Луи снова посмотрел вдаль.

Из темноты Мидуэй-авеню стремительно вылетела черная тень. В сверкающем серебряном бампере и отполированных до зеркального блеска хромированных рамах стекол отразился свет фонарей.

Машина летела прямо к Элиоту.

Луи обхватил рукой его плечи и накрыл его полой пальто.

Машина была совсем близко. Элиот разглядел на капоте серебристую эмблему «V-12» и замер, ослепленный светом мощных галогенных фар.

Шины лимузина задымились от резкого торможения. Автомобиль остановился у самого поребрика.

Дверца со стороны водителя открылась. Из машины выскочил Роберт, но дальше не пошел. Лимузин разделял их.

— Отойди от этого урода, — тоном приказа произнес Роберт.

Элиот оторопело моргал. Он был напуган — ведь машина чуть не наехала на него.

— Что ты делаешь? Ты нас чуть не задавил!

Роберт покачал головой, но ничего не ответил Элиоту. Он не сводил глаз с Луи.

Луи смотрел на Роберта. Он поднял руку, но другой рукой все еще обнимал Элиота.

— Отойди от этого человека, — повторил Роберт. — Он в черной шляпе.

Элиот не понял намека. Никакой шляпы на Луи не было. Может быть, это какое-то образное выражение, которое должен понимать любой нормальный современный человек?

— В этой пьесе, — сказал Луи, — я не ношу ни черную, ни белую шляпу. — Он убрал руку с плеча Элиота и сделал шаг в сторону. — Но мне есть чем заняться, поэтому пока я прощаюсь.

— Подождите, — взмолился Элиот. — Мы собирались поговорить.

— И поговорим. Скоро. Обещаю.

— Не слушай его, — вмешался Роберт. — Он способен только лгать. Садись в машину.

— Нет, — заявил Элиот с такой злостью, что сам изумился.

Он пережил уже два героических испытания и не желал выполнять приказы Роберта.

— Иди, — прошептал Луи. — Не забывай, о чем мы говорили.

— Думаю, я достаточно взрослый и могу сам решать, что мне делать, — буркнул Элиот.

— Так и есть, — кивнул Луи. — Но мне кажется, что твой юный друг водитель еще не все тебе сказал.

Роберт взволнованно облизнул губы.

— Ты должен поехать со мной, Элиот, — прошептал он. — Фиона в больнице. Она… умирает.

Элиот стоял у кровати Фионы и держал ее за правую руку. По другую сторону кровати сидела Си и держала Фиону за левую руку — осторожно, чтобы не задеть трубочки, тянущиеся от капельниц.

Сестра Элиота выглядела так, словно из нее вытекла вся кровь. Ее рука была вялой, холодной как лед и казалась намного легче, чем обычно. Даже в самых страшных снах Элиоту не могло присниться, что Фиона, такая сильная и подвижная, может выглядеть настолько хрупкой.

Элиот огляделся по сторонам в надежде, что кто-нибудь скажет ему, что случилось с Фионой.

В углу палаты частной клиники стоял Роберт, скрестив руки на груди. Он не отводил глаз от Фионы. Всю его холодность и браваду как ветром сдуло.

У изножья кровати стояла бабушка и читала историю болезни.

Если бы Элиот сегодня утром не бросил сестру — сегодня, когда он, наверное, был нужен ей больше, чем когда-либо, может быть, он сумел бы этому помешать.

Бабушка оторвала взгляд от истории болезни.

— Это не твоя вина, — сказала она ему сухо и тут же вернулась к записям врача. — Клинический диагноз твоей сестры: тяжелое истощение и обезвоживание.

— Но как это произошло? — промямлил Элиот. — Ведь она же ела…

Она ела конфеты. Тонны конфет.

Может быть, они были отравлены? Элиот все время подозревал, что с конфетами что-то не так.

Бабушка проигнорировала его вопрос и продолжала читать историю болезни.

— Была применена внутривенная гидратация и введение питательных растворов, но все это не дало эффекта. Ее организм отторгает пищу и воду.

Невозможно. Элиот понимал, что речь идет о химии на клеточном уровне, а не о сознательном решении Фионы.

— Тут не просто медицина, — прошептал он, — верно?

