— А это, должно быть, прекрасная леди Амелия.

Он смотрел на нее с лукавым блеском в светлых глазах. Надо признать, красивых глазах. В наступившей затем тишине некоторое время никто не произносил ни слова. Амелия почувствовала, как щёки ее обдало жаром. Если слухи о ее словесных подвигах и не достигли ушей графа, Томас с охотой и радостью просветит его. Можно себе представить, как они будут склонять и спрягать ее имя.

— Джеймс, веди себя прилично. Иначе Амелия будет считать, что ты такой же дерзкий, как я, — мягко пожурила его Мисси. — Но раз мой брат совсем забыл о хороших манерах, позвольте мне представить вам моего мужа — Джеймс, шестой граф Уиндмир.

— Лорд Уиндмир, — сказала Амелия, снова приседая в реверансе.

Граф перегнулся в талии, отдавая официальный светский поклон, и, взяв ее руку в свои, поднес к губам.

— Для меня это радость и честь, — сказал он, не спеша выпускать ее руку.

— Пойдемте, Амелия. Должно быть, вы очень устали от своего путешествия.

Обращаясь к лакею, стоявшему возле широкой лестницы с несколькими саквояжами у ног, Мисси сказала:

— Стивенс, пожалуйста, возьмите багаж леди Амелии и отнесите в Розовую гостевую спальню, а багаж моего брата в Зеленую.

— Да, миледи.

Стивенс взял в руки один из саквояжей и направился к лестнице.

— Я уверена, вам хотелось бы переодеться и принять теплую ванну, — сказала Мисси, окидывая взглядом мятый дорожный костюм.

Внезапно осознав, что она выглядит не лучшим образом, Амелия заправила несколько выбившихся из прически прядей в еще недавно аккуратную куафюру. Слишком долгая дремота в карете нанесла ущерб ее шиньону, из которого выпало множество шпилек.

— Да, как вы понимаете, это был долгий и утомительный день.

Конечно, она не стала говорить графине, насколько мучительным было для нее это путешествие из-за присутствия ее брата. Она пыталась не обращать на него внимания, но постоянно ловила себя на том, что взгляд ее обращался к нему, и она тотчас же отводила его, как только замечала, что он смотрит на нее.

— Тогда пойдемте. Позвольте мне показать вам и вашей горничной гостевые комнаты. Уверена, мужчинам есть что обсудить.

Мисси улыбнулась брату и бросила на мужа столь откровенный взгляд, полный обожания, что Амелия отвела глаза. У нее возникло ощущение, что она нескромно вторгается в нечто редкое и не предназначенное для чужих глаз.

С фамильярностью, какую к ней не проявлял никто, кроме близкой подруги Элизабет, Мисси продела свою руку ей под локоть и повела к лестнице, где, очевидно, находилась спальня, отведенная ей на две недели.

— Так это и есть та самая печально известная леди Амелия, — сухо прокомментировал Радерфорд, но глаза его блеснули. — Конечно, с моей женой никто не идет в сравнение, но все же она красавица.

Радерфорд был влюблен в свою жену, и это было вполне справедливо, потому что и она страдала тем же недугом.

— Я никак не мог ее оставить в Стоунридж-Холле, — пробормотал Томас.

— Во всяком случае, ты убедил себя в этом, — хмыкнул Радерфорд.

Не успел Томас ответить, как раздался звонок в дверь. Появился еще один лакей, который поспешил отпереть замок. Все присутствующие оцепенели при виде Картрайта со шляпой в руке. В обычных обстоятельствах присутствие друга порадовало бы Томаса, так как сулило приятое времяпрепровождение и веселую дружескую беседу — одновременно остроумную и интеллектуальную. Впрочем, так было до последнего визита Картрайта. Что, черт возьми, с ним произошло? Много лет назад они пообещали друг другу, что никогда ни одна женщина не встанет между ними. Подавив свои чувства, Томас заставил себя улыбнуться. Если улыбка получилась неискренней, то тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере он попытался вести себя по-дружески сердечно.

Картрайт вручил лакею свою шляпу и плащ и двинулся навстречу друзьям. Радерфорд приветствовал его и протянул ему руку.

— Мисси сказала, что ты приедешь только завтра.

Мужчины тепло улыбнулись друг другу и обменялись рукопожатием.

— Я выехал раньше, чтобы избежать давки, потому что завтра, можно не сомневаться, все отправятся в путь. А сегодня, по счастливой случайности, в поезде к моим услугам был почти весь первый класс.

