Красная ракета взлетела полого и быстро истаяла каплями над черной чертой горизонта. Острова голубого тумана из ничего возникали над аэродромом, плавно покачивались, жались к земле.

До отлета Самарина оставались минуты. Собственно, по плану его самолет уже должен был находиться в воздухе, но у экипажа возникли какие-то сомнения по метеокарте, и штурман побежал на командный пункт.

Самарин и Иван Николаевич стояли неподалеку от тяжелого в неподвижности самолета, у бензозаправщика, водитель которого, похрапывая, сладко спал, привалившись на руль и свесив одну ногу в кирзовом сапоге в приоткрытую дверцу. (Как ему не позавидовать?) Самарин чувствовал себя в этой безмятежной тишине неважно, его сковывало нервное напряжение. Не то чтобы он боялся, но трудно было спокойно думать о том, что с момента вылета начнется неизвестность, которой потом не будет конца. Благополучно ли пройдем над фронтом? Долетим ли до места? Как пройдет прыжок и приземление? Как там сложится все, в первые минуты на земле? Все неизвестно, и все таит в себе опасности. «Наверно, никто спокойно думать об этом в такие минуты не может», — утешал себя Самарин. И вдруг услышал глухой голос Ивана Николаевича:

— Знаешь, что я хочу тебе сказать на прощание? О привычке к опасности...

Самарин даже затаил дыхание.

— Да, такая вот у нас с тобой работа. Такая профессия. Случайные опасности угрожают всем. А у разведчика опасности как бы запланированы. Одни у нас говорят: к опасности можно привыкнуть. Однако глагол «привыкать» суть дела точно не выражает. Кроме того, привычка порождает равнодушие и некоторый как бы автоматизм восприятия происходящего с тобой, а это станет для тебя новой опасностью, дополнительной ко всем. Лучше выработать в себе негаснущую готовность к любой опасности и стремление ее избежать или преодолеть. И помнить при этом, что появление опасности чаще зависит от тебя самого, от того, как ты живешь и работаешь по легенде. И поскольку все возможные и невозможные опасности предусмотреть все-таки нельзя, то должна быть готовность к ним каждую минуту. И это «каждую минуту» — не для красного словца. Потому что, даже когда ты спишь, в это время где-то возникает опасность...

Но что же тогда? Прикажете не спать? Нет. Если ты каждую минуту будешь только то и делать, что ждать опасность, все твои душевные силы уйдут на это. Значит, надо что-то другое... Может, так — готовность к опасности надо включить в само твое дело как важную его часть, чтобы, когда она возникнет, не испугаться и не растеряться перед ней. И надо учиться ее предугадывать. А для этого необходим постоянный и строжайший анализ собственных действий, чтобы не осталась незамеченной тобой ни одна твоя самая малая ошибка или оплошность. Обнаруженный просчет уже дает тебе преимущество — опасность не может возникнуть внезапно и ты можешь к ее появлению подготовиться. И еще... Все опасности, кроме тех, которые ты сам на себя навлечешь, будут создавать для тебя люди, задача которых тебя разоблачить. Для этого им нужно опровергнуть твою легенду. А сделать это очень трудно — она отработана тщательно, все ее звенья привязаны к действительности. Кто будет этим заниматься? Господа из гестапо или абвера. Кто они такие? Боги? Нет, самые обыкновенные и разные люди. Кроме того, ты знаешь, что гитлеровская система призвала в эти свои органы немало всяческого человеческого дерьма. Твоя задача — в борьбе с опасностью умело использовать чисто человеческие особенности каждого из твоих противников.

