Мануил ублажал высоких гостей, устраивая для них пиры и увеселения одно за другим, однако в то же самое время ожидал худшего. Он недавно возвратился из Анатолии, где сам вел военную кампанию, и знал, что эти войска, движущиеся, что называется, «нога за ногу», лишенные как боевого духа, так и дисциплины, не имеют шансов выстоять против кавалерии сельджуков. Он снабдил их провизией, дал им проводников; предупредил насчет трудностей с водой; наконец посоветовал идти не прямой дорогой через районы, расположенные вдали от моря, но по побережью, большая часть которого по-прежнему находилась под контролем Византии. Большего он не мог сделать: если после всех этих предостережений они настаивают на том, чтобы их перебили, им придется винить лишь самих себя. Со своей стороны он, конечно, пожалеет о них, хотя, возможно, не будет безутешен.
Прошло, по-видимому, всего несколько дней после того, как император простился с германской армией, и вот он получает известие о том, что турки внезапно напали на нее и фактически уничтожили. Сам Конрад и Фридрих Швабский бежали и вернулись, дабы присоединиться к французам, которые по-прежнему находились в Никее, но девять десятых их людей теперь лежали или убитыми, или умирающими посреди останков их лагеря. Начало оказалось дурным, но и дальше не было лучше. Не успел Конрад добраться до Эфеса, как тяжело заболел. Мануил немедленно отправился на корабле из Константинополя и благополучно привез его во дворец. Он гордился своими медицинскими познаниями и самолично выхаживал Конрада. Наконец, когда Конрад достаточно поправился для того, чтобы продолжать путешествие, император предоставил в его распоряжение отряд, чтобы сопроводить его в Палестину.
Тем временем французы прилагали отчаянные усилия, чтобы пройти через Анатолию, где в столкновениях с турками они несли тяжелые потери. Хотя вина полностью лежала на короле Людовике, проигнорировавшем совет императора держаться ближе к побережью, он настаивал на том, что все стычки происходят по причине небрежности или предательства (или же того и другого вместе) со стороны византийцев; его недовольство греками приняло почти патологический характер. В конце концов он и его домочадцы взошли на корабль в Атталайе (современная Анталья) и, забрав с собой столько кавалерии, сколько могло взять на борт судно, покинул и остаток армии и паломников, дабы те продолжали борьбу как смогут. Весной 1148 г. жалкие остатки некогда великого воинства дотащились до Антиохии.
И это было только начало. Могущественный Зенги умер, но власть перешла от него к еще более великому зятю Нур ад-Дину; его крепость в Алеппо теперь сделалась средоточием оппозиции мусульман франкам. Таким образом, Алеппо стал первоочередной целью для крестоносцев и на Людовика оказывал мощное давление Раймунд Антиохийский, требовавший немедленно напасть на город. Он отказался, выдвинув в качестве причины нелепое объяснение: сначала он должен помолиться Гробу Господню. Тем временем королева Элеонора (ее любовь к мужу отнюдь не усилилась вследствие опасностей и неудобств во время путешествия, а о ее отношениях с Раймундом уже пошел слух, что они в чем-то вышли за пределы тех контактов, которых обычно следует придерживаться дяде и племяннице) объявила о своем намерении остаться в Антиохии и начать бракоразводный процесс. Они с мужем состояли в дальнем родстве, но эту проблему, когда заключался их брак, с легкостью обошли. Однако если ее поднять вновь, это могло причинить затруднения — и Элеонора знала это.
Несмотря на всю свою мрачность, Людовик в кризисные моменты не терял присутствия духа. Он не обратил внимания на протесты жены и потащил ее в Иерусалим; испортил отношения с Раймундом настолько, что князь Антиохийский вообще отказался в дальнейшем играть какую-либо роль в Крестовых походах; в мае Людовик прибыл в Святой город с погруженной в молчание королевой «на буксире». Там он находился до 24 июня, когда все предводители крестоносцев собрались в Акре, дабы обсудить план кампании. Остается тайной, почему в этот момент они решили напасть на Дамаск. Будучи единственным крупным арабским государством, продолжавшим враждовать с Нур ад-Дином, оно могло — и должно было — стать союзником, чья помощь была бы неоценима. Напав же на него, они — против его воли — вовлекли Дамаск в мусульманское сообщество, руководимое эмиром, и сами подписали себе смертный приговор. Прибыв, они обнаружили, что Дамаск хорошо укреплен, а его защитники полны решимости обороняться. На второй день, приняв еще одно роковое решение — одно из столь характерных Для движения крестоносцев, — они перенесли лагерь в район юго-западного участка стен, где не было ни тени, ни воды. Людовик и Конрад вскоре поняли, что продолжение осады почти неизбежно повлечет за собой гибель всей их армии. 28 июля, всего через пять дней после начала кампании, они решили отступить.
Ни одно место в Сирийской пустыне не ввергает в такое уныние, как темно-серое, однообразное пространство — песок и базальт, — лежащее между Дамаском и Тивериадой. Христиане должны были испытывать всю тяжесть отчаяния, отступая через эти места в самой середине лета: безжалостное солнце и жгучий ветер пустыни били им прямо в лицо; их неотступно подгоняли конные лучники-арабы; за караваном оставался источающий зловоние след — людские трупы и павшие лошади. Они понимали — это конец. Потери были гигантскими, но еще хуже, чем потери, был стыд. Некогда славная армия, поставившая перед собой целью охранить совершенный идеал христианского Запада, сдалась и отказалась от всего предприятия после четырех дней боев, не отвоевав ни пяди земли у мусульман. То было высшее унижение — и ни им, ни их врагам не суждено было позабыть его.
«Неудача Второго крестового похода, — писал сэр Стивен Рансимен, — ознаменовала поворотный пункт в истории Отремера». Королевство Иерусалимское просуществовало еще тридцать девять лет, однако после 1148 г. любой беспристрастный наблюдатель счел бы неизбежным окончательное падение города под ударами сарацин. У мусульман уже был один исключительно одаренный лидер — Нур ад-Дин, который захватил Дамаск в апреле 1154 г., что сделало его повелителем мусульманской Сирии. Вскоре было суждено появиться и другому — Салах ад-Дину, более известному как Саладин, который стал величайшим мусульманским героем Средневековья. Он родился в 1137 г. в знатной курдской семье; в тридцать один год его одновременно назначили командующим сирийскими войсками в Египте и визирем халифа династии Фатимидов. К 1171 г. его мощь существенно усилилась — настолько, что он уничтожил обреченный на гибель шиитский халифат и восстановил суннитский ислам. С этих пор он сделался единовластным правителем Египта. Всего через три года после смерти Нур ад-Дина он быстро двинул свою маленькую, но отличавшуюся жесткой дисциплиной армию в Сирию и поставил себе задачу объединить под своим знаменем все мусульманские земли Египта, Сирии, северной Месопотамии и Палестины.
У правителей Иерусалимского королевства было мало шансов выстоять перед двумя такими гигантами. Балдуин III и его преемник Амальрик I, возможно, смогли бы спасти ситуацию, останься они в живых, однако они умерли, когда одному было двадцать два года, а другому — двадцать восемь лет. Следующий король, Балдуин IV, прокаженный, стал жертвой болезни в 1185 г., когда ему было только двадцать четыре года, и оставил трон племяннику, Балдуину V. Тот наследовал ему, будучи ребенком восьми лет от роду, и умер, не дожив до девяти. В сложившихся обстоятельствах его смерть можно было счесть благословением, пусть и несколько странным. Однако возможность найти настоящего лидера отвергли, и трон перешел к отчиму Балдуина V, Ги Лузиньяну — слабому, постоянно недовольному человеку с репутацией недееспособного, в полной мере заслуживавшего того презрения, с которым к нему относились большинство соотечественников. Таким образом, Иерусалим находился на грани гражданской войны, когда в мае 1187 г. Саладин объявил долгожданный джихад, пересек Иордан и вторгся на территорию франков. Поражение христиан, предводительствуемых жалким Ги, было предрешено. 3 июля он повел армию, самую большую из всех, что когда-либо собирало его королевство, через Галилейские горы по направлению к Тивериаде, где Саладин начал осаду замка. После перехода, продолжавшегося целый день, причем в самое жаркое время года, эта армия была вынуждена разбить лагерь на безводном плато, а уже назавтра ее, изнуренную жарой и наполовину обезумевшую от жажды, силы мусульман окружили и изрубили на куски близ маленького холма с двумя вершинами, известного как Рога Хыттина.
