— Приношу свои извинения за подобную оплошность, — отозвался Цуй. — Однако разве не странно, если задуматься, что вы послали за мной в Счетную палату именно в тот час, когда, как вам прекрасно известно, я свободен от обязанностей и наверняка нахожусь где-то в другом месте? Неужели никто из моих подмастерьев не мог бы послужить мне подходящей заменой, выслушать рассказ чужеземца и оказать все требуемые услуги?
— Возможно, — сказал церемониймейстер, прищурясь. — Возможно, я позабыл, что вас в этот час не застать в Счетной палате, и, возможно, мне не пришло в голову, что кто-нибудь из ваших способных учеников вполне подошел бы для наших целей. Однако, возможно, — тут церемониймейстер поднял палец, — было бы лучше всего, чтобы все то, что вы видели и слышали, видел и слышал именно работник Счетной палаты, находящийся на высшей руководящей должности. Я всегда полагался на ваше, о старший вычислитель, умение находить решения любых задач, даже тех, которые в глазах иных людей решения не имеют. Добавлю — даже тех задач, которые в глазах иных людей и вовсе не задачи.
Цуй кивнул.
— Да, — сказал он, — однако среди многих сотен тех, кто работает под моим началом, найдутся и другие, обладающие этой способностью почти в той же степени. — Он умолк, а затем добавил: — Их сотни.
— Мм… — протянул церемониймейстер. — В таком случае неужели вам не кажется, что это британское изобретение не отвечает требованиям Императора и, следовательно, многие сотни способных служащих не будут смещены со своих должностей, где они приносят так много пользы?
Цуй решил не упоминать о том, что требования выдвинуты вовсе не Императором, а самим церемониймейстером. Все видели, что Император, напротив, с необычайной пытливостью относится к изобретению Непера и стремится вникнуть во все подробности его работы, а значит, усилия церемониймейстера ничуть не поколебали его любопытства и вопрос о полезности Аналитической Машины отнюдь не настолько закрыт, как надеялся Цуй.
— Совершенно с вами согласен, — ответил Цуй и сурово поджал губы. — Благодарю вас за любезную заботу и весьма рад нашей беседе.
Церемониймейстер кивнул и, поплотнее запахнув свои одеяния, скользнул обратно в приемную и дальше, а Цуй остался один.
* * *
Следующее утро снова застало Цуя в Саду Орнаментов — он стоял с закрытыми глазами у северного пруда с рыбками-счетами.
Заслышав шелест шагов по дорожке, он вздрогнул и, открыв глаза, увидел рядом императорского инспектора Бая. Инспектор больше ничем не выдал своего присутствия.
— Утро складывается благоприятно, о старший вычислитель, — произнес Бай; на сей раз это было утверждение, а не вопрос.
— О да, инспектор, — отвечал Цуй, глядя в воды пруда. Они были илистые и серые, однако хищные рыбы лишь едва виднелись под поверхностью. — Я бы сказал, что благоприятно.
— Пожалуй, это даже удивительно, — продолжал Бай, — после всех треволнений давешнего вечера.
Инспектор достал из рукава сверток из вощеной бумаги, в котором, как всегда, был хлеб с мясом, и, развернув бумагу, принялся бросать в пруд кусочки вяленой свинины.
— Каких треволнений? — с невинным видом спросил Цуй.
— Гмм… — хмыкнул инспектор, уставившись на воду, тихую и неподвижную, не считая кругов, которые расходились по воде от тех мест, куда падали кусочки мяса. — Сдается мне, сегодня рыбки не голодны, — негромко и рассеянно заметил он, а затем поднял голову и посмотрел Цую в глаза. — Да, треволнений, — сказал он. — По всей видимости, вчера вечером на пути от тронного зала к главным воротам пропал некий гость Запретного города, чужеземный изобретатель, после того как был удостоен сладостной аудиенции у Императора. Изобретенное им устройство, которое он носил с собой, нашли — обломки его были разбросаны в Главном Саду: представляется, что ящик с машиной сбросили с балкона верхнего этажа, однако как это произошло — по несчастливой случайности или злому умыслу, — мы определить не в силах. Император потребовал, чтобы мое управление обратило на происшествие самое пристальное внимание, так как, похоже, он предполагал дать гостю какое-то поручение. То, что гостя так и не нашли и поручение, вероятно, останется неисполненным, не улучшило настроения нашего повелителя, равного небу, да царствует он десять тысяч лет.
