Клеанту ум вскружил Платон.

Мечтал ежеминутно он

О той гармонии светил,

О коей мудрый говорил.

И стал Зевеса он молить

Хотя минуту усладить

Его сим таинством небес!..

«Несчастный! — отвечал Зевес. —

О чем ты молишь? Смертным, вам

Внимать не должно небесам,

Пока вы жители земли!»

Но он упорствовал: «Внемли!

Отец, тебя твой молит сын!»

И неба мощный властелин

Безумной просьбе уступил

И слух безумцу отворил;

И стал внимать он небесам,

Но что ж послышалося там?..

Земных громов стозвучный стук,

Всех молний свист, из мощных рук

Зевеса льющихся на нас,

Всех яростных орканов глас

Слабей жужжанья мошки был

Пред сей гармонией светил!

Он побледнел, он в прах упал.

«О, что ты мне услышать дал?

То ль небеса твои, отец?..»

И рек Зевес: «Смирись, слепец!

И знай: доступное богам

Вовеки недоступно вам!

Ты слышишь бурю грозных сил…

А я — гармонию светил».

Веки идут, и веки уходят, а пенье Гомера

Все раздается, и свеж, вечен Гомеров венец.

Долго думав, природа вдруг создала и, создавши,

Молвила так: одного будет Гомера земле!

Некогда муз угостил у себя Геродот дружелюбно!

Каждая муза ему книгу оставила в дар.

Не человечьими руками

Жемчужный разноцветный мост

Из вод построен над водами.

Чудесный вид! огромный рост!

Раскинув паруса шумящи,

Не раз корабль под ним проплыл;

Но на хребет его блестящий

Еще никто не восходил!

Идешь к нему — он прочь стремится

И в то же время недвижим;

С своим потоком он родится

И вместе исчезает с ним.

На пажити необозримой,

Не убавляясь никогда,

Скитаются неисчислимо

Сереброрунные стада.

В рожок серебряный играет

Пастух, приставленный к стадам:

Он их в златую дверь впускает

И счет ведет им по ночам.

И, недочета им не зная,

Пасет он их давно, давно,

Стада поит вода живая,

И умирать им не дано.

Они одной дорогой бродят

Под стражей пастырской руки,

И юноши их там находят,

Где находили старики;

У них есть вождь — Овен ^* прекрасный,

Их сторожит огромный Пес, ^*

Есть Лев ^* меж ними неопасный

И Дева ^* — чудо из чудес.

«Ты видел ли замок на бреге морском?

Играют, сияют над ним облака;

Лазурное море прекрасно кругом».

«Я замок тот видел на бреге морском;

Сияла над ним одиноко луна;

Над морем клубился холодный туман».

«Шумели ль, плескали ль морские валы?

С их шумом, с их плеском сливался ли глас

Веселого пенья, торжественных струн?»

«Был ветер спокоен; молчала волна;

Мне слышалась в замке печальная песнь;

Я плакал от жалобных звуков ее».

«Царя и царицу ты видел ли там?

Ты видел ли с ними их милую дочь,

Младую, как утро весеннего дня?»

«Царя и царицу я видел… Вдвоем

Безгласны, печальны сидели они;

Но милой их дочери не было там».

Зелень нивы, рощи лепет,

В небе жаворонка трепет,

Теплый дождь, сверканье вод, —

Вас назвавши, что прибавить?

Чем иным тебя прославить,

Жизнь души, весны приход?

Милостивая государыня Александра Иосифовна!

Честь имею препроводить с моим человеком,

Федором, к вашему превосходительству данную вами

Книгу мне для прочтенья, записки французской известной ^*

Вам герцогини Абрантес ^* . Признаться, прекрасная книжка!

Дело, однако, идет не об этом. Эту прекрасную книжку

Я спешу возвратить вам по двум причинам: во-первых,

Я уж ее прочитал; во-вторых, столь несчастно навлекши

Гнев на себя ваш своим непристойным вчера поведеньем,

Я не дерзаю более думать, чтоб было возможно

Мне, греховоднику, ваши удерживать книги. Прошу вас,

Именем дружбы, прислать мне, сделать

Милость мне, недостойному псу, и сказать мне, прошла ли

Ваша холера и что мне, собаке, свиной образине,

Надобно делать, чтоб грех свой проклятый загладить и снова

Милость вашу к себе заслужить? О царь мой небесный!

Я на все решиться готов! Прикажете ль — кожу

Дам содрать с своего благородного тела, чтоб сшить вам

Дюжину теплых калошей, дабы, гуляя по травке,

Ножек своих замочить не могли вы? Прикажете ль — уши

Дам отрезать себе, чтоб, в летнее время хлопушкой

Вам усердно служа, колотили они дерзновенных

Мух, досаждающих вам, недоступной, своею любовью

К вашему смуглому личику? Должно, однако, признаться:

Если я виноват, то не правы и вы. Согласитесь

Сами, было ль за что вам вчера всколыхаться, подобно

Бурному Черному морю? И сколько слов оскорбительных с ваших

Уст, размалеванных богом любви, смертоносной картечью

Прямо на сердце мое налетело! И очи ваши, как русские пушки,

Страшно палили, и я, как мятежный поляк ^* , был из вашей,

Мне благосклонной доныне, обители выгнан! Скажите ж,

Долго ль изгнанье продлится?.. Мне сон привиделся чудный!

Мне показалось, будто сам дьявол (чтоб черт его по́брал)

В лапы меня ухватил, да и в рот, да и начал, как репу,

Грызть и жевать — изжевал, да и плюнул. Что же случилось?

Только что выплюнул дьявол меня — беда миновалась,

Стал по-прежнему я Василий Андреич Жуковский,

Вместо дьявола был предо мной дьяволенок небесный…

Пользуюсь случаем сим, чтоб опять изъявить перед вами

Чувства глубокой, сердечной преда́нности, с коей пребуду

Вечно вашим покорным слугою, Василий Жуковский.