На первом рисунке символические фигурки людей прижимались друг к другу. Им явно было холодно. На других рисунках человек отделялся от других людей и поднимался вверх по склону гору, к солнцу, он протягивал руку и прикасался к солнцу, его левая рука возгоралась, и он бежал обратно к остальным людям. На последнем рисунке все люди сидели вокруг костра.

Когда Элиот касался кончиком пальца этих рисунков, чернила согревались. Или они изначально были теплее, чем на всех других страницах? Особенно горячим оказался рисунок, на котором человек прикасался к солнцу.

Наверное, у Элиота просто разыгралось воображение.

Он перевернул страницу. Линия пиктограмм продолжалась.

В небе над группой людей появились недовольные лица, человек с горящей рукой стоял перед ними.

Элиот понимал, каково бедняге. Это изображение напомнило ему о том, как они с Фионой стояли перед Сенатом.

Следующие несколько картинок изображали человека, привязанного к скале, потом на него садилась большая черная птица и клевала его. Но как ни странно, рука у человека продолжала гореть.

Совсем как у Миллхауса. [77]

Элиот закрыл книгу.

Это была просто сказка, но в ней ощущалась реальность. В той ее части, где боги вели себя жестоко.

Не могло ли что-то подобное случиться с ним и Фионой, если они не пройдут последнего испытания?

Всего лишь несколько дней назад он мечтал о приключениях и героических подвигах. Элиот провел рукой по шершавой обложке из носорожьей шкуры. Быть героем — это означало гораздо больше… Сейчас он отдал бы все на свете, лишь бы вернуться к прежней жизни.

Элиот заметил, что за дверью ванной стало тихо. Он потянулся к двери, хотел открыть ее, но это не понадобилось.

Из-под двери высунулись пальцы.

Значит, Фиона знала, что он здесь.

Он прикоснулся к пальцам сестры. Они были холодны, как лед. Элиот сжал пальцы Фионы, и они согрелись.

— Я здесь, — прошептал он. — Я всегда буду рядом с тобой.

Фиона тихо заплакала. Элиот держал ее за руку.

Генри был встревожен. Мир менялся. И хотя Миме обожал всяческие изменения (на самом деле он ради этого жил), такие перемены несли с собой гибель людей. Он нутром чувствовал приближение опасности. Повышенные меры безопасности, никто не улыбается, и, что хуже всего, никто не выпивает.

Нет, один все-таки выпивал — Аарон. Именно тот, кому бы этого делать не следовало.

На этот раз решили встретиться на корабле Генри. Парусная яхта «Заблудший» имела в длину шестьдесят футов. Тиковое дерево, полированная медь. Судно было сделано со вкусом и любовью.

— У тебя найдется стаканчик для старого друга? — спросил Генри, усевшись на корме рядом с Аароном.

Тот сверкнул глазами и сердито протянул бутылку.

— Стаканов нет.

Одетый точно так же, как в прошлый раз, Аарон демонстрировал такое же мрачное настроение.

Генри вздохнул и сделал маленький глоток бренди «Наполеон» тысяча восемьсот девяностого года. Было истинным преступлением пить такой напиток из горлышка, но нельзя же позволять Аарону напиваться в одиночестве. По большому счету: если конец света близок, какой смысл встречать его трезвым?

«Заблудший» плавно покачивался на волнах внутри айсберга. Полая ледяная гора бороздила воды океана возле островов Диомида между Россией и Аляской. Айсберг был создан водой и ветрами. Внутри его образовались причудливые колонны — великолепнее, чем в любом соборе, выстроенном руками человека. Сквозь лед пробивался свет яркого арктического солнца — золотисто-голубой, колеблющийся, отражавшийся в переливах волн.

Здесь они были надежно укрыты и от шпионских спутников, и от любопытных глаз.

Вода поблизости от яхты вспенилась, и на поверхность всплыла субмарина Гилберта, «Целакант». Эта подводная лодка словно сошла со страниц романа Жюля Верна. Правда, она была оборудована ядерным реактором.

Открылись люки, протянулись трапы. Члены Сената перешли на борт яхты.

