– Вы наделены пытливым умом, барон.

– Что же вы ответите мне? Может, эту землю сотворил не Бог, а Сатана, поэтому мы вынуждены претерпевать адовы страдания здесь?

– Нет, сударь, Сатана тут ни при чём.

– Тогда почему праведники страдают не менее грешников? Знаете, какие слова произнёс епископ Тьерский во время осады Миравальской крепости, когда наши отряды пробили брешь в стене и стали проникать внутрь? Я спросил его: «Как же нам быть? Там спрятались от наших мечей не только еретики, но и правоверные католики!». Он только засмеялся в ответ: «Не занимайте свою голову глупостью. Убивайте всех. Господь отличит своих от чужих!» Разве это не слова Дьявола?

– Нет, мессир, это слова епископа Тьерского, – спокойно ответил Ван Хель. – Создавая нас, Господь наделил каждого в равной мере качествами зла и качествами добра. Мы вольны в наших делах пользоваться как добром, так и злом.

– Но как же избавиться от греха? Его тяжесть временами становится невыносимой. Никакая исповедь не помогает, хотя его святейшество легко идёт на отпущение грехов.

– Тяжесть не в грехе, сударь. – Ван Хель поднялся и потянулся, мягко хрустнув суставами рук. – Греха не существует по той причине, что всё здесь происходит по воле Творца – единственного, вездесущего, всеведущего, всемогущего. Осознание ненужности наших поступков – вот что тяготит. Осознание бессмысленности растраченных попусту сил – вот что тяготит. Это вы и принимаете за грех.

Барон поднялся и, обойдя костёр, встал с противоположной стороны огня напротив Ван Хеля.

– Продолжайте, – сказал он повелительным тоном, – я должен понять вас.

– Люди не понимают главного.

– А что есть главное?

– Игра.

– Какая игра? – свёл брови барон.

– Божественная… Но мы не знаем правил этой игры. Господь сотворил нас, чтобы играть. Все мы – лишь игрушки в его руках. Человек считает себя самостоятельным существом, но он лишь выполняет заложенную в него волю Творца. «Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них ещё не было…» Помните? Сто тридцать восьмой псалом Давида.

– Помню, но этот псалом никогда не возникает в моей памяти. И как же он связан с грехом?

– Забывая о том, что мы лишь выполняем волю Господа, мы чрезмерно усердствуем, нагнетаем в себе страсти, тужимся совершить другое, лишнее. А лишнее всегда тяжело нести.

– Лишнее? Откуда же возьмётся лишнее, если всё по Его воле?

– Господь сказал вам: «Защити дом свой от врагов». И вы защитили ваш дом, отстояли семью, а затем погнались за врагом и стали уничтожать не только его, но и жечь его дома, убивать его братьев и сестёр, насиловать дочерей. Вы уже не защищаетесь, вы делаете чрезмерное. Это и есть другое, ненужное, греховное. И тяжесть этого вы несёте по жизни и преумножаете её изо дня в день.

– Но как узнать? Как остановиться вовремя?

– Скажите, сударь, как вы справляете нужду? – спросил Ван Хель, глядя в глаза барону.

– То есть?

– Вы мочитесь столько, сколько вам надо. Лишнего вы даже не сумеете из себя выдавить. Вот это и есть праведность – делать по потребности. И ничего сверх того.

– Любопытно, – не сгоняя с лица нахмуренности, произнёс барон. – Только боюсь, народ не согласится с этим.

– Вы беспокоитесь о народе или о себе? Народ, сударь, – это слишком много для каждого из нас. Мы созданы каждый для своей жизни. Служить или повелевать, познавать или оставаться в невежестве – каждый выбирает для себя… Хочу обратить ваше внимание, что я не навязываю вам моего мнения. Вы изволили спросить, и я дал исчерпывающий ответ на ваш вопрос. Мы разговаривали с глазу на глаз, я не поднимался на трибуну, не обличал ни государя, ни Папу, ни Церковь. Я открыл вам, какими принципами я руководствуюсь.

– Зачем же вы живёте?

– Играю.

– Во что? Вы же сами сказать, что правила игры нам неведомы.

