Варе нравилось, что Ирина ни о ком не отзывалась худо, а о своем руководителе Газарине она обычным для нее холодным, ровным тоном говорила восторженно, — по ее словам, не было таких достоинств, какими не обладал бы Газарин, умный, талантливый, добрый, даже красивый, с чем Варя уже не могла согласиться.

— Да не влюблены ли вы? — воскликнула однажды Варя, слушая Ирину.

Ирина ответила со свойственной ей прямой рассудительностью, поражавшей Варю больше, чем неожиданный приступ откровенности у других людей.

— Он мне нравится. Я иногда подумывала: не сделать ли так, чтобы он начал за мной ухаживать? Мне очень хотелось бы, чтобы у меня был такой муж, как он. Но это неосуществимо — у него жена и двое детей. Они где-то в Ленинграде, на письма не отвечают, но он надеется, что они живы. Жена и двое детей… Нет, ничего серьезного получиться не может…

В одиннадцать в комнату к Варе постучали Сеня Костылин и Вася Накцев. Это были рабочие площадки ТЭЦ, юноши, часто приходившие в общежитие девушек. Костылин ухаживал за Зиной, но, по общему признанию, без успеха. Зина открыто утверждала, что так будет всегда, — она не терпела тех, кто угождал ей.

— Здравствуйте, Варвара Петровна! — громко и вежливо поздоровался Костылин еще на пороге. Варя была старше его почти на пять лет, и он невольно обращался с ней иначе, чем с другими девушками. — Зашли на огонек. Как Зина, еще не вернулась из клуба?

— А я даже не знаю, в клубе ли она, — ответила Варя. — Когда я пришла домой, ее уже не было.

— Долго они там трудятся, — неодобрительно сказал Костылин. — Полный рабочий вечер, покрепче, чем у нас на площадке. Ну, извините за беспокойство, мы с Васей потопаем.

Но Варя встревожилась. По городу ползли слухи о ночных нападениях, ограблениях и убийствах. Это не были праздные рассказы. Неделю назад в снегу нашли труп убитого бухгалтера шахты. А через два дня произошло событие, поразившее своей дерзостью весь Ленинск. Под самое утро на кухню столовой явились трое, закутанные до глаз, показали повару и судомойке ножи и утащили два мешка консервов и сахару, отпущенные со склада на приготовление завтрака.

Варя попросила Костылина пойти Зине навстречу. Сеня, поколебавшись — он знал, что Зина не любит, когда с ней обращаются как со слабой девочкой, — решился.

— Пошли, Вася, — сказал он приятелю. — Ничего, конечно, не случилось, а для порядка проверить надо.

Они возвратились через полчаса все вместе. На Зине лица не было. Обычно живая и решительная, она была бледна, перепугана и, не раздеваясь, села на свою кровать. Варя с содроганием слушала ее рассказ.

После репетиции Зина вышла позже всех, в самый пустынный час. Рабочие ночной смены уже прошли на свои площадки, а вечерняя смена еще не возвращалась. У самого их общежития, на мостике через Волчий ручей, ей встретились двое, огромные, глаза у них горели, как фары. Один схватил ее за воротник, другой вцепился в рукав. Она стала отбиваться и кричать. Второй вытащил нож, но она вырвалась и побежала назад. Первый отстал сразу, а второй долго бежал за ней и кричал: «Стой, падло! Стой, говорю!» Она снова ворвалась в клуб, там уже было все закрыто, только сторож сидел в вестибюле. Тут ее по-настоящему стал трясти страх, до этого она так бежала, что не успевала бояться, а сейчас просто умирала, вскрикивала, когда ветер хлопал дверью, хватала сторожа за руки. Она так и решила до самого утра никуда не выходить. Здесь ее нашли Сеня с Васей. Но она и им сказала, что скорее умрет, чем выйдет на улицу.

— Ты знаешь, Варенька, я не пугливая, — говорила Зина торопливо, — но когда он вытащил нож, мне вот так сразу и показалось, что сейчас у меня случится самый настоящий разрыв сердца. Просто не знаю, как не умерла.

Костылин, сам расстроенный, пытался ее грубовато утешить:

— Насчет сердца не беспокойся, оно только у стариков рвется, у тебя сердце палкой не переломаешь.

Зина огрызнулась:

— А тебя не касается, какое у меня сердце! Понятно?

Смущенный, он заговорил о другом:

— Теперь тебе самодеятельность придется бросать, Зина. Охота каждый день ножа ожидать.

Но Зина упрямо возразила:

— Ну, прямо, каждый день! Стану уходить со всеми, только и всего.

Тогда он решительно сказал:

— Ну, если так, я буду тебя встречать. И если кто полезет, не порадуется!

Варя, улыбаясь, посмотрела на Костылина, а Зина, немного оправившаяся, закричала:

— Не хвастайся! Терпеть не могу, когда мальчишки хвастаются! А сейчас уходите. Совсем бессовестные стали. Позже двенадцати в женском общежитии нельзя оставаться, а вы все торчите. И смотри, Сеня, завтра полдвенадцатого приходи — без тебя я ни шагу не сделаю.

— Не сомневайся! Буду, как штык, — пообещал он, обрадованный таким поворотом дела.

Измученная Зина заснула быстро, а Варя все не могла уснуть. Ее кровать стояла у самого окна, а напротив, на улице, висел электрический фонарь. Ветер раскачивал его, и по комнате то пробегали сумеречные полосы света, то наступала густая темнота. Варя снова возвратилась мыслью к разговору с Седюком. Она все больше чувствовала, что разговор этот бесконечно важен для нее каким-то особым, скрытым значением. Но когда она старалась понять и выделить этот скрытый смысл, все опять расплывалось и путалось. И вдруг она поняла: это была тайна. Тайна связывала его, жила в нем постоянной болью, теперь он высказался, ему стало легче. А она разделила его тайну, она этим связана с ним, стала ему ближе.

«Глупая! — сказала она себе с упреком. — Он сейчас спит и видит сны, и, поверь, тебя в этих снах нет, а ты думаешь о нем, все думаешь, все думаешь!»

И от несправедливости всего этого ей стало горько. Она вытерла выступившие от обиды слезы и приказала себе спать. Но сон не шел. В голове ее путались разные образы — лицо Седюка, темная долинка, заваленная снегом, верхушки лиственниц, снова его лицо. И над всем поднималась широкая, неправдоподобно нарядная ночь, струилось, металось и плясало сумрачное пышное сияние, небо осыпалось красными, зелеными, желтыми иглами. Варя уже не Думала ни о нем, ни о его жене, ни о себе — неистовая цветовая буря металась по комнате, наполняла и поглощала ее, дышала свежим холодом. Откуда-то издалека отчетливо пробило три часа. В замочной скважине осторожно звякнул ключ. Варя, испуганная неожиданным звуком, приподнялась на кровати. В комнату тихо вошла Ирина. Она минуту стояла у двери, приглядываясь к темноте, потом сделала несколько шагов.

— Включите свет, Ирина, — прошептала Варя. — Зина спит, она ничего не услышит.

Но Ирина не подошла к выключателю, а остановилась посреди комнаты. В полусвете сияния, проникавшего сквозь замерзшее окно, она вырисовывалась смутно и неопределенно. Она не сбрасывала пальто, запрокинула вверх руки и откинула назад голову. Платок сполз с ее головы и с шуршанием свалился на пол — на темном полу лежало светлое пятно. Все это было так, как часто происходило — Ирина любила эту позу с запрокинутыми вверх руками. И все это было другое, чем прежде, — и ее странное молчание, и то, что она не поднимала упавшего платка, и даже то, что она не зажигала света, словно боялась его. И Варя вдруг поняла, что произошло с Ириной, она поднялась на кровати.

— Ирина! — сказала она отчаянно. — Ирина! Ирина медленно подошла к кровати и, еще не сев на нее, крепко ухватила Варю за голые плечи. Ее волосы упали Варе на лицо, она прижималась к Варе всем телом. И снова она была не похожа на себя, равнодушную ко всему, лениво-замедленную. Варя ощутила, как от нее струятся волнение, тревога и счастье. В комнате было темно, но Ирина вся словно светилась этим внутренним волнением. Варе казалось, что она видит ее лицо — румяное, смущенное, полное восторга. И Варя, вспомнив о нападении на Зину, спросила совсем не то, что надо было спрашивать, а первое, пришедшее в голову:

— Он проводил вас, Ирина? На улице сейчас опасно.

— Да, он проводил меня, Варя. Он такой хороший, Варя, он такой хороший! — Ее голос и слова подтверждали то, что Варя уже угадала. И сама Ирина знала, что Варя все угадала и больше объяснений не нужно.