– Ты вела себя как дура, верно? – мягко сказал он.

Она сжалась. В ней всколыхнулись обида и злость.

– Господи, вы ничего не понимаете!

– Конечно, нет. А ты сама понимаешь?

Она посмотрела на него широко раскрытыми от боли глазами.

– Нет, – медленно проговорила она.

Ксавьер подъехал к ее дому и выключил двигатель. Тэра повернулась к нему.

– Спасибо за все, – серьезно сказала она.

– От сегодняшнего дня была польза? – поинтересовался он.

– Да. Я поняла, как много я потеряла…

– И что ты теперь собираешься делать?

Глаза Тэры наполнились слезами. Она молчала.

– Пойдем, я провожу тебя в дом, – предложил Ксавьер.

Он остановился в прихожей, бесстрастно глядя сверху вниз на Тэру. Ее лицо казалось опустошенным и безжизненным.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да. Хотите чаю?

Он грациозно наклонил голову. Тэра прошла на кухню. Зазвонил телефон на стене.

– Тэра, это мама. Мне пришлось задержаться на приеме. – Она помедлила. – Дональд предложил мне пойти перекусить вместе с ним.

Тэра услышала в голосе матери неуверенность. Это вызвало у нее раздражение. Ее так же раздражал Бруно, когда начинал ходить вокруг да около, боясь, как бы не обидеть ее.

– Дональд пригласил тебя поужинать? Ну и отлично. Желаю хорошо провести время, – бодро сказала она.

– Послушай…

– Мама! Ты можешь идти куда угодно без моего одобрения. Увидимся позже. Хорошо?

Тэра повесила трубку и остановилась в задумчивости. Потом посмотрела на Ксавьера. Он сидел молча, сложив руки на коленях.

Она подала ему дымящуюся чашку и села напротив.

– У матери свидание с ее шефом, с этим болтливым доктором. Он тоже вдовец. Разве это не чудесно для них обоих? – с сарказмом спросила она.

– Возможно, – ровным голосом сказал Ксавьер.

Как она может! Мысль о том, что не успел отец уйти со сцены, а мать уже идет в ресторан с другим мужчиной, причиняла ей боль. Тэра взглянула на Ксавьера и почувствовала, что он понимает, какая враждебность и горечь переворачивают ее душу, но предпочитает игнорировать это.

Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться с людьми вроде Ксавьера. У него был настолько отрешенный вид, что Тэра не испытывала необходимости скрывать перед ним свои эмоции и то, что их вызвало, – каким бы шокирующим это ни казалось.

Переместив взгляд от этих холодных серых глаз на руки с тонкими длинными пальцами, Тэра вдруг неожиданно задалась вопросом о сексуальности Ксавьера. Интересно, как он может снизойти до тех недостойных телодвижений, которые совершаются в постели?..

Снова зазвонил телефон. На этот раз это был Бруно, который хотел знать о результатах сегодняшнего дня.

Когда она начала осторожно отвечать, Ксавьер встал и, легко махнув на прощание рукой, выскользнул из комнаты. Тэра услышала, как хлопнула входная дверь, затем раздался звук отъезжающей машины.

– С тобой все в порядке? – заботливо спросил Бруно, когда она закончила свой рассказ, и они перешли к более общим вопросам.

– Абсолютно, – отрезала она.

– Когда мы увидимся?

– Ну, как-нибудь. Я думаю, мне не стоит оставлять сейчас маму одну, – уклончиво ответила Тэра, сама до конца не понимая, зачем ей понадобилось прибегать к этой лжи.

– Да, конечно. А как насчет выходных?

– Хорошо. Договоримся точнее попозже.

– Тэра, с тобой действительно все в порядке? Может, я сделал что-то не так? Чем-то обидел тебя?

– Нет, – ответила она с гримасой раздражения. – Ты меня ничем не обидел.

Повесив трубку, Бруно непроизвольно тяжело вздохнул. Он чувствовал, что что-то случилось, что-то очень серьезное, что может изменить его жизнь.

Ужасающая мысль, что он может потерять Тэру, сверлила его мозг. Нетвердыми шагами он двинулся по коридору в свою крохотную комнату, к заваленному книгами письменному столу.

Джорджиана была взволнованна. Когда она шла к кушетке, казалось, воздух с треском разрывается вокруг нее.

Доктор Дейнман внимательно наблюдал, как она сбросила туфли и положила длинные ноги на кушетку.

– Вы можете меня вылечить? – резко спросила она, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых отражалась смесь противоречивых чувств.

Он попытался определить, что это за эмоции. Надежда? Нет! Тревога? Или, может быть, что-то более сильное. Ужас? Ярость?

– Вы не больны, – мягко сказал он.

– Тогда зачем я хожу к вам?

– Чтобы лучше понять себя.

– Я пришла к вам, потому что я фригидна, – заявила она, произнеся последнее слово с подчеркнутым презрением.

Это было уже интересно. Джорджиана никогда не использовала этого слова раньше. До сих пор она с грустным сожалением говорила доктору, что она и ее муж некоторое время не спят вместе, что он очень занятой человек и ему бывает трудно расслабиться, что его напряжение передается ей, поэтому она не может реагировать так, как должна любящая жена. Рассказывая все это, она подчеркивала, как любит своего мужа, как страстно желает сделать его счастливым, как хочет быть идеальной женой.

– Вы чувствуете себя виноватой в этом? – спросил он ее.

Ее грудь ритмично вздымалась и опускалась, как будто она пыталась побороть очень сильное чувство. Доктору Дейнману показалось, что это еле сдерживаемый гнев.

– Мне не в чем винить себя. Я сделала все от меня зависящее, чтобы сделать наш брак идеальным. Родители всегда говорили мне, что важны усилия, а не результат. Они понимали меня, – с горечью закончила она.

В душе Джорджианы полыхал огонь негодования. Ксавьер никогда не понимал ее. Он был заботливым, внимательным и щедрым мужем, но она никогда не была для него объектом обожания и поклонения. Он никогда не относился к ней, как к богине, достойной золотого пьедестала. А теперь он отверг те усилия, которые она совершала ради него с самыми лучшими намерениями.

Она вновь вспомнила его спокойные, холодные слова – такие вежливые, такие продуманные и трезвые. Эти слова звучали в ее голове, заставляя чувствовать обиду и унижение.

Вежливое распоряжения Ксавьера поступило через несколько дней после того, как она предложила ему свой последний роскошный подарок. Как раз тогда, когда она в очередной раз поздравляла себя с удачно найденным способом вдохнуть жизнь в их брак.

– Больше никаких очаровательных "подарков", дорогая, хорошо? – небрежно сказал он ей. – Эти маленькие игры увлекают на какое-то время, но, я думаю, пора остановиться. – Он нежно обнял ее, ужаснув перспективой нового покушения на ее девственность. После нескольких лет воздержания она воспринимала себя именно девственницей.

Доктор Дейнман смотрел на ее искаженное лицо. Он ждал, Джорджиана обхватила себя руками. Мышцы ее лица расслабились, как только она вернула себя в тот старый, прекрасный мир, который она потеряла. Она проговорила:

– Когда я была маленькой, папа часто пел мне колыбельную перед сном.

Хрипловатым, не очень мелодичным голосом она запела:

Спи, моя малышка, опускай реснички,

Папа тебе купит птичку-невеличку,

Если эта птичка улетит в окошко,

Папа тебе купит золотую брошку…

Она продолжала напевать, но слова становились все менее отчетливыми.

– Знаете, – неожиданно сказала она, – мама и папа говорили мне, что, если холодный восточный ветер тронет хотя бы волосок на светлой головке их малышки, они поймают ветер в бутылку и заткнут ее пробкой так плотно, что он не сможет выбраться наружу.

Доктор Дейнман верил ей. За эти недели Джорджиана нарисовала ему яркую картину своего детства. Постепенно он пришел к выводу, что ее проблемы происходят не из того, что она потеряла детей, а из того, что она потеряла свое детство.

Идиллическое детство, когда она чувствовала себя абсолютно счастливой. Вначале он не поверил ни слову из ее восхвалений. Но затем отдельные части начали складываться в картину, имевшую вполне определенный смысл.