В этот вечер в десятке километров от штаба 307-го полка, на КП дивизии, Евгений Долматовский торопливо записывал спонтанно рождавшиеся рифмы:

Откомандированные на 3-й Украинский фронт курсанты академии ехали с комфортом — в пассажирском вагоне, как в мирное время. На безымянном полустанке, где сгружали технику, их встречало целое посольство знакомых лиц во главе с генерал-майорами Краснобородовым и Гористовым. За спиной командира корпуса сверкали улыбками полковник Манаев, майоры Сазонов и Черкесиани, а также — вот неожиданность! — Пашка Ладейкин, тоже в полковничьих погонах. Незнакомый подполковник оказался Героем Советского Союза Барчуковым — его 90-й полк, объединенный с 87-м, составили костяк бригады. До последнего дня Барчуков исполнял обязанности комбрига, но вчера пришел приказ о назначении командиром подполковника Часова.

— Не переживай, братишка, — сказал Часов. — Я буквально на недельку. Потом вернусь учиться, и ты станешь полноправным командиром.

Бурная встреча, как водится, превратилась в банкет. Встречавшие и прибывшие расположились на травке, пьянствовали водку и наблюдали, как с платформ съезжают невиданные гусеничные машины.

— Что за чудеса техники? — осведомился Гористов. — В мой корпус?

— В мою бригаду, — ухмыльнулся Часов. — Называется бэ-тэ-эр-сорок пять. Броня противопульная и противоосколочная. Перевозит два стрелковых отделения со скоростью легкого танка.

Разговор сумбурно перебросился на события месяцев, когда они не виделись, разбросанные войной по разным фронтам. Помянули погибших, выпили за победу. Краснобородов похвастался, как взял Симферополь, на час с четвертью опередив наступавшую от Перекопа армию Павлова, в которую его корпус немедленно зачислили. Так что все равно получилось, что город освободила 47-я, а теперь уже 10-я гвардейская армия.

По дороге в штаб армии выяснилось, что Гористов командует 4-м гвардейским танковым корпусом, а Ладейкин и Манаев — комбриги в этом соединении. Отдельной бригаде тяжелых танков предстояло прорвать фронт на участке 10-й гвардейской и 5-й ударной армий.

— Будешь у меня в оперативном подчинении, — предупредил Гористов. — Бой обещает быть страшным. Жмеринку немцы укрепили всем, чем можно.

В штабе, кроме командарма Серафимова, оказался и сам командующий 3-м Украинским генерал-полковник Павлов. Часова он узнал сразу и крикнул адъютанту, чтобы тащил все положенное. Вечером, когда веселье стало угасать, прикатили командарм-5 Потапов и начштаба фронта Ватутин.

Короче говоря, делами удалось заняться лишь на следующий день.

На танкодроме саперы оборудовали точную копию укрепрайона, который преграждал дорогу к Жмеринке. Тренировки начались за неделю до приезда курсантов академии, народ освоился и лихо маневрировал, преодолевая препятствия и атакуя доты по наиболее выгодным направлениям. Сазонов прекрасно наладил взаимодействие танков с пехотой, артиллерией и саперами. Под руководством Часова и Бедулина они отработали развитие прорыва и ввод в бой мотострелков на бронетранспортерах. Вечером, посмотрев, как они действуют Павлов приказал собрать со всего фронта все «ханомаги» и «халф-траки», чтобы посадить на бронемашины как можно больше пехоты.

— Такая техника действительно ускорит наступление, — восторженно провозгласил командующий фронтом на военном совете. — Так что делаем, как договорились… Потапов и Серафимов прорывают оборону немцев при поддержке корпуса Гористова. Твоя бригада идет на острие удара. Пока вы берете Винницу, я ввожу в прорыв танковую армию Рыбалко и кавкорпус Плиева в направлении Житомира. Войска 2-го Украинского начнут наступление на сутки раньше нас, чтобы сковать противника на Киевском направлении. После этого к наступлению подключатся правый фланг Малиновского и Белорусские фронты. На втором этапе выдвинутые из фронтового резерва армия Рябышева, танковый и кавалерийский корпуса начнут наступление от Житомира на Ровно и Луцк. Согласно директиве Ставки, за три недели мы должны выйти к Луцку и соединиться с войсками 2-го Белорусского. Вот сидит генерал Чернышев, сегодня к нам, наконец, прибудет его дивизия тяжелых «катюш» резерва Ставки. Значит, послезавтра начнем наступление.

