Я был раздавлен. Долгими ночами под открытым небом, усеянным звездами, или в каком-нибудь ненадежном укрытии я лелеял свою мечту, крутил эту мысль так и сяк, рассматривал под разными углами. Но она имеет смысл лишь в том случае, если возможно путешествие в прошлое. И вот теперь, когда Альберт развеял мою мечту в прах, я решил поделиться ею с ним.

Он слушал меня, как всегда, внимательно, и в глазах его светилось понимание. Однако не могу сказать, что моя идея его воодушевила. Альберту совсем не нравилось, что открытие послужит кровопролитию, и все же он согласился, что мое предложение, вероятно, лучший выход. Но энергетическая проблема оставалась. В Вене он использовал опытный образец реактора, и это сдвинуло стрелку весом в несколько граммов всего на три минуты вперед. А то, что задумал я…

Альберт воскликнул:

— В ближайшее время, Отто, у нас не получится отправить в прошлое человека, но есть одна возможность, которую вы почему-то не принимаете в расчет. Вам не нужно отправляться туда самому. Все, что надо сделать, — открыть окно в прошлое, самое маленькое, и заменить объект Б на объект А. С возвращением объекта А, я думаю, мы справимся. Скажем, автоглайдер…

— То есть?

— Это приспособление, перемещающееся со своим грузом и собственным блоком питания, похожее на автомобиль.

— Это можно провернуть быстро?

— Увы, если делать все тайно, подготовка займет несколько месяцев. Надеюсь, вы понимаете, что с этого момента мы должны быть очень осторожны?

Мне казалось, что следующие месяцы тянулись долго-долго. Я поддерживал контакт с Альбертом через Эстер. Они с мужем вернулись в Вену, я тоже — так же подпольно, как раньше уехал. Эмма выгнала меня, и вообще ситуация с каждым днем становилась хуже. Сообщали о погромах в Зальцбурге, Тимифлоаре, на озере Балатон, в Каринтии. В Турции прогрессивное правительство Мустафы Кемаля, устроившее армянскую резню, а уцелевших армян выславшее из страны, бряцало оружием, боясь упустить шанс оттяпать у разоренной империи часть территории.

Напряженно стало везде. Царь Михаил когда-то назначил бывшего лидера социал-демократов Керенского премьер-министром, так что образовался единый фронт — от Санкт-Петербурга до Мадрида, включая Берлин. Революционное правительство скинуло кайзера и провозгласило республику, которая вступила в долгосрочный альянс с Францией в обмен на частичный возврат земель, отнятых в 1871 году при разрыве дипломатических и торговых отношений с Францем-Фердинандом. Принц Отто, которого я не любил уже за то, что он носил то же имя, что и я, публично порвал со своим отцом и покинул страну. Все эти события укрепляли мою решимость.

С помощью Фронта славянского сопротивления я получил фотографии и подробное описание той комнаты в Сараеве, где Альберту предстояло осуществить его план. К счастью, в комнате почти ничего не изменилось. Надо было спешить. Уже был апрель 1943 года, и Франц-Фердинанд всех удивил, объявив о своей поддержке Сеутского пакта. В том же месяце двое других подписавших пакт — Франко и Гамелен — восстали против своих правительств.

Все это отнюдь не благоприятствовало осуществлению нашего плана. Альберт через Эстер сообщил мне, что взят на заметку как подозрительная личность и отстранен от преподавания, потому что недостаточно ясно и четко высказался против вышеупомянутых мятежей. Разумеется, это затормозило наш проект.

Должен признаться, я так расстроился, что готов был выбросить белый флаг, хотя прекрасно сознавал, что наш план — единственный шанс для двадцатого века не остаться в истории веком мировой войны. А она стремительно приближалась.

После того как японцы в июле высадились в Калифорнии, а Гамелен через месяц оккупировал Прованс, ситуация обострилась еще больше. Если мы ничего не предпримем, мир погибнет. Мы просто обязаны добиться успеха, а времени совсем нет!

