— Я не знаю, куда они направились, — прошептала она, не поднимая глаз.

— Я ведь предупреждал: ничего она не скажет! — радостно завопил Льюис. — Она такая же преступница, как и ее дружки!

Вот когда Кристин пожалела, что не давала Джеку пристрелить помощника шерифа: сколько злорадства было теперь в его голосе и взгляде! Она повернулась к шерифу и повторила как можно тверже:

— Мне действительно не известно, куда они направились.

Шериф с сожалением покачал головой:

— Прошу встать лицом к стене и поднять руки, мисс Форд.

Кристин молча подчинилась, впервые ощутив унизительность этой процедуры на самой себе.

— Вы понимаете, что отправляетесь в тюрьму, мисс Форд? — спросил шериф, сконфуженно похлопывая ее по бокам в поисках оружия.

— Да, — ответила она трясущимися губами.

— И что за все ваши преступления вы, скорее всего, будете приговорены к повешению?

Кристин, уставившись в одну точку на стене, изо всех сил старалась не расплакаться: боясь выдать свою слабость, она только кивнула головой.

Шериф повернул ее лицом к себе:

— Вы могли бы избежать этого, если бы рассказали нам все, что о них знаете, — еще раз попробовал убедить ее шериф.

Кристин отрицательно мотнула головой и еле слышно прошептала:

— Мне ничего не известно.

Путь из гостиницы в тюрьму пролегал по главной улице. Конвоировал Кристин помощник шерифа, держа револьвер у самой ее спины. Завидя их, прохожие поднимали гвалт: начинались насмешки, злобные выкрики, призывы линчевать сообщницу бандитов. Но за порогом тюрьмы Кристин стало совсем плохо: несколько часов назад хозяином этого заведения был Джек, подло предавший ее, бросивший на произвол судьбы!

Льюис затолкнул ее в камеру под номером четыре, швырнул вслед грубое шерстяное одеяло и захлопнул дверь.

— Чувствуйте себя как дома, мисс Форд, — издевательски ухмыльнулся он. — Окружной суд соберется самое раннее через неделю.

Она осталась наедине с гнетущей тишиной и сосущей тоской в сердце.

— Джек… Джек, — прошептала она, — разве можно быть таким бессердечным негодяем!

Джек и Боб наблюдали, как Хэнк перебирается вброд через реку, понукая коня. Хэнк улыбался во весь рот и размахивал рукой с ухарством юнца, возвращающегося с войны.

— Чертовски жарко сегодня, — сообщил он, приблизившись.

— Все прошло по плану?

Хэнк, казалось, был уязвлен недоверчивостью брата:

— А как же иначе? И Льюис на свободе, и с мисс Форд все в порядке.

— Неужели у тебя не было с ней никаких хлопот? — все еще с недоверием спросил Джек.

— Абсолютно никаких.

— Как же это удалось? Ты связал ее и вставил в рот кляп?.. Да нет, все равно она отбивалась бы до последнего!

— Ты тронулся на этой дамочке, — презрительно произнес Хэнк. — Не такая уж она и строптивая!

Второй раз за последние дни Джек почувствовал жгучее желание врезать брату. Что за идиотские намеки, наверняка не имеющие ничего общего с реальным ходом дела? От какой правды увиливает Хэнк?

— Скажи самое главное: посадил ты ее на поезд?

— Спрашиваешь! Разумеется, посадил… А теперь у меня руки чешутся по настоящей работе. Не появились ли у вас свежие идеи?

Джек отвел взгляд, чтобы приглушить вспыхнувшую в нем враждебность к Хэнку. Помолчав, он сказал уже спокойно:

— Бобби предлагает обратить внимание на почтовый дилижанс, сворачивающий недалеко отсюда в сторону Лас-Вегаса.

В разговор вмешался сам Бобби:

— Он доверху набит мешками с золотом! Это прямо-таки подарок нам. Джек с моим планом уже согласился.

Джек, оставшись на берегу реки, смотрел, как брат и Бобби скачут в сторону лагеря, оживленно обсуждая план захвата дилижанса. Надо было обдумать наедине сказанное Хэнком. Действительно ли у него с Кристин все прошло гладко как по маслу?.. Конечно, он не способен убить женщину, за которую заступается старший брат… Значит, если Кристин не приехала вместе с Хэнком, то она сейчас едет в поезде на Запад, в свой родной Сан-Франциско.