Тут командующего бесцеремонно перебил генерал-майор «Смерша», сказавший, что у гвардейских минометчиков есть дурная привычка: прибыв на место, они обязательно посылают в Москву особый радиосигнал. Немцы этот сигнал знают, поэтому сразу делают вывод, что в этом месте готовится наступление, то есть все усилия по обеспечению секретности летят к чертовой матери. Чернышев вскинулся: дескать, этот сигнал предусмотрен директивой, но контрразведчик продолжал спокойно:

— Поэтому предупреждаю, что если моя служба радиоперехвата услышит пресловутый сигнал, то командир дивизии будет расстрелян, а наступление переносится. Вы пошлете эту радиограмму, генерал Чернышев, но из района в двухстах километрах к западу. Пусть немцы готовятся отражать наступление в районе Тернополя.

Спорить со смершевцем никто не осмелился. Павлов и Ватутин еще раз показали на карте полосы и задачи каждого соединения. Начальник фронтовой артиллерии подробно поведал о плане артподготовки, продемонстрировал график переноса по рубежам двойного огневого вала. Затем комфронта начал опрашивать командармов и комкоров, которые бодро заверили: мол, все готово, но хорошо бы подбросить еще солдатиков, танков, пушек и боеприпасов.

Когда пришла очередь отвечать Часову, Павлов захохотал и сообщил, что помнит этого «академика» еще по мариупольскому десанту,

— Рассказывай, танкист, чего тебе требуется, не стесняйся. — Он добавил, обращаясь к остальным: — Аппетит у него знатный. Сейчас скажет…

Заинтригованное собрание было весьма разочаровано, потому как Алексей скромно отрапортовал:

— Все в порядке, товарищ генерал-полковник. Бригада готова к наступлению.

Удивленный командующий даже руками развел и погрозил пальцем: дескать, хитришь. Однако разбираться прилюдно не стал, а напутствовал подчиненных предупреждением:

— Имейте в виду, товарищи, на этот раз противник у нас не венгры и не румыны. Драться будут по-немецки — жестоко, насмерть. Все населенные пункты превращены в опорные. Повсюду понастроены доты, дзоты, противотанковые рвы, минные поля. Готовьтесь воевать серьезно, как уставы требуют. За любую ошибку не я накажу, не прокурор с трибуналом — вас генерал Кемпф наказывать будет.

Вечером накануне наступления они собрались в штабной избе — вспоминали тех, кто не дожил до этой встречи. Часов рассказывал, как после контузии сразу из госпиталя попал в академию, а Литвин, Сазонов и Заремба хвастали семисоткилометровым рывком на запад — почти безостановочно полгода гнали врагов через всю Украину.

— Вроде конец войне скоро, — мечтательно произнес Низкохат. — В Африке их побили, под Минском побили, скоро все Балканы нашими будут, а там уж Италию без бинокля видать… Вот мы еще вмажем — и хана фашизму. Предлагаю, братцы, если доживем, будем друг к другу в гости ездить. Вы ко мне в Забайкалье обязательно наведайтесь, а то могу обидеться.

Все хором поддержали хорошую идею, только Заремба с Озеровым загрустили — война лишила обоих и дома, и родни. Черкесиани, ставший замполитом бригады, темпераментно пожелал всем счастья в мирное время и пообещал пустить на шашлык целую отару, когда друзья к нему в Сухуми приедут. Начали мечтать о том, какая жизнь начнется после войны, но Бедулин, офицер грамотный и со стратегическими задатками, подпортил настроение напоминанием: