Что, черт возьми, с ним творится? Он бы поцеловал ее и сделал бог знает что еще, если бы случайно проходивший слуга не спас его от него самого. Эта чертова женщина сводила его с ума.

Он вспоминал выражение ее лица, когда она здесь стояла, глядя на елку, и казалась такой хрупкой и одинокой, что сердце его сжималось. Он заметил в ее взгляде острую печаль, когда она повернулась к нему, и гадал, что могло быть причиной этой печали. Потом она отстранилась. В нем поднялось что-то странное: возможно, нечто животное, инстинкт хищника, преследующего самку.

Он изо всей силы тряхнул головой. Надо взять себя в руки. Им предстояло провести две недели в поместье Радерфорд с Мисси и ее семьей и с Картрайтом. Его губы непроизвольно сжались. Хотя бы ради соблюдения приличий он должен обуздать свои низменные инстинкты, вызванные к жизни Амелией. Да, она околдовала его, но эти чары были преходящими. Следовало принять во внимание и то, что у него сейчас не было любовницы, а это делало его уязвимым для ее обаяния. Разве когда-нибудь с ним жила несколько месяцев под одним кровом молодая, прекрасная и желанная женщина? Никогда. Не диво, что он слегка спятил. Но в Беркшире, возможно, его чувства рассеются так же быстро, как исчезают с рассветом летучие мыши.

Дым, кругами поднимавшийся из печных труб Радерфорд-Мэнора, как будто скапливался в небе в виде облаков, и эти серые мрачные облака предсказывали обильный снегопад. Амелия отвернулась от окна кареты, стараясь изо всех сил избегать напряженного взгляда Томаса.

— Мадемуазель, вам нехорошо? — спросила Элен, сидевшая рядом. — У вас огорченный вид.

«Огорченный»? Если бы только огорченный!» — подумала Амелия. Она чувствовала себя идущей на казнь — обреченной и покорной жертвой.

— Не стоит волноваться и нервничать, — услышала она и бросила быстрый взгляд на Томаса, удивленная его странно умиротворяющим тоном и искренностью, которую прочла в его глазах.

— Едва ли можно сказать, что я нервничаю, — ответила она непривычно высоким голосом.

Господи, что с ней творится? Она никогда не говорила так жеманно, как какая-нибудь светская барышня. И тотчас же попыталась поправить дело, заговорив спокойнее и ниже тоном:

— Просто мне хочется поскорее добраться до места и переодеться. Я чувствую себя взмыленной, проехав целый день в одной и той же одежде.

Вот теперь ее голос звучал обычно — небольшая победа над собой, поддержка ее быстро иссякающему самообладанию, что постоянно происходило с ней в обществе Томаса Армстронга.

Дверца кареты с ее стороны открылась, впустив внутрь порыв ледяного воздуха, хотя в карете и без того было холодно. Кучер в темно-синей с зеленым ливрее ожидал снаружи, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Амелия поспешила протянуть ему руку в перчатке, стараясь поскорее избавиться от будоражащего ее присутствия виконта.

Чуть позже она уже стояла в центре холла трехэтажного кирпичного дома. Амелия с радостью сняла шляпку, плащ и муфту и вручила их второму лакею. Как только Томас передал свое пальто молодому человеку, раздался громкий крик, пронзивший тишину:

— Томас!

Мимо Амелии пронеслась женщина высокая, стройная, в изобилии одаренная каштановыми волосами — и бросилась в его объятия. Он поймал ее и крепко прижал к себе.

Амелия тотчас же узнала ее, потому что видела множество ее портретов в Стоунридж-Холле. Это была леди Уиндмир, или — как ее любовно именовали в семье — Мисси. Но портреты все же не дотягивали до оригинала. Она отличалась живостью, которую художник оказался не способен передать, и это ее качество придавало ей редкую и трудно определимую словами красоту.

— Господи, Мисси, ты стала меньше, чем была до того, как у тебя появился ребенок, — сказал Томас, выпуская сестру из объятий, продлившихся довольно долго, поставив ее перед собой и слегка обнимая за талию.

Амелия никогда прежде не видела, чтобы он так улыбался. Эта улыбка могла соперничать с солнцем в самый яркий погожий день и блеском звезд в самую темную и ясную ночь. И сердце ее упало.

