— Когда это произошло?

— В июле 1999 года.

— А почему вы решили отомстить своему обидчику только сейчас?

— Я недавно узнал, чьих рук это дело, — сказал Ледовских и замолчал.

— Продолжайте, — подстегнул его Урусов. — От кого узнали, насколько эта информация безошибочна?

— Об этом мне сообщил наш общий знакомый Эдуард Саблин. Он живет в том доме, где была студия. Как-то он возвращался поздно и случайно увидел выходившего оттуда Андрея. Но тогда мне ничего не сказал, а сейчас, когда ему понадобились деньги, решил продать эту информацию.

По ходу беседы Яковлев любил уточнять свои выводы:

— Значит, сначала вы потратились на информацию, а потом решили пожертвовать деньги на устранение Сереброва. Правильно я вас понял?

— Мне за это что-нибудь будет? — вместо ответа пролепетал Станислав.

— Подстрекательство, грозит срок. Но вы пока об этом не думайте. Лучше скажите пару слов о Саблине. Почему вы ему сразу поверили? Не мог ли он ошибиться или, более того, возвести на человека напраслину, чтобы заработать деньжат?

— Честно говоря, я и сам подозревал Сереброва. Андрей дружит с Наташей Козельской, а мы без ее разрешения включили в свой альбом песню, которую она исполнила. Наташа могла пожаловаться Андрею, и тот разозлился на меня. Что касается Саблина, думаю, ошибиться он не мог, поскольку хорошо запомнил Сереброва по одной вечеринке, на которой они повздорили. Это было как раз дома у Козельской. В то время я не расставался с магнитофоном и даже записал их ссору.

— Интересно. У вас сохранилась эта кассета? — спросил Яковлев с интонацией охотника, боящегося спугнуть заманчивую добычу.

— Где-то есть.

— Значит, так, Станислав Львович, — решительно сказал москвич. — Если вы по-настоящему согласны помочь нам, вы сейчас же найдете кассету с записью той ругани.

Ледовских с готовностью бросился к шкафу, где бессистемно хранились старые аудиокассеты. Он осматривал их и складывал на полу, сортируя по какому-то лишь ему известному принципу. Некоторые вставлял в магнитофон, начинал слушать, потом с разочарованным видом вынимал. Оперативники терпеливо следили за ходом поисков.

Наконец озабоченное лицо Ледовских прояснилось.

— Вот, — подтвердил он.

Погоняв кассету несколько раз туда-обратно, Станислав Львович поставил запись на нужное место. Качество звучания было хорошим.

— горланил явно подвыпивший парень, безбожно перевирая известную мелодию.

— Дисканты, тише, умоляю! — со смехом прервал его сидевший рядом ровесник.

Певший осекся и обиженно произнес:

— С какой стати вдруг тише? У нас, кажется, свобода слова.

— Слова, но не громкости. Уж если так петь, то нужно очень тихо и, желательно, без свидетелей.

— То есть? Или тебе не нравится мой сочный баритон? Может, сам продемонстрируешь, как нужно петь? Нет? Тогда помалкивай, мой сиплый друг.

Послышался стук упавшего стула, женский визг и утихомиривавшие голоса:

— Ну, ладно, хватит… Нашли место… Выпили на копейку, а шума на рубль… Чего он тогда возникает… А ты тоже хорош…

На этом запись обрывалась.

Ледовских объяснил:

— Дальше было неинтересно, и я выключил маг.

Яковлев попросил у него сделать копию. Он знал, что Турецкий увлекается новым видом судебной экспертизы — фоноскопией, позволяющей установить человека по устной речи, зафиксированной на магнитной ленте. Нужно будет сравнить серебровский голос с тем, который есть на записи телефонных разговоров Репиной.

Получив нужную кассету, Владимир продолжил расспросы:

— Станислав Львович, кто эти люди, которым вы «заказали» Сереброва? Пока убийство не произошло, все поправимо. К тому же будут приняты во внимание добровольное признание и ваша серьезная помощь следствию.