– Я приспособился к этим неведомым правилам.

– Как? – жадно выпалил барон.

– Познаю мир, набираюсь опыта и через это познаю себя самого.

– Что это даёт вам?

– Мессир, вы же сами сказали, что мне известно нечто особенное и что я отличаюсь от других.

– Да, сильно отличаетесь. Неужели это – результат вашей игры?

– Никаких иных причин нет.

– Вы чего-то не договариваете, – покачал головой де Белен, – что-то скрываете.

– Того, что я сказал, вполне достаточно. Когда вы примете это, мы сможем продолжить разговор. Но пройдёт немало времени, прежде чем вы согласитесь со мной, сударь. Возможно, вы не согласитесь никогда. Зачем же мне открывать лишнее?

– Вы не доверяете мне?

– Недоверие, обман, предательство – понятия не из моей жизни. Я признаю только знание, – сказал Ван Хель.

Через пять дней отряд Робера де Парси добрался до замка барона Фуа и простоял там двое суток. Де Парси жаловался на постоянную головную боль и никак не мог сесть в седло. Лекарь пустил ему кровь, но головная боль не отступила.

– Это знак, – бормотал граф, стиснув свой лысый череп руками. – Мне нужен Грааль, только он поможет мне…

Рыцари графа заговорили о вероятности возвращения домой.

– Нет, если не Грааль, тогда двинемся против иноверцев в Палестину, – качали головой наиболее изголодавшиеся по крови.

– О каком Граале идёт речь? – поинтересовался за ужином барон Фуа, чуть наклонившись к Ван Хелю. – Я уже не первый раз слышу это слово из уст ваших людей.

Они сидели за длинным столом, вдоль которого проворно бегали слуги, предлагая то одно блюдо, то другое. Два музыканта, сидевшие в углу зала, играли на псалтериях. Один из инструментов был квадратный, второй имел старинную треугольную форму. Музыканты смотрели перед собой отрешёнными глазами, будто погрузившись в глубокий транс; один из них перебирал струны пальцами, другой – с помощью зажатого в руке птичьего клюва, добиваясь с его помощью громкого и звонкого звука.

Ван Хель вкратце изложил владельцу замка историю, которую Фродоар привёз графу де Парси.

– Любопытно. – Фуа промакнул рукавом покрытые жиром губы. – Слышал я нечто подобное.

– Неужели? – подал голос барон де Белен, сидевший по другую руку от Фуа.

– Да, да, слышал.

– От кого же, мессир?

– Как-то сюда привезли молодого рыцаря. Он был тяжело ранен, свита рыдала. Особенно убивалась юная дама. – Фуа взял кусок свинины и принялся энергично поедать, маслянистая пена потекла из уголков его рта. – Они рассказали, что посетили какое-то таинственное место, где перед ними чуть ли не сами по себе появлялись яства на столе… Словом, бред, сказки для младенцев.

– Что же теперь с тем рыцарем? Где он? – поинтересовался де Белен.

– Скончался.

– Досадно. Что-то подсказывает мне, что этот славный юноша мог бы помочь графу в поисках Грааля.

Ван Хель отпил вина из кубка и сказал:

– Барон, а вы не думаете, что графу лучше не знать про этого рыцаря?

– Вы зря надеетесь, что Робер из-за какой-то головной боли повернёт обратно. – Де Белен громко рыгнул. – Как только он придёт в себя, сразу сядет в седло. А если не сядет, то устроится в повозке на подушках. Нет, друг мой, если граф вбил что-то себе в голову, то никакая сила не заставит его отступиться. Так что нам придётся искать таинственную чашу до победного конца. Потому-то я и спрашиваю об этом рыцаре: может, он смог бы помочь нам?

– К сожалению, душа его покинула нашу грешную землю, – ответил барон Фуа.

– Ладно, будем развязывать языки встречным бродягам, – хохотнул де Белен. – Никто не знает о таких вещах лучше бродяг, трубадуров и странствующих монахов…

Они оставались в замке барона Фуа ещё пять дней. Затем Робер де Парси вдруг поднялся, его налитые кровью глаза очистились, на лице появилась улыбка.