— Вы бы так и так его подковали.

— Один доллар ничего не решает.

— Тридцать четыре.

Конюх побежал домой за деньгами. Вскоре я услышал, как он спорит с некой женщиной. При этом он шипел, и слов я разобрать не мог. Хотя услышал одну фразу: «Заткнись! Он же круглый дурак!» В это время в конюшню явился Чарли. Зеленый, братец тщетно пытался скрыть нездоровый цвет лица. Вернулся конюх: принес деньги и бутылку виски, чтобы отметить сделку. Стоило предложить стаканчик Чарли, как мой братец хлопнулся на пол. Он был так занят своим недугом, что результат моих махинаций заметил, лишь когда мы отъехали от города миль на десять.

— Где вороной конь? Почему под тобой снова Жбан?

— Я передумал, вот и приберег его.

— Не понимаю тебя, братец.

— Жбан оставался предан мне.

— И все равно не понимаю. Таких, как тот вороной, один на миллион!

На это я ответил:

— Всего несколько дней назад ты не разрешил продать Жбана. И мою сторону ты занял, только когда ему появилась подходящая замена и при том бесплатная.

— Нельзя все время помнить старые споры. В разных случаях и думать надо по-разному. Сама судьба привела к тебе вороного! А что бывает с теми, кто отвергает знаки судьбы?

— Судьба здесь вовсе ни при чем. Тот индеец умер от обжорства, вот и весь секрет. Просто от Жбана ты согласился избавиться, когда не пришлось тратить денег.

— Мало того, что я пьяница, так теперь еще и скупердяй?

— Ну, и кто из нас помнит старые споры?

— Пьяный скупердяй, вот какая жалкая доля мне уготована.

— Ты прешь против здравого смысла.

Чарли пошатнулся, будто подстреленный.

— Пьяный скупердяй без крохи разума! Как больно жалят твои слова! — Он тихонько рассмеялся и в следующий же миг стал серьезен. — Сколько мы заработали на продаже вороного?

— Мы? — переспросил я и хохотнул.

Мы пришпорили коней. Недуг отказывался покидать Чарли, и дважды братец блевал желчью прямо на скаку. Что может быть ужаснее, чем ехать верхом, страдая от перепоя? Надо признать, Чарли стойко принимал наказание, однако продержаться он мог от силы еще пару часов. Братец вроде бы даже хотел остановиться, когда вдали у подножия перевала мы заметили стоянку. Сделавшись очень серьезным, Чарли устремился в сторону поставленных кругом повозок, но в уме он уже считал мгновения, когда можно будет спешиться и дать отдых измученным кишкам.

Мы объехали кругом кольцо из трех повозок и не заметили никаких признаков жизни. Разве что в центре горел костер. Чарли выкрикнул приветствие — никто не ответил. Тогда братец спешился. Он собирался уже полезть через сцепку двух соседних повозок, но тут из-под навеса одной из них, подобно гадюке, показался ствол увесистой винтовки. Чарли, скосив глаза к носу, уставился на дуло.

— Понял, — произнес он.

Целясь ему в лоб, из укрытия вылез мальчишка лет пятнадцати, если не меньше: чумазый, у рта и под носом синяки, с губ не сходит усмешка. Винтовку чертенок держал уверенно, должно быть, привык с ней обращаться. В глазах застыли злоба и недоверие. Словом, нарвались мы на самого злого паренька во всем мире, и нужно срочно заговорить ему зубы, иначе он сделает дырку в голове моего братца.

— Мы не желаем тебе зла, — первым произнес я.

— Тут до вас уже приходили, то же самое сказали, — ответил парнишка. — Потом врезали мне и забрали картофельную запеканку.

— Не нужна нам твоя запеканка, — заверил чертенка Чарли.

— Вот и славно. У меня ее больше нет.

Мальчишка, видно, давно не ел и ослаб. Я сказал:

— Если ты голоден, мы с радостью поделимся беконом. Я только утром купил в городе недалеко отсюда. А еще муку. Хочешь, парень, угостим беконом и лепешками?

— Врешь! — ответил он. — Поблизости городов нет. Мой папка неделю как уехал жратву искать.

Чарли посмотрел на меня.

— Не тот ли это мужик, что встретился нам на тропе вчера? Помнишь, он еще спешил, хотел сыночка накормить?

— Точно, и ехал он аккурат в эту сторону.

— Он скакал верхом на сивом мерине? — спросил паренек, сама беспомощность и отчаяние.

Чарли кивнул.

