Когда эта новость достигла Рима, Евгений и вся курия пришли в ужас. Крестовый поход имел целью вытеснить турок из Европы, а по условиям упомянутого перемирия они, казалось, обретали столь же неуязвимое положение, как и всегда. Кардинал Джулиано Чезарини, правая рука папы, немедленно прибыл ко двору Владислава в Сегедине, где он официально освободил короля от клятвы, данной им султану, и тем самым фактически дал указание возобновить Крестовый поход. Владиславу следовало бы отказаться. Освобожденный от клятвы или нет, но он нарушил бы свое священное слово, которое дал султану. Кроме того, его силы уменьшились до опасного уровня. Многие из прежних крестоносцев уже вернулись домой, а Бранкович, которому вернули его сербские владения, удовлетворился перемирием и решил соблюдать его. Но юный король поступил так, как ему приказывали.
В сентябре он был на прежнем месте с тем, что оставалось от его армии, сопровождаемый самим кардиналом. Каким-то образом он сумел проделать путь через Болгарию к Черному морю и выйти к Варне, где надеялся увидеть ожидавший его флот. Однако корабли союзников (по большей части венецианские) использовались для других целей. Мурад, узнав о предательстве Владислава, двинулся из Анатолии с армией, насчитывающей 800 000 человек, христианские корабли устремились, чтобы помешать ему переправиться через Босфор. Они потерпели неудачу. Силой проложив себе путь через пролив, разъяренный султан поспешил к Черноморскому побережью и 10 ноября 1444 г., близ Варны, приказав приколоть к знамени грамоту с текстом нарушенного договора, обрушился на армию крестоносцев. Христиане сражались с отчаянной храбростью, однако уступали противнику численно более чем в три раза и не имели шансов на успех. Владислав погиб; вслед за ним пал и Чезарини. Армия была уничтожена. Из всех ее предводителей сумел спастись только Янош Хуньяди с горсткой людей. Последний из Крестовых походов, предпринимавшихся против турок в Европе, потерпел полный провал.
Однако сопротивление еще не было сломлено. Следующим летом деспот Константин предпринял набег через Центральную Грецию до Пиндских гор и Албании. Местное население приветствовало его везде, где он проходил. В то же время его наместник Ахайи с небольшим количеством пеших и конных воинов дошел до северного побережья Коринфского залива и изгнал турок из Западной Фокиды (область вокруг Дельфов). Этот удар сильно задел Мурада, который всего за несколько месяцев до того отказался от престола в пользу сына. Теперь же он, придя в ярость, вернул себе прежнюю власть, чтобы отомстить этим обнаглевшим грекам. В ноябре 1446 г. султан вторгся в Морею во главе армии численностью 50 000 человек. Фокида была возвращена под власть турок. Константин поспешно отступил к Гексамилиону, серьезному фортификационному сооружению длиной шесть миль, пересекавшему Истмийский перешеек у Коринфа — приблизительно там, где пролегает современный Коринфский канал, — твердо намереваясь удерживать его любой ценой. Но Мурад привез с собой нечто, с чем греки никогда прежде не сталкивались, — тяжелую артиллерию. В течение пяти дней орудия бомбили стену, и 10 декабря султан нанес решающий удар. Большинство оборонявшихся погибли или попали в плен. Константин едва смог добраться до своей столицы Мистры.
В одном отношении ему повезло: столица не пострадала. И спасло ее только одно — рано наступившая и весьма суровая зима. Начни Мурад свою кампанию в мае или июне, а не в ноябре, и его армия без труда достигла бы самых отдаленных уголков Пелопоннеса, от Мистры остался бы только пепел, деспот был бы убит и Византия лишилась бы своего последнего императора.