— Похоже, это не случайность, а тонкий расчет, — заметил Томас.

В обращении с Картрайтом он предпочел сейчас саркастический тон, которого они оба часто в шутку придерживались. Неожиданно лицо Картрайта стало серьезным, он повернулся к Томасу и посмотрел на него. В наступившей тишине напольные часы в холле, казалось, затикали особенно громко. Улыбка Томаса начала бледнеть, а Картрайт поднял брови.

— После того как ты выкинул меня из своего дома, я не был уверен, что ты еще разговариваешь со мной, — произнес он.

Обеспокоенный взгляд Радерфорда метался между ними.

— Может, один из вас будет так любезен и объяснит мне, о чем речь? Похоже, я что-то упустил.

Глядя на Томаса, Картрайт медленно снял перчатки и протянул Томасу руку.

— Все уже позади. Верно, Армстронг?

Томас сжал обеими руками холодную ладонь друга, принимая предложение мира в том духе, в каком оно было сделано.

— Все уже забыто.

— Но…

— Оставь, Радерфорд, Это чепуха.

Тон Томаса не допускал продолжения дискуссии. Для него инцидент был исчерпан и забыт. — Обед в восемь?

— уточнил он.

Радерфорд ответил коротким кивком.

— Хорошо. Тогда можно принять ванну и переодеться.

— Увидимся позже.

И, кивнув друзьям, Томас удалился.

— Что, черт возьми, происходит? О чем шла речь? — спросил Радерфорд друга, как только Армстронг скрылся из виду.

Картрайт поинтересовался с притворно невинным взглядом:

— А где прекрасная леди Амелия?

— Наверху с Мисси, — автоматически ответил Радерфорд. И тут в его взгляде забрезжило понимание: — Так вот из-за чего, точнее сказать, из-за кого разгорелся сыр-бор?

Картрайт лениво похлопал себя по ноге перчаткой.

— Можно сказать, это самый действенный способ разозлить Армстронга — проявить хоть какой-то интерес к леди Амелии. Ты не можешь себе представить, как мне досталось. Поэтому будь готов к обороне. Ты знаешь его темперамент.

Радерфорд скорчил гримасу, по-видимому, вспомнив трепку, которую друг задал ему, заподозрив, что граф скомпрометировал Мисси. Эту трепку Алекс отлично запомнил, и ему вовсе не хотелось стать свидетелем или предметом гнева Армстронга. Разнимая этих двоих, он здорово рисковал здоровьем.

— Ах, я это подозревал, — прошептал Радерфорд после минутного молчания. — Он всегда уж слишком горячо осуждал ее. И в его отрицании ее привлекательности было нечто драматическое.

Картрайт разразился смехом:

— Ты как нельзя более точно выразил мои собственные мысли!

— И что-то мне подсказывает, что ты собираешься выкинуть какой-то фортель.

— Ну, всем ведь известно, что я рисковый малый. И что это будет за Рождество, если я ничего не придумаю?

— Но если ты сотворишь что-то такое, что испортит мне и Мисси первое Рождество, которое мы проводим с нашими детьми, я сам превращу тебя в котлету, — пообещал Радерфорд, но серьезность его предупреждения опровергала тень улыбки.

Должно быть, ему очень хотелось посмотреть, как Армстронг корчится и бесится из-за женщины.

— Чтобы дядя Алекс испортил Рождество своим любимым близнецам? Ни за что! — сказал Алекс притворно обиженным тоном. — Я просто хочу немного поразвлечься за счет их дорогого дяди Томаса. И уверен, что и ты насладишься этим шоу.

Радерфорд с язвительной ухмылкой подвел итог:

— Значит, это будет какой-то изобретательный спектакль. Ты отчаянный малый, Картрайт!

Алекс улыбнулся. Ему уже говорили об этом, хотя и при иных обстоятельствах.

Проводив Амелию в ее комнату, графиня вызвала одну из своих горничных и поручила ей показать Элен спальни для слуг. Оставшись в одиночестве, Амелия оглядела комнату. В числе мебели красного дерева, отделанной эмалью, была и широкая кровать на четырех столбах под пологом, трехстворчатый гардероб с зеркалом на центральной дверце и кресло, обитое цветастым ситцем. Стены были обклеены шелковыми обоями е рельефными розовыми и золотыми цветами, а потолок был покрыт изысканной лепниной из цветов и венков. Все здесь было комфортабельным и ласкало глаз.