«Существует бесконечное множество вариантов прошлого, все они равноправны, — писал Андре Моруа, французский романист и биограф. — В каждый определенный момент времени, каким бы кратким ни казался этот миг, линия событий разветвляется, подобно стволу дерева, образующему парные ветви». Этот фрагмент цитируется в книге «Виртуальная история: альтернативы и гипотезы» («Virtual History: Alternatives and Counterfactuals»), вышедшей под редакцией историка и политолога Найала Фергюсона.

Сегодня ученые с достаточным уважением относятся к жанру альтернативной истории, что привело к появлению ряда работ, сравнительно новых, но успевших завоевать всеобщее признание, как например «А что, если бы..?» Роберта Коули, построенной на предположениях военных историков относительно развития тех или иных военно-политических ситуаций; или «Что могло бы быть» Эндрю Робертса, где выдающиеся историки современности представляют свой взгляд на двенадцать фактов мировой истории.

Однако не все одобряют подобного рода сослагательное наклонение; хотя если принять во внимание, что концепция «множественности миров» из квантовой физики, допускающая возможность существования параллельных вселенных, истинна, то в разветвляющейся мультивселенной способны иметь место все хоть сколько-нибудь вероятные ситуации.

Более того, можно ли считать, что все события мировой истории были в каком-то смысле неизбежны, просто потому, что все уже случилось именно так, как случилось?

Кто в 1975 году мог бы предположить, что несколько лет спустя премьер-министр Великобритании, женщина, попробует разрешить конфликт в Южной Атлантике, возникший из-за нескольких отдаленных островов, населенных по большей части овцами, с помощью ядерного оружия?

Кто мог допустить, что антитеррористические законы Британии, принятые после того, как захваченные самолеты протаранили башни Всемирного торгового центра, перво-наперво будут направлены на то, чтобы заморозить активы Исландского банка на основании выданных ипотечных кредитов неплатежеспособному населению Соединенных Штатов?

Однако долгое время построение будоражащих воображение гипотез, как могла бы развиваться та или иная ситуация, оставалось прерогативой писателей, работающих в жанре научной фантастики. Поэтому в нашей антологии вы прочтете о том, что было бы, если бы Римская империя не пришла в упадок и не пала под ударами варваров; ислам распространился бы много шире; коренные индейцы Америки оказали бы достойное сопротивление вторжению европейцев; индусы — жители Индии, — а не британцы создали бы империю; цивилизованные китайцы уже обосновались бы в Калифорнии, когда туда впервые нагрянули бы грубые европейцы; король Альфред по-настоящему обиделся бы из-за подгоревших лепешек, и о многом-многом другом, что, несомненно, произошло где-либо (или когда-либо) в альтернативной реальности, даже если это произошло не совсем так, как трактуется у нас.

Вы познакомитесь с классическими образцами поджанра, получившими различные премии, а также с достойными самородками и шедеврами недавнего времени, среди которых три абсолютно новых замечательных произведения, написанных Джеймсом Морроу, Стивеном Бакстером и Кеном Маклеодом специально для этой антологии. В них идет речь о другой (альтернативной) правде, касающейся «Титаника», судебного процесса над Дарвином и одним из его последователей, и ближайшего будущего Шотландии, которое начинается, как и будущее Лондона, далеко на юге.

Йен Уотсон и Йен Уэйтс

15 апреля 1912 года

40° 25′ с. ш., 51° 18′ з. д.

«На море шторма нет». Откуда взялась эта фраза? Полагаю, из какого-то стихотворения для зубрежки в Оксбридже. [1]Одного из тех загадочных произведений, которое мне пришлось читать в десятом классе, — но его название вылетело у меня из головы, равно как и имя автора. Если хотите получить хорошее образование по английскому, постарайтесь родиться не в Уолтоне-на-Холме. [2]«На море шторма нет». Надо спросить нашего литератора,мистера Футреля из Массачусетса. Он знает.

Нас должны были подобрать — сколько уже? — четырнадцать часов назад. Безусловно, не более чем шестнадцать. Наши радисты, Филипс и Брайд, заверили меня, что капитан «Карпатии» Рострон сразу подтвердил, что сигнал бедствия с «Титаника» принят, добавив: «Мы идем к вам так быстро, как только возможно, и предполагаем быть на месте в течение четырех часов». С тех пор как Корабль Мечты вошел в Долину Смерти, примерно в 2.20 после полуночи, мы продрейфовали около пятнадцати миль к юго-западу. Рострон, конечно же, может определить наше нынешнее местоположение. Ну и где он, черт его побери?

Теперь нас опять накрыла темнота. Ртуть в термометре опускается. Я осматриваю горизонт в поисках огней «Карпатии», но вижу лишь холодное черное небо, усеянное миллионами равнодушных звезд. Через минуту я прикажу мистеру Лайтоллеру выпустить нашу последнюю сигнальную ракету, а также попрошу преподобного Бейтмана послать в небеса еще одну аварийную молитву.

К добру или нет, но капитан Смит настоял на том, что должен совершить благородный поступок и отправиться на дно вместе со своим кораблем. (Точнее, он настоял, что должен совершить благородный поступок, застрелившись и тем самым гарантировав, что его останки отправятся на дно вместе с кораблем.) Он сделал так, и в результате я остался фактически главным на этом плавучем сооружении. Наверное, я должен испытывать к нему благодарность. Наконец-то у меня появился свой корабль, если только можно назвать кораблем этот наспех сколоченный импровизированный плот. Примут ли меня другие потерпевшие крушение в качестве их попечителя и хранителя? Пока не уверен. Завтра после рассвета я обращусь ко всей нашей компании с пояснением, что юридически я здесь главный и у меня есть план спасения, хотя второе утверждение окажется некоторым отступлением от истины, поскольку план нашего спасения пока еще не посетил мое воображение.

Для меня истинное чудо, что так много душ благополучно спаслось с тонущего лайнера. Господь и Его ангелы наверняка хранили нас. Пока у нас всего лишь девятнадцать погибших: дюжина смертей случилась во время перемещения людей с корабля на плот — шок, сердечные приступы, несчастные случаи, — а потом еще семь, вскоре после восхода солнца, от переохлаждения. Мрачная статистика, несомненно, но это намного лучше, чем примерно тысяча смертей, которые неизбежно последовали бы, не прими мы дерзкий план мистера Эндрюса.

Главная из моих непосредственных обязанностей — начать вести записи о наших злоключениях. Вот я и сижу с пером в одной руке и электрическим фонариком в другой. Ведя нечто вроде судового журнала, я могу реально считать себя капитаном, хотя сейчас я ощущаю себя кем-то вроде старины Генри Тингла Уайлда, ливерпульца, который никогда не покидал Ливерпуль. «На море шторма нет».

16 апреля 1912 года

39° 19′ с. ш., 51° 40′ з. д.

Когда я объявил собравшимся, что по всем морским законам я теперь полноправный командующий на этом плавучем средстве, я услышал резкий протестующий голос Василия Плотчарского, пассажира третьего класса, который назвал меня «буржуазным лакеем в услужении капиталистического чудовища по имени „Уайт стар лайн“». [3](Придется за этим Плотчарским приглядывать. Интересно, сколько еще большевиков плыло на «Титанике»?) Но в целом моя речь была воспринята хорошо. Услышав, что я назвал наш плот «Ада» «в честь моей покойной жены, которая трагически скончалась два года назад», собравшиеся отреагировали почтительным молчанием, затем отец Байлс хоть и пискляво, но громко, чтобы его услышали все, сказал: