Лед сломан во всех концах мира. Тяжеловесная махина сдвинута с места, и в этом вся суть и есть.
Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата.
8. Клятва (хор, оркестр). И. Сталин. Речь на Съезде Советов, посвященном памяти В. И. Ленина (1924).
ХОР:
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам держать выс о ко
и хранить в чистоте великое звание
члена партии.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы свято выполним
эту твою заповедь.
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам хранить единство нашей партии,
как зеницу ока.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы с честью выполним
эту твою заповедь.
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам хранить и укреплять
диктатуру пролетариата.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы не пощадим своих сил
для того, чтобы с честью выполнить
и эту твою заповедь.
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам укреплять
всеми силами союз рабочих и крестьян.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы с честью выполним
и эту твою заповедь.
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам укреплять
и расширять союз республик.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы выполним с честью
и эту твою заповедь.
Уходя от нас, товарищ Ленин
завещал нам верность принципам
коммунистического интернационала.
Клянемся тебе, товарищ Ленин,
что мы не пощадим своей жизни для того,
чтобы укрепить и расширить союз
трудящихся всего мира:
Коммунистический интернационал.
9. Симфония (оркестр).
10. Конституция (хор, оркестр). И. Сталин. Обращение к VIII Чрезвычайному съезду Советов (1936).
ХОР:
В результате пройденного пути,
пути борьбы и лишений,
приятно и радостно иметь свою Конституцию,
трактующую о плодах наших побед.
Приятно и радостно знать, за что бились люди
и как они добились всемирно-исторической победы.
Приятно и радостно знать, что наша кровь,
обильно пролитая нашими людьми,
не прошла даром, она дала свои результаты.
Это вооружает духовно
наш рабочий класс, наше крестьянство, нашу трудовую интеллигенцию.
Это двигает вперед и поднимает чувство законной гордости.
Это укрепляет веру в свои силы и мобилизует
на новую борьбу для завоевания
новых побед Коммунизма.
* * *
Об истории создания «Кантаты» известно немного. Судя по дополненному, очевидно со слов самого Сувчинского, русскому переводу (МУЗЫКАЛЬНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ, 1973–1982, V: 345) французской энциклопедической статьи о нем самом, написанной не кем иным, как ее героем (ENCYCLOPÉDIE DE LA MUSIQUE, 1958–1961, III: 721), именно Сувчинский составил выборку отрывков из классиков марксизма-ленинизма для первой версии сочинения, тогда еще именовавшегося «Кантатой о Ленине» (во французском оригинале эти сведения отсутствуют). Разумеется, речи идеологов революционного марксизма для него служили «лишь поводом и исходным положением для конструкции сознания новой России» («О современном евразийстве», 1929). Обращает на себя внимание и то, что Сувчинский выбирал отрывки, отличающиеся ритмическим, синтаксическим и смысловым параллелизмом. Уже в словах этой первой «советской» кантаты Прокофьева Сувчинским (и Прокофьевым) намечены, с одной стороны, привычная евразийская тема об идущем на смену старой Европе Новом Западе — в лице пореволюционной России, с другой — идентификация революции с природным циклом, неостановимо ломающим «лед во всех концах мира» (часть 7-я, «Победа»), и, таким образом, дана чисто мифологическая интерпретация истории. Стоит также обратить внимание на чрезвычайную, даже по сравнению с отрывками из Ленина, ритмизацию фрагментов, извлеченных Сувчинским и Прокофьевым из речей Сталина (в юности — романтического грузинского поэта), подчеркиваемую в настоящей публикации разбивкой их на строки, а в первом из сталинских фрагментов — даже разбивкой на ритмические строфы и антистрофы, несомненно, присутствовавшие в сознании произносившего речь коммунистического «вождя».
В интервью «Вечерней Москве», опубликованном 28 января 1936 г., Прокофьев сообщает, что накануне нового отъезда за рубеж (дети его, напомним, продолжали оставаться во Франции) «задумал к 20-летию Октябрьской революции большую кантату на тексты из сочинений Ленина. Насколько мне известно, впервые слова Ленина будут лежать в основе музыкального произведения крупной формы» (ПРОКОФЬЕВ, 1991: 132). Очевидно, во время этой поездки он и получил от Сувчинского составленный им текст. В апреле Прокофьев «большую кантату» уже писал (Там же: 139). 22 июня 1936 г. он сообщал в новом интервью «Вечерней Москве», что сочиняется кантата «по заданию Радиокомитета» (Там же: 142). Однако следующее интервью газете, увидевшее свет 8 марта 1937 г., вносило в сообщенную прежде информацию коррективы: Прокофьев закончил лишь «план ленинской кантаты» (Там же. 151), что свидетельствовало о переменах в композиции произведения. Март-май 1937 г. ушли на досочинение новых кусков (одновременно Дукельский досочинял новый финал к оратории «Конец Санкт-Петербурга»), Наконец, 10 июня 1937 г. Прокофьев пишет из Москвы в Нью-Йорк Дукельскому: «…я только что закончил эскизы кантаты к двадцатилетию СССР — грузная машина для оркестра, двух хоров, военного оркестра, группы ударных и группы гармошек. Когда я думаю о количестве нот, которыми придется заляпать бумагу, оркеструя все это, я прихожу в ужас!» (VDC, Box 138; черновик письма в РГАЛИ (Ф. 1929. Ед. хр. 189); в оригинале — по-французски, русский перевод принадлежит Дукельскому). В опубликованной 21 декабря 1937 г. в «Правде» статье «Расцвет искусства» Прокофьев защищает эстетику все еще не исполненного произведения: «Я писал кантату с большим увлечением. Сложные события, о которых повествуется в ней, потребовали и сложности музыкального языка. Но я надеюсь, что порывистость и искренность этой музыки донесут ее до нашего слушателя» (ПРОКОФЬЕВ, 1991: 157). А 2 марта 1938 г. композитор с неудовольствием констатирует в адресованном Мясковскому письме из Голливуда в Москву, что московский дирижер «Гаук не учит кантаты» (ПРОКОФЬЕВ — МЯСКОВСКИЙ, 1977: 457), на что Мясковский отвечает 18 марта 1938 г. с привычным для него спокойствием: да, в Москве «кантату едва ли учат» (Там же: 459).