— Попробуй-ка заботиться о двух детях и увидишь, как мало времени остается на что-либо другое. Если приходится выбирать между едой и сном, отдаешь предпочтение сну, — ответила его сестра со смехом и снова привлекла его к себе. — Я так рада твоему приезду!

Лицо Томаса обрело обычное выражение, когда он повернулся к ней.

— Мисси, познакомься с леди Амелией. Думаю, вы встречались год назад. Хотя в то время моя сестра еще не была графиней Уиндмир.

Красавица с каштановыми волосами повернулась к ней. Глаза молодой женщины поразительного цвета — аспидно-серого с голубым — светились искренним доброжелательством, и вся она сияла, начиная от оживленного разрумянившегося лица и кончая праздничным зеленым шерстяным платьем, отделанным атласом. И трудно было поверить, что графиня всего несколько месяцев назад дала жизнь двум детям, потому что ее талия была не более двадцати дюймов в обхвате.

— Леди Уиндмир, — сказала Амелия, приседая в реверансе.

Как могла она забыть обстоятельства, при которых они встретились впервые? Амелия не сомневалась, что и графиня помнит женщину, оскорбившую ее брата при первой же встрече, когда их представляли друг другу. Брата, которого, судя по ее приему, графиня нежно любила. И ее тогдашнее поведение вкупе с сегодняшней теплотой и радушием смутили Амелию и вызвали у нее чувство стыда. Но в поведении графини не чувствовалось официальности. Она взяла Амелию за руки и похлопала их с непринужденностью старой знакомой.

Смущенная Амелия думала только об одном: как бы не испортить встречи. С тех пор как она подружилась с Элизабет, ни одна женщина ее возраста не была к ней так добра. И если леди Уиндмир не держит на нее зла за ее тогдашнее недостойное поведение, это бесконечно облегчило совесть Амелии.

— Конечно, я помню леди Амелию, — проговорила графиня и посмотрела на брата с лукавой улыбкой: — Я так рада, что вы смогли к нам приехать на все Рождество. Это ведь намного лучше, чем просто выпить вместе чаю. Правда, Томас?

При этом ее вопросе Томас сжал губы, а недоумевающая Амелия переводила взгляд с брата на сестру. Лучше, чем выпить чаю?

— Прошу прощения?

— Когда нас представили друг другу, я предложила Томасу пригласить вас к нам на чай. Но, думаю, целых две недели намного лучше. Не правда ли?

Она окинула Амелию бесхитростным взглядом и снова похлопала ее по руке.

— И пожалуйста, не называйте меня «леди Уиндмир». Для друзей моего брата я — Мисси.

Она бросила на брата взгляд, полный озорства и лукавства. Друзей Томаса? Но ведь она, конечно же, не была его другом. Тогда почему же… Впрочем, ситуация была слишком двусмысленной и неприятной, чтобы задумываться о ней сейчас.

Амелия все-таки заставила себя натянуто улыбнуться:

— Я буду более чем счастлива покончить с формальностями и титулами.

Мисси, казалось, была вполне довольна ее ответом. Но Томас поднял брови, видя ее готовность идти навстречу. С ним-то она придерживалась жесткой линии, хотя… у нее не было причины проявлять подобную жесткость по отношению к его сестре. Амелия уже давно переросла состояние, когда готова была ненавидеть всех, связанных с Томасом. Она не была такой мелочной… больше не была.

— Слава Богу, наконец-то вы здесь, Армстронг. Я уж думал, что моя жена испустит дух в ожидании тебя.

Амелия вздрогнула, когда из-за её спины раздался низкий и глубокий мужской голос. Резко повернувшись, она увидела очень красивого, высокого, темноволосого мужчину, одетого по-домашнему — в рубашку и черные панталоны. Графа Уиндмира, единственного члена этого трио с ямочками на щеках, которого до сих пор не встречала. Боже! Томас и его друзья, наверное, держали в напряженном ожидании все женское население Лондона.

Мужчины дружески и непринужденно приветствовали друг друга. После того как они пожали друг другу руки и похлопали друг друга по плечам, лорд Уиндмир повернулся к ней. Потом обменялся загадочным взглядом с Томасом.