Накануне годовщины Великой Октябрьской революции Сталин выступил по радио, подводя итоги войны. В обычной своей насмешливой манере, откровенно издеваясь над «венским сифилитиком, вечно трезвым неврастеником и вегетарианцем в ефрейторском звании», он поведал о разгроме северного и южного флангов германской армии. «Правда, на центральном участке фронта, — признал он, — немцы продолжают удерживать часть Белоруссии, Северной Украины и Прибалтики, но думаю, что вскоре Красная Армия приведет фашистов в чувство и освободит последние участки советской земли».

Сталин говорил о колоссальном превосходстве нашей военной техники, нашего оружия, созданного героическим ударным трудом замечательных советских рабочих, инженеров, ученых. Разумеется, Верховный подчеркнул, что лишь социализм позволял построить могучую промышленность и создать победоносную армию. Еще он сказал, что главная сила нашей родной Красной Армии заключена даже не в количестве и качестве оружия, но — в качестве человека нового типа, тоже созданного Советской властью под руководством партии большевиков.

— Такого человека, — сказал Сталин, — не знала мировая история.

Звучавший из тысяч радиодинамиков голос с хорошо знакомым кавказским акцентом спокойно называл колоссальные цифры вражеских потерь: 3 миллиона убитых и раненых, 1100 тысяч пленных. Сталин понимал, что данные о потерях противника, ежедневно сообщаемые с фронта, многократно завышаются войсковыми инстанциями, но тем не менее привел эти цифры, так как искренне верил: народу будет приятно узнать об истреблении миллионов врагов. Еще он привел леденящие душу факты о Гитлеровских зверствах во временно оккупированных областях и республиках, о сожженных заживо детях, о тысячах расстрелянных, раздавленных танковыми гусеницами, о разрушенных деревнях, городах, заводах, разграбленных музеях и райкомах партии.

Потом Сталин поведал, что намерен освободить от немецко-фашистского рабства все народы Европы и добавил: «Если Первая мировая война привела к образованию одного социалистического государства, то не стоит сомневаться, что война нынешняя может закончиться возникновением еще нескольких социалистических государств на разных континентах».

— Наше дело правое, мы победим. Победа будет за нами, — закончил он.

Вернувшись в Кремль из студии Наркомата связи, Верховный принял Гарри Гопкинса, личного посланника президента США. Переговоры велись дружелюбно и доверительно, но жестко. Сталин откровенно сказал, что военные усилия Советского Союза напряжены до предела, страна остро нуждается в промышленном оборудовании, тяжелых бомбардировщиках, цветных металлах, грузовиках, медикаментах, продовольствии. Кроме того, для новых кораблей требовались мощные паровые турбины, которые прежде поставлялись из Франции, потом из Германии со Швейцарией, а теперь эти страны прекратили поставки. Как следствие, СССР достраивает очередную серию линкоров и крейсеров, а двигателей для них нет…

— Если американская помощь не начнет поступать в ближайшие недели, — сказал Сталин, — все наши летние успехи пойдут насмарку. Германия слишком сильна и располагает возможностями вновь переломить в свою пользу ход сражений.

Гопкинс выслушал его с полным пониманием и заверил, что первый транспортный конвой уже готовится отплыть в Иран. Главная просьба американской стороны: продолжать до конца войну с Германией, а после разгрома нацистов, при первой же возможности, атаковать японские позиции в Северном Китае. Согласившись на этом, они подписали предварительный протокол с перечислением взаимных обязательств. Договорились также, что через две-три недели нарком иностранных дел Молотов отправится в Вашингтон для заключения широкомасштабного договора.

— Пока все идет неплохо, — констатировал Молотов, когда американец покинул кабинет. — Только не по душе мне пришлось, как неохотно говорил он насчет второго фронта… Нет, Коба, кишка у них тонка высаживаться в Европе! Могу поручиться, что американцы начнут с Южной Африки, и только потом постепенно переберутся в Северную. Будут наступать медленно-медленно — от пальмы к пальме.

