— Видишь?

— Вижу, — согласился Дауд. Сторона квадратной стены составляла не больше полумили. — В наших землях это была бы крепость, а не столица.

Ворота в каменной стене оказались открыты. Джелал ад-Дин закашлялся, въезжая в город вслед за Искуром и Омуртагом. Плиска воняла, как — и даже более чем — большой город. Джелал ад-Дин пожал плечами. Он знал, что со временем перестанет замечать зловоние.

Недалеко за воротами стояло большое здание из резного дерева.

— Это дворец Телериха! — объявил Искур.

Перед дворцом стояли низкорослые степные лошадки, подобные конькам Искура и Омуртага, а с ними, как с интересом отметил Джелал ад-Дин, несколько настоящих коней и мулов со сбруей, непохожей на арабскую.

— Чьи это? — спросил он, указав на них.

— Не знаю, — ответил Искур.

Он сложил руки трубой и заорал в сторону дворца. Вопли, заметил Джелал ад-Дин, кажется, для болгар обычный способ решения любой проблемы. Вскоре открылась дверь, которой арабы прежде не заметили за сложным переплетением резьбы.

Едва увидев, что кто-то выходит из дворца, Искур и Омуртаг поворотили коней и поскакали обратно, даже не оглянувшись на послов, которых привели в Плиску. Подойдя, человек с минуту разглядывал прибывших.

— Чем могу служить вам, господа? — спросил он на арабском, столь свободном, что Джелал ад-Дин выпрямился в седле и насторожился.

— Мы — посланцы халифа Абд ар-Рахмана, явились в ваш прекрасный город, — Джелал ад-Дин при нужде не стеснялся преувеличений, — по велению вашего хана, чтобы объяснить ему, чем славен ислам. Я имею честь обращаться… — Он сделал вопросительную паузу.

— Я Драгомир, дворецкий могучего хана Телериха. Сойдите с коней и будьте гостями. — Драгомир снова поклонился.

Ему, по мнению Джелал ад-Дина, было лет под сорок, он был крепкого и правильного сложения, светлокож, с окладистой каштановой бородой на довольно широком лице и серыми, совершенно непроницаемыми глазами — полезное для дворецкого свойство.

Джелал ад-Дин со спутниками с удовольствием спешились. Словно по волшебству появились мальчики, чтобы отвести арабских скакунов к коновязи перед дворцом и занести внутрь седельные сумы. Джелал ад-Дин кивнул на других рослых коней и мула.

— Скажи мне, чьи они? — обратился он к Драгомиру.

Светлые глаза под тяжелыми веками метнулись к коновязи и снова к лицу Джелал ад-Дина.

— Это, — объяснил Драгомир, — кони посланников папы римского, явившиеся по велению моего хана поведать ему, чем славно христианство. Они приехали сегодня утром.

В тот вечер Дауд ударил кулаком в стену выделенной четверым арабам комнаты.

— Лучше им остаться язычниками, чем обратиться в христиан! — воскликнул он.

Его пыл объяснялся не только тем, что Телерих пригласил в Плиску и христиан, словно собирался продать свои владения той вере, что предложит большую цену. Его злость подогревалась голодом. На вечернем пире угощали свининой (Телерих на нем не присутствовал — по какому-то языческому обычаю, хану полагалось есть в одиночестве).

— Это не так, — сдержанно возразил Джелал ад-Дин.

— Почему же? — Дауд пристально посмотрел на старшего.

— Будучи христианами, они станут зиммиями — людьми Писания, а это дает им надежду на рай. Если же они не откажутся от языческих обрядов, их души наверняка достанутся шайтану.

— Их душам, языческим или христианским, самое место у шайтана, — съязвил Дауд, — но христианская Болгария в союзе с Римом, а то и с франками преградит истинной вере путь на север и может стать острием копья, вновь направленного на Константинополь.

— Ты говоришь истину, — вздохнул Джелал ад-Дин. — Однако же истинна и истинная вера, а истина, несомненно, возобладает над ложью христиан.

— Да будет так, — тяжело произнес Дауд. — Но разве здешние земли не были уже христианскими, пока болгары не отбили их у Константинополя? Все греческие земли следовали их вере. Не сомневаюсь, что в этих местах и сейчас еще остались христиане, что может склонить Телериха к их вере.