На Даллас был легкий брючный костюм-матроска. Кино вырядился в черный костюм — и, как обычно, переусердствовал. Корнелий выглядел так, словно несколько дней не спал. Темные круги под глазами, мятая футболка с эмблемой Массачусетского технологического института. Лючия была в красных бриджах с белым пояском, подчеркивавшим ее изящные движения. Гилберт щеголял в джинсах и спортивной куртке, с толстым золотым браслетом на запястье и цепочкой на шее — как в старые добрые времена.

Они заняли места рядом с Аароном и Генри на скамьях из тикового дерева.

Лючия устроилась в центре и потрясла маленьким серебряным колокольчиком.

— Нынешнее заседание Сената объявляю открытым, — сказала она. — Все, кто пришел с прошениями и жалобами, будут выслушаны. Narro, audio, perceptum. Давайте опустим формальности и сразу перейдем к докладу Генри.

Их было слишком много, и они находились слишком близко. Генри знал, что случалось, если кто-то пытался сосредоточить слишком много власти и политики в сжатом пространстве.

Он обратил внимание на то, что Гилберт сел подальше от Лючии, рядом с Даллас. Скорее всего, это было результатом последнего собрания Сената, когда Гилберт проголосовал против предложения Лючии. Значит, политика пробралась и в их спальню? Или это Даллас ухитрилась вбить клин между ними?

Генри встал и поклонился.

— Есть три интересных момента, касающихся второго героического испытания двойняшек.

Он нажал кнопку на пульте. На расправленном парусе появилось изображение, передаваемое скрытым проектором. Это была фотография. Снимок почерневшего человеческого скелета на анатомическом столе.

— Во-первых, — продолжал Генри, — у нас имеется этот джентльмен. Анализ ДНК подтвердил, что это наш мистер Перри Миллхаус. Обратите внимание на четкий разрез поперек ребер и позвоночника, выполненный с лазерной тонкостью.

— Итак, он наконец мертв, — выдохнул Корнелий и в ужасе прикрыл рот дрожащей рукой.

— Еще одна наша ошибка, — пробормотал Аарон, — ликвидирована детьми.

Лючия приосанилась.

— Думаю, все мы согласны относительно причины его смерти.

— Секундочку, — встряла Даллас. — Если он мертв, что случилось с похищенной им малышкой?

— Счастливый конец, — улыбнулся Генри. — Она воссоединилась с родителями. Травмирована, но ничего такого, что не поддается действию гипнотерапии.

— Давайте не будем отвлекаться. — Кино встал и провел ладонью по гладкой лысине. Он подошел к спроецированной на парус фотографии и провел линию от плеча к бедру трупа. — Один-единственный разрез. Абсолютно ровный. Кто-то из детей сделал это без обучения?

— Этот вопрос остается открытым. — Лючия многозначительно посмотрела на Аарона. — По крайней мере, по части обучения.

Аарон хлебнул бренди.

— Девочка рождена воином. Это каждый дурак увидит.

Лючия подняла бровь.

— Похоже на то. — Она перевела взгляд на Генри. — Одри упомянула об этом в своем сообщении?

— Она сообщила мне только факты. Боюсь, она, по обыкновению, лаконична.

— Одри следовало бы присутствовать здесь, — проговорил Гилберт и недовольно потеребил бородку. — В конце концов, мы говорим о ее подопечных.

— Нет, Одри все усложнит, — возразила Лючия. — И чем меньше она будет вмешиваться, тем лучше. А теперь вернемся к способности Фионы рассекать…

— О, кому какое дело, где она этому выучилась? — прервала Лючию Даллас. — Главное, что она это умеет. Значит, она — одна из нас.

Корнелий постучал по дисплею карманного компьютера.

— Не могу не согласиться. Способность разделять молекулы — врожденное качество, наблюдаемое только у членов вашего семейства.

Лючия вздохнула.

— Хорошо, опустим этот момент. Но генетика играет здесь не самую главную роль и вряд ли является доказательством того, что девочка принадлежит к Лиге.

Все кивнули, кроме Аарона. Он допил бренди залпом и швырнул пустую бутылку за борт.