Другая проблема состояла в том, что Ферми теперь поддерживал фашистское правительство Муссолини в Италии. Но Альберт через ту же Эстер сообщал мне, что он по-прежнему сохраняет связи с научной общественностью и надеется в нужный момент получить доступ к необходимой энергии. Однако ему приходилось скрываться, что сказывалось на темпах работы. Война тем временем бушевала в Испании, французских колониях и США: американцы едва сдерживали наступление японцев в Скалистых горах. Моя собственная жизнь становилась все труднее. Мы были полностью отданы на милость гитлеровских головорезов, которые безнаказанно притесняли и ущемляли евреев. Я начал ходить в синагогу и подружился с раввином Элиазаром Бен Рахлемом. Под его руководством я теперь дважды в неделю изучал Тору. Остальное время уходило на то, чтобы заработать кусок хлеба, — я давал уроки еврейским детям, которым запрещалось посещать государственные школы.

Муж Эстер стал послом в Рио-де-Жанейро. Чтобы получить этот пост, ему пришлось отречься от жены — оказалось, что у нее все-таки есть ничтожная доля еврейской крови. Эстер дала мне знать, что за ней следят. Нам становилось все труднее поддерживать контакт.

К началу 1945 года я стал серьезно подумывать о том, чтобы отказаться от своей идеи и отправиться в одно из поселений в Палестине. Но вдруг запретили эмиграцию и решили собрать всех евреев в специальные лагеря. На мое счастье, Сопротивление помогло мне выбраться из Австрии, я наконец встретился с Альбертом и переправил ему вещь, которую Эстер удалось передать мне за день до своего ареста, — пистолет, который хранился в Министерстве внутренних дел в столице. Один мой берлинский приятель-оружейник, которому я, разумеется, не мог довериться полностью, быстро вычислил, почему пистолет дал осечку, и снабдил меня точно таким же, но исправным.

В сентябре мы поселились в Мюнхене и принялись за работу. Наконец мы с товарищем Альбертом (так нам приходилось называть друг друга при режиме Розы Люксембург) почти достигли нашей цели. Мюнхен мы выбрали правильно — это было недалеко от Комиссариата по делам энергетики, который теперь использовал реактор конструкции Ферми. Альберту удалось устроить меня секретарем на физический факультет университета, и все свое свободное время я уточнял географические координаты, пока он занимался усовершенствованием конструкции автоглайдера. Какой-то остряк однажды заметил, что история по сути — география. Мне действительно требовалось быть очень точным, составляя крупномасштабный план улиц.

Хотя я и не могу позволить себе слишком вдаваться в детали, скажу, что не удалось заслать в Сараево маяк и установить его в стене как раз над столом, в ящике которого, как признался в ходе предварительного расследования тот человек, он хранил свой пистолет. Ориентируясь на маяк, Альберт стал шаг за шагом подгонять свое устройство к нужной нам дате.

Я получил вести об Эстер от одной женщины — писательницы, которая была вместе с ней интернирована и которую потом вышвырнули, не разобравшись в ее туманном происхождении. Эта женщина — Милена Джезинска — не скрывала, что условия в специальных лагерях для евреев оказались гораздо хуже, чем все предполагали. Там свирепствовал тиф. Моя бедная Эстер! Я не мог не понимать, что сам отчасти виноват в случившемся с нею. Теперь мы просто обязаны добиться успеха!

И вот день настал — мы сделали это! Мне даже не верилось. Мы встретились в ядерной лаборатории в Дахау. Был чудесный майский день. Утром я подумал об Эмме — у нее 8 мая был день рождения… Да поможет мне Бог забыть то, что она со мной сделала. Но через несколько минут все это не будет иметь никакого значения, и даже листки бумаги, на которых я пишу, возможно, перестанут существовать. Наша задача будет выполнена: Франц-Фердинанд никогда не станет императором Австрии, никогда не придет к власти Гитлер и двадцатый век войдет в историю как век счастья и процветания.

Я доволен. Вмешательство историка в критический момент — день провалившейся попытки убийства в Сараево 28 июня 1914 года — было необходимо. Как часто мы думали в последние годы: «О, если бы пистолет Принципа не дал осечки!»