Цуй кивнул, изобразив подобающую смесь любопытства и озабоченности.
— Что же касается самого гостя, он, как я уже говорил, видимо, просто исчез, — добавил Бай и пожал плечами. — Полагаю, вы присутствовали вчера при аудиенции чужеземного гостя, так ведь? Не случилось ли вам видеть его после того, как он покинул тронный зал?
Цуй покачал головой и совершенно искренне ответил, что нет.
Бояться старшему вычислителю было нечего. Он же не сделал ничего дурного — его участие в деле началось с нескольких тщательно продуманных слов, брошенных самым догадливым подмастерьям после поспешного возвращения в Счетную палату, а окончилось клочком бумаги, который доставил ему один из младших учеников. На этом клочке бумаги, не помеченном ни печатью, ни чьим-либо личным иероглифом, стоял один-единственный знак, означавший «завершение», однако предполагавший и «удовлетворение».
С самого детства делом Цуя было находить задачи и предлагать ответы. То, какое применение найдут этим ответам чужие руки, его не интересовало.
— Гмм… — снова хмыкнул инспектор и, глянув в воды пруда, по-прежнему спокойные, покачал головой. — Представляется, сегодня рыбки-счеты совсем не интересуются моим угощением. Должно быть, их уже успели покормить.
— Должно быть, — согласился Цуй.
Инспектор сокрушенно вздохнул, бросил в северный пруд остатки мяса, а затем скрошил хлеб в южный пруд, где ленивые рыбки начали свой неторопливый балет и принялись лакомиться.
— Что ж, моего внимания требует императорская служба, — сказал инспектор Бай, отряхивая руки, — поэтому я, пожалуй, пойду. Полагаю, завтра мы увидимся.
Цуй кивнул:
— Конечно. Я не собираюсь никуда отлучаться.
Инспектор кивнул — на что Цуй ответил легким поклоном — и оставил старшего вычислителя в саду одного.
Цуй заглянул в пруд и увидел, что ил на темном дне начал оседать и стали видны рыбки-счеты, сомкнувшие строй и тем самым дающие ответ на некий незаданный вопрос. Старший вычислитель закрыл глаза и в тишине представил себе, как бесчисленное множество людей неутомимо щелкает бесчисленными счетами. Размышляя о бесконечности, Цуй улыбался.
Гарри Тертлдав
ОСТРОВА В ОКЕАНЕ
152 год хиджры
(769 год от Рождества Христова)
Стражи болгарской границы, завидев подъезжающих с юга всадников, наложили стрелы на тетиву. Джелал ад-Дин ас-Стамбули, глава арабского посольства, поднял правую руку, показав пустую ладонь.
— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, я и мои люди пришли с миром! — выкрикнул он по-арабски и, чтобы страж вернее понял, повторил то же на греческом.
Предосторожность окупилась. Стражи опустили луки. На греческом, далеко не столь совершенном, как у Джелал ад-Дина, один из них спросил:
— Зачем ты пришел с миром, белобородый?
Джелал ад-Дин погладил бороду. Он и без стража знал, что она седа. Не много осталось в живых из тех, кто вправе был именовать себя ас-Стамбули — константинопольцем. Больше полувека минуло с тех пор, как войска Сулеймана и Масламы захватили Константинополь и положили конец Римской империи. Тогда борода Джелал ад-Дина еще не поседела. Тогда у него едва пробивался первый пух на подбородке.
Он снова заговорил на греческом:
— Мой повелитель халиф Абд ар-Рахман [57]год назад спрашивал, желает ли хан Телерих узнать больше об исламе, о покорности единому Богу. Минувшей весной Телерих прислал весть, что желает. Наше посольство отправлено, чтобы наставить его.