— Да, да, на сивке. Он говорил, какой ты славный малый, как он тобой гордится. Папашка твой от тревоги весь извелся, не мог дождаться встречи.

— Папка прям так и сказал? — с сомнением спросил паренек. — Правда-правда?

— Да, уж так он спешил к тебе, так спешил… Жаль, пришлось пристрелить его.

— Ч-чего?

Не успел парнишка опомниться, как Чарли выхватил у него винтовку и прикладом саданул ему по лбу. Парнишка отлетел в глубь повозки да так и остался там лежать.

— Идем, что ли, кофе сварим, — предложил Чарли и, спрыгнув со сцепки, направился к костру.

Небольшая стычка придала Чарли сил. Он даже взялся готовить завтрак с невиданным для него воодушевлением — взбурлив, кровь в нем якобы выжгла недуг. Братец даже согласился приготовить еды и на паренька, но прежде мне предстояло убедиться, что малец жив. Ибо врезали ему по башке крепко, если не сказать насмерть. Заглянув под навес, я застал паренька живым: он очухался и сидел теперь, отвернувшись от входа.

— Мы там завтрак готовим, — сказал я. — Если не хочешь, можешь с нами не есть, однако братцу моему лишний рот накормить не жалко.

— Вы убили моего папку! — ответил паренек, глотая слезы. — Сволочи!

— Да это мы так сказали, чтобы тебя отвлечь и разоружить.

Мальчишка обернулся и посмотрел на меня. От удара кожа у него на лбу лопнула, и на переносицу стекала струйка крови.

— Правда? — спросил мальчик. — Богом клянетесь?

— Для меня это пустое, поэтому нет, Богом не клянусь. Могу, однако, поклясться своим конем. Что скажешь?

— Так вы не встречали мужика на сивом мерине?

— Нет, не встречали.

Собравшись с силами, паренек полез ко мне через лавки. Я помог ему спуститься на землю и за руку отвел к костру, поскольку ноги у мальца подгибались от слабости.

— Вы посмотрите, кто сбежал от одинокой смерти! — жизнерадостно воскликнул Чарли.

— Верните винтовку, — потребовал малец.

— Мужайся, парень, тебе грозит отказ.

— Отдадим винтовку, когда поедем прочь, — пообещал я и передал пареньку тарелку, полную бекона, бобов и лепешек. Еду он принял, однако есть не стал. Только таращился на нее с таким видом, будто угощение вызывало в нем жуткую скорбь.

— Что не так? — спросил я.

— Надоело, — произнес паренек. — Меня постоянно лупят по голове.

— Скажи спасибо, что я не снес ее пулей, — сказал Чарли.

— Больше мы тебя не ударим, — вставил я. — Ты, главное, не хитри. А пока ешь, не то остынет.

Паренек смел еду с тарелки и, немного погодя, ее выблевал. С голоду его желудок отвык принимать твердую пищу, и теперь малец сидел и смотрел на полупереваренный завтрак, размышляя, поди, не проглотить ли его обратно.

— Слышь, парень, — предупредил его Чарли. — Только тронь свою рвоту, и я застрелю тебя.

Тогда я отдал мальчишке бóльшую часть своей порции, велев есть медленно, а после прилечь на спину и дышать глубоко. Выполнив указания, паренек откинулся на спину и пролежал спокойно минут пятнадцать. Его не вырвало, но желудок продолжал возмущаться.

— А как же вы? — садясь, спросил меня парень. — Голодным останетесь?

— Мой брат постится во имя любви, — ответил Чарли.

Вот уж не думал, что братец прознал о моем новом режиме питания. Покраснев, я не мог посмотреть ему в глаза, ответить на лукавый взгляд.

Мальчишка вопросительно взглянул на меня.

— У вас есть подруга?

Я не ответил, и он мне признался:

— Я себе тоже подругу завел. Ну, то есть она была моей подругой, когда мы с папкой уезжали из Теннеси.

Чарли спросил его:

— Как вышло, что ты сидишь тут один, без еды и лошадей, на трех повозках?

— Нас было много, и мы ехали работать на берегах рек в Калифорнию. Я, мой папка, его два брата — Джимми и Том, друг Тома с женой. Она первой померла: ела, ела, а еда в ней не держалась. Папка говорил: нельзя было тащить ее с собой. Думаю, он правильно говорил. Мы ее похоронили, поехали дальше, и тут приятель Тома говорит, что не может ехать дальше. Берите, мол, все: и повозку, и инструменты, а ему, мол, надо домой и там поскорбеть. Мол, сердце его разбито. Только он отъехал на четверть мили, как дядюшка Том выстрелил ему в спину.