— Плевать я хотел на его второй фронт, — усмехнулся Сталин, самодовольно пыхтя клубами дыма. — От них требуется, чтоб дали продукты и машины. А фронт могут и не открывать — мы сами добьем Гитлера, и вся Европа будет нашей!

В кабинете появился Берия, и они втроем обсудили вопросы наращивания оружейного производства на эвакуированных заводах и обеспечение войск зимним обмундированием. В разгар этого разговора из секретариата сообщили, что маршал Буденный прибыл прямо с аэродрома и ждет в приемной.

— Пусть заходит, — обрадовался Сталин.

Он встретил командующего Босфорским фронтом прямо в дверях кабинета. Старики не видались аж с последнего предвоенного заседания Главного военного совета, поэтому встреча получилась бурной и трогательной — долго обнимались и едва не прослезились.

Маршал порывался отрапортовать по всей форме, но Сталин подвел его к заваленному картами столу, показал стрелы будущего наступления. Затем Верховный убрал несколько верхних листов, открыв взорам карту Ближнего Востока и проговорил:

— Нам, дорогой Семен Михайлович, твой рапорт ни к чему, мы про твои успехи хорошо знаем. Давай поговорим о проблемах и назревающих опасностях. Босфор, сам понимаешь, надо удержать обязательно. Любой ценой.

— О том и думаю, товарищ Сталин. Есть повод беспокоиться. — Буденный взял карандаш из стаканчика и стал водить по карте незаточенным концом. — Двумя корпусами мы стоим против Греции на речке Марица, а одним — прикрываем болгарскую границу. До сих пор мы отбивали все атаки, но противник, по данным разведки, подтягивает свежие силы: две немецкие дивизии — моторизованную и пехотную, а также — итальянский корпус. Они ведь не успокоятся, пока не выбьют нас из европейской части Турции.

— Что предлагаете, Семен Михайлович? — осведомился Сталин и продолжил, опережая ответ собеседника: — Дадим на Босфорское направление немного войск, подвезем по морю. Стрелковый корпус из Закавказского военного округа, танковую дивизию из Среднеазиатского, горнострелковую из Северокавказского. Народ южный, привычный к горам и жаркому климату.

— Артиллерию подкиньте, — напомнил маршал. — Гаубицы, горные пушки, противотанковые, зенитные. И авиации хотя бы смешанную дивизию — штурмовики очень нужны и пикировщики.

Поворчав: мол, пушки и самолеты всем нужны, — Сталин сел за письменный стол и сделал пометки в блокноте. Затем, вернувшись к картам, осведомился:

— Удержите фронт такими силами?

— Да я, товарищ Верховный, не о глухой обороне думаю, — бывший командарм Первой Конной разгладил легендарные усы. — Тыл у фашиста в Греции слабый, партизаны в горах крепко жару дают оккупантам. Хочу опередить противника, пока не подошли к фрицам резервы. Мы с Толбухиным прикинули: можно прорваться вот здесь, прижать итальянцев к морю, а затем смотать нитку на север и побить немецкую дивизию. Думаем продвинуться вдоль берега до узкого места между заливчиком Стримоникос и болгарской границей, тут и построим прочную оборону, одновременно угрожая с юга Болгарии.

Оценив предложение, Сталин согласился, что в узком месте проще будет наладить оборону. Тем более в горах, где один пулеметчик может сутками сдерживать целую дивизию. Берия немедленно вставил, что в НКВД есть отлично подготовленные для действий в горной местности отряды диверсантов.

— Хороший план, — подытожил Верховный. — Только войск у вас получается многовато, надо будет подкинуть еще немного войск и свести ваши корпуса в одну-две армии, но не ради этого мы вас вызвали, Семен Михайлович.

Он показал на карте обширный район к югу от Турции, где за горами Тавр тянулись жаркие равнины богатых нефтью экзотических стран. Кроме занятого советскими войсками Ирака, здесь имелись Палестина, Трансиордания и Сирия, которую англичане в конце 1940 года отобрали у французов. Не желая терять времени, Сталин не стал вызывать докладчиков из Генштаба и сам коротко изложил обстановку на Ближнем Востоке.