— Он нравится мне все меньше и меньше.

— Вот сам ему и скажешь, если станет совсем невтерпеж.

— Когда мне станет невтерпеж, ты, Чарли, узнаешь первым. Не сомневайся, вы оба узнаете.

Спорить мы могли до бесконечности, однако я предпочел вернуться в гостиницу через улицу от салуна. Спорить не люблю, особенно с братцем: Чарли бывает не сдержан и ядовит на язык.

Ночью у гостиницы он с кем-то пересекся. Неизвестные спросили, как его зовут. Чарли ответил, и незнакомцы тотчас отстали. Я к тому моменту уже выпрыгнул из постели и натягивал сапоги — хотел бежать на помощь. Потом услышал, как Чарли поднимается по лестнице, и юркнул обратно в кровать. Просунув голову в дверь, братец позвал меня. Я не ответил, притворясь спящим. Тогда он ушел к себе, а я еще долго лежал во тьме, размышляя о семейных раздорах. Кровь — не водица, да, но она и не мед.

Наутро пошел дождь, и дорога раскисла под непрекращающимся потоком холодных капель. Чарли мучился с похмелья, и я пошел в аптеку купить ему лекарство от тошноты. Мне продали порошок, синий, как яйца малиновки, и без запаха. Вернувшись в гостиницу, я приготовил тинктуру на кофе. Знать не знаю, чем я рисковал отравить братца, главное — Чарли быстро поправился и сумел оседлать Шустрика. Мало того, он оживился до неприличия, стал подозрителен.

Отъехав от города миль на двадцать, мы сделали привал на пустыре. Прошлым летом здесь стояла чаща, но в грозу она сгорела. Пообедав, мы приготовились ехать дальше и тут в сотне ярдов к югу заприметили мужичка. Он вел под уздцы лошадь. Если б он ехал верхом, мы бы и не обратили на него внимания, а так удивились.

— Сходи-ка посмотри, что с ним, — велел Чарли.

— Ну, раз главный приказывает… — сострил я.

Чарли не ответил. Понятно: шутка отрастила бороду, больше так язвить не буду.

Сев на Жбана, я выехал навстречу незнакомцу. Приблизившись, заметил, что мужичок плачет, и спешился. Сам я высокий, упитанный, на лицо не из самых приятных, поэтому, желая успокоить мужичка, произнес:

— Я не причиню вам зла. Мы тут с братцем обедали. Приготовили слишком много, всего не съедим. Может, разделите с нами трапезу?

Незнакомец утер лицо ладонью и хотел ответить — уже раскрыл рот, — но, вновь заревев, не сумел издать ни единого внятного звука.

Тогда я произнес:

— Вижу, вы чем-то расстроены и свой путь желаете продолжать в одиночестве. В таком случае прошу простить за беспокойство и желаю удачи.

Запрыгнув на Жбана, я поехал в обратную сторону и вдруг заметил, что Чарли целится в мою сторону. Обернувшись, я увидел, как ревун скачет за мной вслед. Настроен он был дружелюбно, и я жестом попросил Чарли убрать оружие. Поравнявшись со мной, мужичок сказал:

— Пожалуй, приму ваше приглашение.

Когда мы вернулись к бивуаку, Чарли взял лошадь нытика под уздцы и предупредил:

— Больше так ни за кем не скачите. Я было подумал, что вы гонитесь за моим братом, и чуть не пристрелил вас.

Ревун только отмахнулся, мол, не стоит о нем беспокоиться. Удивленный, Чарли взглянул на меня и спросил:

— Это кто такой?

— Он жутко расстроен, вот я и позвал его на обед.

— У нас одни лепешки.

— Я еще напеку.

— Отставить, — Чарли оглядел ревуна с головы до пят. — По-моему, он в трауре.

Откашлявшись, незнакомец укорил нас:

— Очень некультурно, знаете ли, говорить о человеке так, будто он — пустое место.

Чарли растерялся, не зная, то ли смеяться, то ли врезать наглецу.

— Он что, чокнутый? — спросил у меня братец.

— Попрошу вас впредь следить за речью, — предупредил я ревуна. — Мой братец приболел.

— Ничего я не болен, — возразил Чарли.

— И еще он стесняется проявлять щедрость, — добавил я.

— С виду он и правда болен, — заметил незнакомец.

— Дьявол! Говорю же: я не болен!

— Болен, — напомнил я. — Слегка.

Терпение Чарли достигло предела. Я же тем временем вложил в руки нытику несколько лепешек. Взглянув на них, мужичок судорожно вздохнул и вновь расплакался. Он кашлял и дрожал как осиновый лист.

— Вот таким я его и встретил, — объяснил я Чарли.

— Что с ним не так?

— Он не сказал.

Я обратился к ревуну:

— Сэр, да что с вами такое?

— Они ушли! — пуще прежнего расплакался незнакомец. — Все ушли!

— Кто? — поинтересовался Чарли.

— Без меня ушли-и! Я тоже хочу-у! С ними! Ну почему меня не взяли?!

Выронив лепешки и взяв лошадь под уздцы, он побрел прочь. Через каждые десять шагов он останавливался и, запрокинув голову, вновь принимался реветь. Мы же с братцем собрали вещи.

— Я так и не понял, что с ним, — признался Чарли.

— Сошел с ума от горя.

К тому времени как мы взобрались в седла, мужичок скрылся из виду. Причина его слез так и осталась для нас тайной.

Ехали молча, думая каждый о своем. У нас с Чарли есть негласный договор: не гнать лошадей сразу после еды. При нашей профессии трудностей в жизни и так хватает, поэтому маленькими радостями не брезгуем: какие-никакие, а приятность и утешение.

— В чем провинился этот Герман Варм? — спросил я.

— Взял что-то у Командора.

— И что же?

— Скоро узнаем. Главное — потом убить его.

Чарли ехал чуть впереди, я — сзади. У меня назрел один вопрос, и хотелось обсудить его с братцем. Давно хотелось, еще до прошлого задания.

— Странно. Ты не находишь, Чарли? Командор вселяет ужас в сердца людей, и все равно находятся глупцы, которые крадут у него.

— У Командора много денег. Деньги привлекают воров. Что тут странного?

— А как? Как воры у него крадут? Командор — тип осторожный, свое богатство бережет.

— И дела у него в каждом уголке страны. Нельзя быть в двух местах одновременно, не говоря уже о сотне. Вот так он и становится жертвой обстоятельств.

— Жертвой обстоятельств?!

— Что, нет? Для защиты своего состояния Командор просто вынужден прибегать к услугам таких людей, как мы.

— Жертва обстоятельств! Ну не смешно ли?

Я даже решил спеть балладу в честь бедняжечки Командора:

— Да будет тебе! Хватит!

— Тебе просто завидно, что меня назначили главным.

— Вот только попробуй еще раз заговорить со мной об этом.

Чарли невольно улыбнулся.

— Что это за песня?

— Так, подслушал где-то.

— Грустная.

— Все лучшие песни грустные.

— Так говорила матушка.

Помолчав, я поправил Чарли:

— Грустные, от которых взаправду грустно.

— Ты весь в нее.

— Зато ты нет. Впрочем, и на отца ты не особо похож.

— Я весь в себя.

Этой невинной фразой Чарли дал понять, что разговор окончен. Он отъехал еще дальше вперед, и я посмотрел ему в спину. Братец знает, если ему смотрят в затылок. Вот он пришпорил Шустрика и поскакал быстрее, я — следом. Мы ехали как обычно, с привычной скоростью, не спеша, и все же казалось, будто я гонюсь за Чарли, боясь отстать.

Зимой, даже поздней, дни короткие. Вскоре мы остановились в сухой лощинке на привал. В штампованных приключенческих романах есть такие сцены: два грозных всадника после дневного перехода усаживаются перед костром и травят байки, поют сальные песенки о смерти и выпивке. На деле же, когда целый день мозолишь зад в седле, больше всего охота упасть и уснуть. Так я, собственно, и поступил: улегся спать, толком даже не поев.