Си наклонилась к нему и утешающе погладила его руку.

— Лучше постарайся сосредоточиться на хороших мыслях о сестре, мой милый.

Бабушка посмотрела на дверь палаты, бросила историю болезни на кровать — и в ее руке появился скальпель.

Дверь открылась. Вошли тетя Лючия и дядя Генри. Они резко остановились, увидев скальпель в руке бабушки.

Элиот тоже испугался. Вид у бабушки был (если такое вообще возможно) еще более угрожающим, чем он мог предположить.

Несколько мгновений никто не двигался, и все молчали.

— Успокойся, Одри. На этот раз мы пришли, чтобы помочь, — наконец прошептал дядя Генри.

— Как это на тебя похоже, — прищурившись, проговорила Лючия. — Убивать всех, кто тебя любит.

Бабушка вздохнула. Скальпель исчез.

А Элиот и глазом моргнуть не успел. Куда же девался скальпель?

Лючия подошла к Одри и обняла ее. Бабушка не слишком радостно обняла ее в ответ.

Дядя Генри кивком поприветствовал Роберта, подошел к Элиоту и положил руки ему на плечи.

— Мы поняли, что случилось, — сказал он, обращаясь ко всем, кто находился в палате, — и приехали так быстро, как только смогли.

— Удушила бы Даллас, — пробормотала Лючия, — за то, что она так рано показала им нити судьбы.

— У Фионы не было выбора, — сказала бабушка. — Имело место внешнее воздействие. Если бы девочка не перерезала нить, она бы и столько не протянула.

— Может быть, кто-нибудь мне все-таки объяснит, что тут происходит? — требовательно спросил Элиот.

Бабушка сердито посмотрела на него, но Элиот набрался мужества и ответил ей храбрым взглядом.

— Все произошло у тебя на глазах, — сказала бабушка. — В тот вечер, когда Даллас показала вам нити судьбы, мы увидели конец жизни Фионы. Ей осталось жить несколько часов, и никто не может это предотвратить.

Элиот окаменел. Он не мог представить себе жизни без сестры.

— Возможно, это не совсем так. — Лючия отодвинула в сторону историю болезни и заставила бабушку встретиться с ней взглядом. — Мы думаем, что есть способ спасти ее.

Бабушка вопросительно подняла брови. Впервые с момента появления в палате Лючии и Генри она проявила хоть какой-то интерес.

— Да, — кивнул Генри. — Помочь сможет третье героическое испытание.

Фиона была воздухом. Она была пылью и светом, она стала такой тонкой, что ее мысли расплывались.

А потом ее сознание сосредоточилось на тяжести, давившей на нее с такой силой, что каждый вдох давался с трудом.

Фиона открыла глаза.

Она лежала на незнакомой кровати. По одну сторону в темноте стояла бабушка. По другую — тетя Лючия, озаренная лунным светом, струившимся в открытое окно.

Руки бабушки и тети Лючии двигались над одеялом. Посреди смятых простыней Фиона увидела хитросплетение разноцветных хлопковых волокон, пластиковых нитей, кожаных шнурков, блестящих шелковых лент и золотой тесьмы. Увидела она и нечто еще более странное: полосы дыма и теней, а также острую колючую проволоку.

Фиона попыталась приподняться и осознала, что все это как бы вынуто из нее.

Бабушка и Лючия вскрыли ее, и все, что находилось у нее внутри, лежало грудами на простынях. Две женщины вытягивали из этой спутанной массы одну нить за другой и завязывали на них узелки. Каждое их движение приносило Фионе боль.

Тошнота накатывала волнами. Она сделала глубокий вдох, чтобы вскрикнуть.

А потом хитросплетение нитей исчезло, остались только бабушка и Лючия. Они поправляли простыни, умело разглаживали складки на одеяле.

Страшный сон?

Она так не думала. Именно такой клубок нитей она видела в стеклянном лабиринте. Это была та самая ткань жизни, которую она уже рассматривала перед тем, как… лишиться чувств?

Она помнила, что не ожидала, что очнется.

Фиона прижала руку ко лбу.

— Я упала? — спросила она, с трудом обводя взглядом палату.

Рядом с бабушкой стоял взволнованный Элиот. Он попытался подойти ближе к Фионе.