Спор прервал стук. Дауд взялся за нож, а свободной рукой открыл дверь. Но за ней не оказалось врага. Там стояли четыре девушки. Глаза и волосы первых двух были как у Драгомира — непривычно светлыми, на взгляд Джелал ад-Дина. Другие две оказались смуглыми, даже темнее арабов, причем одна — с раскосыми глазами. Но все четыре были хороши собой. Они улыбнулись и скользнули внутрь.

— Телерих не христианин, — сказал Джелал ад-Дин, улыбаясь одной из светлокожих девиц. — Христиане не держат наложниц.

— Что доказывает их глупость, — заключил Дауд. — Задуть светильники или пусть горят?

— Оставь, — сказал Джелал ад-Дин. — Я хочу видеть, что делаю.

Джелал ад-Дин низко склонился перед ханом Телери-хом. Дауд за его спиной также поклонился. Стоявшие еще на шаг позади Малик ибн Анас и Салман аль-Табари преклонили одно колено, как подобает низшим по званию.

— Встаньте, вы все, — на сносном арабском произнес Телерих.

Болгарскому хану было около пятидесяти, он оказался смугл, широколиц, с крупным носом и аккуратной бородкой черного цвета, переходящего в седину. Его узкие глаза смотрели твердо и пронзительно. Он выглядел самым подходящим правителем для народа, вся сила которого держалась на свирепости его воинов.

— Великолепнейший хан, мы принесли привет от нашего повелителя халифа Абд ар-Рахмана ибн Марвана, его молитвы за твое здоровье и благополучие и дары, доказывающие, как высоко он тебя почитает, — заговорил Джелал ад-Дин.

Он махнул Салману и Малику, приказывая представить дары: серебряные блюда из Персии, мечи дамасской работы, изящные эмалевые сосуды из Константинополя, одеяние из блестящего китайского шелка и — на последнем, самом почетном месте — Коран, переплетенный в кожу и золото, переписанный лучшими каллиграфами Александрии.

Впрочем, Телериха, как видно, более всего заинтересовали одежды. Он поднялся с деревянного трона, расстегнул широкий бронзовый пояс, сбросил с плеча длинный меховой кафтан. Под ним обнаружилась льняная туника и низкие сапожки. Драгомир подошел, чтобы помочь ему одеться. Проведя рукой по гладкому, как вода, шелку, хан довольно улыбнулся.

— Очень мило, — благосклонно проронил он.

Джелал ад-Дин понадеялся было, что, увлекшись подарками, хан окажется податлив и на убеждения. Но Телерих, как догадывались арабы по его наружности, был не так прост. Он продолжил:

— Халиф любит красивые дары. Он так богат, что может быть щедрым. Теперь же займите ваши места, пока представится посольство папы римского.

Драгомир жестом указал арабским послам место справа от трона, рядом с боярами — высшей знатью — в тюрбанах. Большинство из них сложением напоминали своего хана, но некоторые больше походили на Драгомира и светлокожую девушку, что так порадовала Джелал ад-Дина ночью. И светлые, и темные пахли загнанной лошадью и застарелым потом.

О явлении папских послов, как и об арабах, Драгомир возвестил на гортанном болгарском языке. Всех троих Джелал ад-Дин видел на пиру. Двое пышными одеяниями напомнили ему константинопольских вельмож, давным-давно тщившихся собрать войско против арабов. Третий был в простом балахоне из коричневого сукна. В невнятной для него болгарской речи Джелал ад-Дин выхватил три имени: Никита, Теодор и Павел.

Христиане, проходя к Телериху, недобро косились на арабов. Они поклонились так же, как кланялся Джелал ад-Дин.

— Встаньте, — сказал Телерих по-гречески.

Джелал ад-Дин не удивился, что тот знает язык: болгары торговали с Константинополем еще до его перехода к арабам и в Плиске было много переселенцев. Другие бежали в Италию, что вполне объясняло греческие имена двух папских легатов.

— Сиятельный хан, — заговорил один из послов тоже по-гречески (Джелал ад-Дин решил, что он и есть Теодор), — мы опечалены, видя, что ты приветствуешь нас в одеянии, подаренном нашими врагами. Значит ли это, что ты презираешь нас и отказываешься выслушать? Конечно, ты не для того заставил нас проделать столь долгий путь?