В глубине души Джек был разочарован: он втайне надеялся, что Кристин вопреки всем препятствиям приедет к нему… Впрочем, что ни делается — все к лучшему. Последнюю неделю он только тем и занимался, что мечтал о ней, стремился к ней, жаждал ее. Неужто и в самом деле влюбился?.. Как бы там ни было, он поступил правильно, уйдя от Кристин: бандитская жизнь с ее бытовыми неудобствами, лишениями, вечным страхом за жизнь, подозрительностью к каждому встречному — не для нее. Она заслужила лучшего.

Джек вытащил из нагрудного кармана фотографию: ночью, перед уходом, он вынул этот снимок из ее сумки. Фотография была цветная, великолепно передающая все оттенки живых красок. Джек снова и снова любовался золотистым отливом ее волос, падающих на плечи из-под синей фуражки; гладкой кожей лица, нежным румянцем персикового цвета; темно-синей расцветкой мундира. Что за мундир — непонятно, но явно это была форменная одежда, а не просто дамский наряд. Большая серебряная звезда на груди сверкала так, что, казалось, дотронувшись до нее, можно ощутить холод металла под пальцами.

Кристин гордо стояла возле флагштока с национальным флагом Америки. Четкость фотографии позволяла сосчитать все до единой белые звезды на флаге. Джек насчитал ровно пятьдесят звезд.

На обратной стороне — дата: "11 июля 1990 г.". Это была совершенно непонятная для него шутка.

Кристин пошевелилась на нарах, натягивая короткое одеяло на плечи, и подогнула колени. "Мне очень тепло. Все в порядке, и с каждой минутой мне будет все лучше и лучше", — привычно занялась она самогипнозом.

Суд назначен на завтра, а ее покровительница так и не появлялась. Кристин молила ее о помощи день и ночь, просила вернуть ее в свое время, уверяла, что сделала все возможное, дабы наставить Джека Пэриша на честный путь. Более того, Джек разительно изменился со времени их первой встречи. По сути, она добилась даже большего, чем сама от себя ожидала. Чего же еще от нее надо?

Славные жители Волкано стучали топорами под окном тюрьмы, добросовестно строя новую виселицу, настолько уверены они были в окончательном приговоре. Кристин из окна наблюдала, как тщательно они подгоняют одна к другой доски помоста, как старательно вбивают каждый гвоздь. Казалось, они строили священный храм, а не орудие казни.

День и ночь у ее окошка толпились зеваки, всячески понося сообщницу бандитов, вместе с преступниками обманувшую целый город. Собственно, Кристин не имела права злиться на них. Она ведь и в самом деле совершила все то, в чем ее обвиняли: отобрала у помощника шерифа лошадь; помогла Джеку Пэришу, известному грабителю, стать начальником полиции; вместе с ним разрабатывала план побега для его сообщников; угрожая жизни и здоровью представителя закона, держала его взаперти в течение нескольких суток.

Если и было кого обвинять, так только себя — за то, что поверила в возможность быстрого перевоспитания негодяя, а самое главное — умудрилась влюбиться в этого преступника прежде, чем тот доказал ей свою честность. Если удастся снова попасть в свой век, она напишет книгу о порочных от природы мужчинах и сумасшедших женщинах, верящих им. Если ей удастся… Сейчас уже эта мечта казалось абсолютно несбыточной.

Свернувшись в комочек, она опять и опять искала то слабое звено, из-за которого порвалась вся цепь. Но ничего не всплывало в памяти, разве что его легкая отстраненность в день перед бегством. Тогда она не придала этому значения…

Из глаз против воли потекли слезы, когда Кристин вспомнила, как нежен был Джек в последнюю ночь, как чутко помогал ей плыть по океану чувств. В ту ночь он показал, как ценит ее близость… чтобы на другой день вдребезги разбить все ее иллюзии…

Кристин вытерла глаза и пообещала себе, что не станет больше плакать из-за Джека. Пора было все силы направить на то, чтобы выбраться на свободу. Завтра суд, и надо подготовить хоть какие-то аргументы в свою пользу. Конечно, придется лгать, убеждая присяжных, что она не знала, кто такой Джек Пэриш и что именно он замыслил. Одна беда: в глазах закона не менее серьезны обвинения в конокрадстве и похищении человека. Похищенный являлся одновременно главным свидетелем, и тут уж ничего не поделаешь.