— Я бы рад помочь, но этих людей не знаю. С ними договаривался Дергачев.

— У него-то какой интерес в этом деле?

— Сергей считает, что Серебров подговорил каких-то людей избить его, после чего он и стал инвалидом. Естественно, он хочет ему отомстить. Я случайно узнал об этом от нашей сотрудницы, брат которой дружит с Сергеем.

— То есть интересы ваши совпадают. У вас есть деньги, но нет в Москве людей, способных взяться за такую грязную работу. А у Дергачева такие люди есть, но нет денег, чтобы им заплатить, — опять проявил свою прозорливость Яковлев. — И вы финансируете это предприятие?

— Да.

— Каков был механизм передачи денег? Я имею в виду, аванса.

— Я отдал их нашей сотруднице Екатерине Силу-яновой, а уже та — непосредственно Дергачеву. Сергей сказал, что за ними зайдет какой-то проводник с московского поезда. У тех людей через него постоянная связь с Пермью, он регулярно передает что-то им и от них.

— То есть деньги переданы с оказией через какого-то проводника. — Яковлев вопросительно посмотрел на Урусова.

— Придется искать проводника, — ответил тот на безмолвный вопрос. — Не думаю, что их на московском рейсе очень много.

— Так-то оно так, но нет же никаких примет. Дер-гачев-старший говорил, что никто из незнакомых за последний месяц не заходил.

— Значит, проводник подошел к Дергачеву, когда тот находился на улице. Надо будет поспрашивать у жильцов. Может, кто-нибудь его случайно видел. Тот вполне мог даже в форме зайти. Он ведь не делал ничего противозаконного.

— Какой аванс они потребовали? — спросил Яковлев у Станислава Львовича, а услышав сумму, даже присвистнул: — И вы еще сомневаетесь, что это убийство?!

Когда Шаргородского сводили по лестнице, ему залепили рот широким скотчем телесного цвета, а в машине на голову набросили плотный, судя по запаху, брезентовый мешок. Его усадили на заднем сиденье между двумя мужчинами, и машина тронулась. Куда они едут? Что это? Кто это? Возможно, что-то связанное с лотерейщиком, которому он предложил откат. Захотят отобрать все деньги, будут шантажировать? Или причиной послужил скромный автомобильный бизнес фирмы, в которой он работал?

Шаргородский заставил себя отвлечься от дурных мыслей и сосредоточился на дороге. Пытался понять, в какую сторону его везут. По числу поворотов — когда машина поворачивала налево, его прижимало к сидящему справа молчуну, при правом повороте — к левому соседу, по усиленному шуму на Садовом кольце, предположил, что его везут в северном направлении. А вот выехали на Ленинградское, Дмитровское или Алтуфьевское шоссе — сказать трудно. Остановились примерно через час, значит, пределы города не покинули. Уже хорошо.

В квартире с его головы стянули мешок, и Валерий Антонович увидел, что находится в компании пятерых мужчин. Разглядел он их плохо, поскольку электрического света не зажигали — ограничились пламенем одной свечи, стоявшей в пустой консервной банке. Шаргородскому разрешили сходить в туалет, предложили чая — он отказался — и уложили спать, предварительно связав ему руки и ноги. Как ни странно, Валерий Антонович быстро заснул.

Проснувшись, Шаргородский увидел, что находится в предельно скудно обставленной комнате. Кроме софы без спинок, на которой он спал, здесь стояли два стула, сложенная раскладушка и деревянный сундучок, обитый медью. В старину такой был бросовой вещью, а нынче можно считать антиквариатом.

Окна были затянуты плотными шторами, но дневной свет пробивался сквозь них. Судя по всему, дом из новых, этаж высокий — шум машин доносится снизу.

Руки и ноги у Шаргородского были по-прежнему связаны. Голова тяжелая, видимо, его усыпили какой-то химической гадостью. Хотелось в туалет. Из-за закрытой двери доносились приглушенные мужские голоса.