курит, неправильно питается и вообще ведет нездоровый образ жизни, а потому быстро дряхлеет. Намек на рацион Сталина, злоупотреблявшего алкоголем и жареным мясом, пролился бальзамом на вегетарианскую душу, и Гитлер проговорил, улыбаясь:

— Если ты напишешь об этом в «Фелькишер беобахтер», Геббельс обидится. Такие мысли должны были родиться в его голове и лечь в основу пропаганды.

— Обязательно напишу, — Аман злобно сузил глаза. — Геббельс — жалкий дилетант и недоносок. Где был малыш Йозеф, когда мы начинали борьбу? Кое-кто прибежал в партию на все готовенькое. И мы не забыли, как в трудные дни Геббельс колебался между Штрассером и тобой, как он принимал твою сторону лишь в самый последний момент.

Шауб лениво заметил, зевая:

— Ты прав, Макс, но ведь теперь колченогая обезьянка верно служит шефу.

Прерывая интересный, но несколько несвоевременный спор, Гитлер помахал рукой, чтобы успокоить старых ворчунов. Здесь, в бункере, в компании верных друзей, можно было говорить все и обо всех, но сейчас Гитлера меньше всего заботили партийные склоки. Судьба мира — более того, судьба войны — решалась в степях Востока. Любые разговоры о чем-то другом раздражали, более что мог зайти кто-то из обслуги.

Так и случилось — прибыл телефонист ставки обер-шарфюрер Рохус Миш, нередко выполнявший обязанности личного посыльного фюрера. Гитлер отвел его в кабинет, достал из сейфа тщательно запечатанный сверток и строго наказал:

— Отвезешь в Вену моей сестре Пауле. Здесь пачка, чая, письмо и немного денег.

— Фюрер… — громадный плечистый эсэсовец замялся. — Фрау всегда спрашивает, какие у вас новости. Что мне отвечать?

— Скажи, что все замечательно. Мы выиграли величайшую войну.

Свою по-европейски немногочисленную родню Гитлер не забывал, но и не баловал. Его кузины, кузены и племянники не занимали никаких важных постов. Время от времени Гитлер посылал им небольшие суммы денег и подарки. От родни были сплошные неприятности, эту деревенщину следовало держать подальше от себя. Наполеон, конечно, был великим полководцем, но пустил в политику своих туповатых братьев и сестер — с известным результатом.

Быстро покончив с семейными делами, Гитлер вернулся в комнату, где сидели ближайшие друзья и советники. В нерушимой преданности этих простых и не слишком образованных ребят он не сомневался. Пусть высшие бонзы Рейха сражаются за влияние на фюрера — ни Борману, ни Герингу, ни Геббельсу, ни Гиммлеру, ни Розенбергу, ни Риббентропу никогда не войти во внутренний круг приближенных.

Вопросы большой политики Сталин обсуждал с верными соратниками из Политбюро. Для тех же целей у Муссолини был Большой фашистский совет, у Черчилля — кабинет министров и верхушка консервативной партии. Гитлер принимал важнейшие решения в компании давних друзей, с которыми двадцать лет назад начинал создавать партию.

Макс Аман был его фронтовым командиром с первых дней мировой войны. В мирное время стал коммерческим директором партийного издательства и спас от банкротства главный печатный рупор нацизма — газету «Фелькишер беобахтер». Отправляясь в тюрьму после «пивного» путча, Гитлер назначил Амана заместителем главы партии при номинальном лидере Розенберге.

В молодости Юлиус Шауб состоял при Гитлере простым телохранителем. Он одним из первых вступил в охранные отряды и с гордостью носил удостоверение члена СС № 7. Посетителей пускали к фюреру лишь после того, как Юлиус обыщет их карманы и убедится, что подозрительное лицо не прячет оружие. Сейчас сорокапятилетний бригадефюрер Шауб занимал пост главного адъютанта Гитлера.

Кроме них в отсеке бункера сидели бригадефюрер Ганс Баур — личный пилот и Генрих Хоффман — личный фотограф фюрера.

Когда-то давно во внутренний круг входил шофер фюрера Эмиль Мориц, но был изгнан из-за собственной глупости, не пожелав по-хорошему отдать хозяину женщину, с которой спал. В отличие от него сообразительный Хоффман легко уступил очередную подружку и теперь считался чуть ли не наследником фюрера. В середине 30-х годов, напуганный невинной шуткой, бежал за границу Эрнст Ганфштенгль — случайно затесавшийся в окружение фюрера интеллектуал, пытавшийся привить хозяину хорошие манеры и почтение к Америке. Потом исчез Гесс, улетевший в Англию, но так и не сумевший договориться о сепаратном мире. Все реже появлялся за дружеским столом бывший начальник охраны фюрера Йозеф Дитрих. «Большой Зепп» нечасто мог отлучаться с фронта, где командовал «Лейбштандарте» — 1-й мотодивизией СС, носившей имя самого фюрера.

Стоя в дверях, Гитлер с удовольствием слушал, как верные друзья злословят, обсуждая скорый конец главного коммуниста. Неожиданно Баур проговорил, скривив подобием удивленной гримасы квадратное, словно из кирпичей сложенное, лицо: