Робер де Парси угрюмо оглянулся на громко переговаривавшихся всадников и увидел, как Ван Хель внезапно покинул колонну и рысью поехал в лес.
– Что с ним? – рявкнул граф, показав неровные жёлтые зубы.
– Похоже, он не в духе, ваша светлость, – сказал де Белен.
– Он не Христос, чтобы быть в духе, – ворчливо возразил граф. – Верните его.
– Боюсь, что не справлюсь с этим.
– Что?! – по опухшему лицу Робера де Парси прокатилась волна негодования.
– Я видел его глаза, ваша светлость: Ван Хель без колебаний убьёт сейчас любого, кто помешает ему.
– Что с ним такое? Кто же так разозлил его?
– Понятия не имею. Пусть побудет один. Я уверен, что скоро он нагонит нас…
Ощупывая взором мшистые деревья, за которыми скрылся Хель, к графу приблизился епископ Бернард. В седле он чувствовал себя неуверенно, но Робер де Парси настоял на том, чтобы из крепости все выехали непременно верхом. Поглаживая висевший на груди крест, епископ проговорил скрипучим голосом:
– Не беспокойтесь за него, Робер. У этого человека в жилах течёт не кровь, а дьявольское зелье.
– Никто за него не тревожится. – Граф сжал тонкие губы и метнул в епископа хищный взгляд. – И уж я меньше других. Но терпеть не могу такого поведения.
– Я думал, вы успели привыкнуть к поведению Ван Хеля, – сказал де Белен.
– Чересчур вольнолюбив и независим, – вставил епископ.
– Зато в бою ему нет равных, – вставил де Белен.
– Робер, – епископ протянул руку к графу, – нам всем было бы лучше расстаться с этим Ван Хелем. Я боюсь его. В нём живёт Сатана.
Граф отрицательно мотнул головой и жадно посмотрел в ту сторону, где исчез Ван Хель.
– Будем ждать? – спросил барон.
Епископ перекрестился и тронул коня. Граф вздохнул и, властно оглядев проезжавших мимо рыцарей, последовал примеру епископа. Де Белен пока остался на месте. Откинувшись в седле, он поглаживал пальцами рукоятку меча и задумчиво смотрел перед собой. В нескольких шагах ждал слуга.
– Чересчур независим, – повторил де Белен слова епископа. – Никогда не спросит позволения, всё решает сам. Нам никогда не понять его. Но как бы мне хотелось проникнуть в его мысли, его сердце, его душу. О чём он думает сейчас? Что так омрачило его настроение, что его состояние вдруг передалось всем? Ведь всех охватило беспокойство! Я видел, я почувствовал…
Ван Хель заехал довольно далеко, чтобы не видеть никого и чтобы никто не видел его. Спрыгнув, он сразу опустился на колени и положил обе ладони на мягкую траву. Так, застыв и почти не дыша, он сидел, вслушиваясь в пульсировавшие под землёй токи и понемногу входя в общий с ними ритм. Не отрывая ладоней от земли, Ван Хель запрокинул голову и обратил лицо к небу. Кроны могучих деревьев над ним зашумели, задвигались, ветви согнулись и расступились, словно под чьей-то властной рукой, открывая сияющий небосвод, из которого слепящим потоком полилось солнце. Со стороны могло казаться, что Ван Хель находился внутри светящегося столба, освещавшего вокруг неподвижного человека ровный круг на земле и поднимавшегося вертикально вверх между покорно и причудливо раздвинувшимися многовековыми деревьями.
Некоторое время Ван Хель оставался неподвижен, затем медленно опустил голову, и густая листва тут же с громким шелестом вернулась на своё место, погрузив лесную чащу в привычную тень. Ван Хель отнял руки от земли, осторожно потёр ладонью о ладонь, словно проверяя их чувствительность, затем поднёс их к лицу и сделал омывающее движение.
– Теперь всё нормально, – произнёс он, встал и глубоко вздохнул. Повернувшись к своему жеребцу, он спросил: – Ты в порядке?
Тот громко фыркнул и тряхнул головой.
– Замечательно, – сказал Ван Хель. – Можно ехать…
Он выбрался на дорогу в том же месте, где въехал в лес, и увидел барона де Белена.
– Вы поджидаете меня? – спросил он.
– Вы были чем-то расстроены. – Барон внимательно смотрел на Ван Хеля, но не видел в нём и следа недавней мрачности. – Похоже, теперь вы в полном порядке.
– Да, всё хорошо.
***
Единственным ориентиром графу де Парси служил город Альби на юге Франции. Покойный Фродоар утверждал, что заплутался где-то в его окрестностях, значит, где-то там находились пещеры с таинственным монастырём. Там ли был Грааль, Робер де Парси не знал, но готов был калёным железом вырвать правду из любого монаха, повстречавшегося в районе Альби.
Первый ночлег устроили по-походному, без шатров, спали на земле, около костров, положив под голову свёрнутые плащи.
– Его светлость показывает пример подлинной рыцарской самоотверженности, – пошутил барон де Белен. – Долой роскошь! Да здравствует суровая воинская жизнь! Но уверяю вас, – наклонился он к Ван Хелю, – это настроение продлится не дольше двух дней. Как только выдастся возможность выспаться под надёжной крышей, граф сразу воспользуется этой возможностью. Походная жизнь ему в тягость.
– И всё-таки он отправился искать несуществующий Грааль, – заметил Хель.
Они сидели перед костром, и барон жарил над огнём утку, насадив её на кинжал (провизии в обозе пока хватало, поэтому встречавшиеся на пути деревни могли не бояться графских слуг).
– Граф не хочет участвовать в крестовой экспедиции, – пояснил барон. – До Святой Земли далеко, и тяготы долгих переходов страшат его светлость больше военных действий. Граф предпочитает взирать на сражения со стороны. Но и находиться в стороне от святого дела сейчас нельзя. Поиски Грааля – хороший повод ограничиться экспедицией до южной границы нашей страны. Граф объявил, что поиски таинственной чаши – тот же крестовый поход…
Из-за рощи послышалась тягучая песня. Слова не различались, но голос слышался ясно.
– Поют, – ухмыльнулся де Белен. – Из деревни, что ли, доносится?
– Должно быть, трубадур, – предположил Ван Хель.
– Вам не кажется, что здесь песни звучат чаще, чем у нас? И ночью они кажутся какими-то особенно красивыми.
– Южная луна и южное солнце рождают любовь и песни, – проговорил Ван Хель.
– Однажды мне довелось побывать на севере Дании. Тамошняя луна совершенно не похожа на луну здешнюю, – ответил де Белен, отрывая утиную ногу от жирной тушки.
– Вы обращаете внимание на такие вещи? – удивился Ван Хель, никогда не замечавший за бароном склонности к романтичности.
– Мне нравится всё красивое. А ведь луна красива, не так ли? Красивее солнца.
– Всё красивое… – задумчиво повторил Хель. – А разве есть на свете что-то некрасивое?
– Уродства хватает.
– Уродство – очень субъективная оценка качества. Поверьте, одежда, которую будут носить лет через пятьсот, покажется вам сегодня кошмарной. А жители того времени будут смотреть на наши с вами наряды как на смешные, нелепые и безобразные.
– Почему вы так думаете? – Барон перестал жевать и осторожно поинтересовался: – Разве вы умеете заглядывать в будущее?
Ван Хель молча улыбнулся.
– Вы умеете? – тише, но уже настойчивее спросил де Белен. – Признайтесь мне, откройтесь. Вы не просто умелый воин, мессир. Кто-кто, а уж я-то разбираюсь в людях. Вы знаете больше, чем любой из нас, но умело скрываете ваши знания. Почему?
– За некоторые знания можно угодить на костёр, – почти беззаботно пояснил Хель.
– Вам это не грозит, – убеждённо парировал барон.
– Почему?
– Вы чуете опасность на расстоянии. Вряд ли в мире отыщется ум, способный устроить вам ловушку.
– Ловушку? – небрежно спросил Хель. – Разве кто-то готовит мне западню?
– Каждому из нас кто-то устраивает западню. – Де Белен внимательно посмотрел на частично обглоданную утиную ножку с болтавшимся лоскутом обжаренной кожи. – Жизнь устроена по очень нехитрому принципу – напади или нападут на тебя. В мире зверей это происходит открыто, никто не ищет оправданий своим поступкам. Оправдание одно – голод, борьба за выживание. Человек же придумал тысячи поводов для того, чтобы напасть на соседа, когда в том нет никакой надобности. Нам никто не угрожает, но вся страна снялась с насиженных мест и отправилась в поход, сочинив себе врагов. Сколько крови мы прольём, сколько языков вырвем, сколько деревень спалим дотла! Зачем? Разве наши поля плохо родят? Мы голодаем? Нет, у нас всё в порядке. И всё-таки мы едем убивать… Скажите, мессир Ван Хель, вам не кажется, что Господь что-то перепутал, устраивая этот мир? Не подумайте, что меня грызёт совесть за тысячи невинных жертв, коими усеян мой пройденный путь. Ничего подобного. У меня нет совести. Просто я хочу понять, меня одолевает любопытство.