31 октября 1448 г. Иоанн VIII скончался в Константинополе. Ему наследовал его брат Константин. Из всех византийских императоров внешность Иоанна известна лучше всего благодаря тому, что его портрет сохранился на знаменитой фреске Беноццо Гоццоли, украшающей часовню Палаццо Медичи — Риккарди во Флоренции. Этот правитель едва ли заслужил свою посмертную славу, тем не менее сделал все, что мог, усердно стараясь ради дела, которое считал правым. При таком безнадежном положении все попытки Иоанна были обречены. Может, это было к лучшему. Византия подрывала себя изнутри и, в условиях внешней угрозы вряд ли способная к самостоятельным действиям, теперь уменьшилась до едва различимой точки на карте Европы и нуждалась — возможно, более, чем любая другая некогда великая нация, — в coup de grace. [187]Его пришлось дожидаться очень долго. Теперь наконец его время подошло.
Через четыре месяца после смерти Иоанна 13 февраля 1451 г. [188]в Адрианополе от апоплексического удара султан Мурад сошел в могилу. Ему наследовал его третий сын, Мехмед, — двое его старших братьев умерли двумя годами ранее, причем как минимум один из них при подозрительных обстоятельствах. Мехмеду исполнилось восемнадцать лет. Это был серьезный ученый юноша; ко времени вступления на престол он, как утверждают, говорил не только на родном турецком, но и арабском, греческом, латинском, персидском и еврейском. Услышав новость, Мехмед поспешил в столицу, где закрепил за министрами своего отца их посты или назначил их на другие должности. Во время этих церемоний главная из жен Мурада явилась поздравить его с вступлением на престол. Мехмед встретил ее тепло и какое-то время беседовал с ней, но когда она вернулась в гарем, то обнаружила, что ее новорожденный сын утоплен в ванне. Юный султан, очевидно, был не из тех, кто упускает свой шанс.
В первые месяцы после воцарения Мехмед заключал договоры с Хуньяди, Бранковичем и дожем Венеции Франческо Фоскари; письма с дружественными заявлениями были посланы валашскому князю, рыцарям ордена Святого Иоанна на Родосе и генуэзским правителям на Лесбосе и Хиосе. Послам, отправленным из Константинополя Константином XI, Мехмед, как говорят, отвечал столь же льстиво, клянясь Аллахом и пророком жить в мире с императором и его народом и поддерживать дружественные отношения, которые связывали его отца с Иоанном VIII. Возможно, именно это последнее обещание насторожило императора. По-видимому, он был одним из первых европейских правителей, который почувствовал, что молодой султан не таков, каким кажется, но в действительности, напротив, весьма опасен.
Мехмед мог испытывать аналогичные чувства по отношению к Константину, который в бытность свою деспотом Мореи причинил немало хлопот его отцу Мураду. Константин Драгас (Драгаш) [189]— будучи во всех отношениях Палеологом, он предпочитал использовать эту греческую форму имени своей матери-сербки — в свои четыре с половиной десятка лет уже дважды овдовел и, поскольку оба его брака оказались бездетными, усердно искал себе третью жену. Когда в 1451 г. император услышал о смерти Мурада, в его уме родилась блестящая идея жениться на одной из вдов султана — христианке Марии, дочери старого Георгия Бранковича. После четырнадцати лет пребывания в гареме она осталась бездетной, и все считали, что Мурад не состоял с ней в супружеских отношениях. Она являлась мачехой нового султана; чем не способ держать мальчика под своим контролем?
Нет особого смысла рассуждать на тему о том, каким путем пошла бы история, если бы Константин Драгаш женился на Марии Бранкович. Все это, в общем, лишено смысла. Вполне возможно, что она смогла бы убедить своего пасынка отказаться от планов в отношении Константинополя, — в таком случае Византийская империя смогла бы продержаться в течение еще одного или двух поколений, но она никогда не смогла бы вернуть себе былую мощь. Лишенная сил и средств, она представляла собой христианский островок в океане ислама, дни которого были уже сочтены, а крушение неизбежно. В сущности, хотя ее родители с радостью благословили такой план, он потерпел фиаско из-за самой Марии. Та объяснила, что дала клятву: если ей удастся избавиться от власти неверных, то она проведет остаток жизни в целомудрии, чистоте и праведных трудах. Последовавшие события полностью подтвердили правильность ее решения.