И — последнее... Я не люблю рядом со словом «опасность» употреблять эпитет «смертельная». Ситуация этой войны нам с тобой больше чем ясна — мы ведем борьбу за честь и свободу нашей Родины. Наши солдаты на фронте ежечасно жертвуют жизнью во имя победы. Разведчику принести эту жертву более чем легко — маленькая ошибка, и все. Но дело у разведчика особое — от его успеха часто зависит сохранение жизни тысяч наших солдат, и, соответственно, врагу твой успех может стоить очень дорого. Значит, все вроде очень просто — не делать ошибок. А возникшей перед тобой опасности надо уметь умно и хитро смотреть в глаза и знать, что смертельная она для тебя только тогда, когда ты поставлен к стенке. Да и в этой ситуации бывают еще случаи...

— По коням! — послышался хриплый голос.

Они оглянулись — это крикнул бежавший к самолету штурман.

— Ну... вперед, Виталий! — поспешно сказал Иван Николаевич, обнял его за плечи и тут же оттолкнул от себя.

«Дорогой Иван Николаевич, я только что прошел еще через одну опасность. Но перенес я это плохо. Плохо... И видимо, зря профессор Краснушкин говорил, что мои нервишки ему нравятся.

Во-первых, опасность возникла по моей вине — я отнесся, мягко говоря, легкомысленно, а точнее сказать, безответственно к установленным здесь регистрационным формальностям, не обеспечил себе резервные возможности, и в результате опасность возникла внезапно. Во-вторых, преодоление опасности, главный бой за выход из опасной ситуации мне пришлось вести с врачами. Мое счастье в том, что легенда предусматривала и это. Так что низкий поклон всем, кто подготовил меня к этому.

Вот уже утро... Новый день... «Ну, вперед, Виталий!» — так вы, Иван Николаевич, сказали мне на прощание. И я пойду дальше...»

Два дня Самарин вместе с Магоне занимался коммерческими делами — нужно было постоянно укреплять свою привязку к тому делу, которое оправдывало его жизнь в Риге,

Как раз в это время Магоне выискал коллекцию художественного фарфора. Он приобрел для пробы три фигурки, и в тот же день они выгодно были проданы. Магоне считал, что нужно брать всю коллекцию. Самарин ее посмотрел и согласился с компаньоном. Коллекцию перевезли к Магоне. Самарин взял себе две вещи. Одну он подарит доктору Килингеру, другую — Вальрозе в благодарность за поездку в Берлин...

Вечером он зашел к Вальрозе домой и застал его укладывающим чемодан. Утром он улетал в Берлин.

— Я звонил тебе два дня подряд, тебя все нет, — говорил Вальрозе, засовывая вещи в разбухший чемодан. — Где ты пропадаешь?

— Меня хотели отправить на фронт.

— Да ну? Уже берут и больных? — как-то равнодушно удивился Вальрозе, не прерывая своего занятия.

— Однако не отправили.

— Слава богу... А я отозван в Берлин. Отец свое обещание выполнил.

— Как у тебя с головой?

— Ты знаешь, вроде легче! — рассмеялся Вальрозе.

— Я останусь тут совсем один, — грустно произнес Самарин.

— А зачем тебе оставаться? Ты же свободный человек. Бросай к чертям эту Ригу и поезжай домой.

— У меня, Ганс, нет дома.

— Извини, Вальтер... Но мой отец обещал помочь тебе. Я ему напомню. Ты приедешь в Берлин, и мы снова будем вместе. А мой дом будет твоим.

— Спасибо, Ганс, — вздохнул Самарин. — Но не будем загадывать, пусть все идет как идет.

— Ну нет, Вальтер! Уподобляться баранам нельзя, надо самим позаботиться о себе! — Вальрозе закончил наконец укладку вещей, приблизился к Самарину и, положив руку ему на плечо, сказал тихо: — Война, Вальтер, решительно повернула назад.

— Как так? — испуганно отстранился Самарин.

— Очень просто, Вальтер... — Вальрозе вернулся к чемодану и начал его закрывать — вдаваться в подробности он явно не хотел.

— Да объясни же мне, что случилось? — с тревогой спросил Самарин.

— Могу сказать одно — сейчас лучше быть поближе к дому.

— Честное слово, мне страшно от твоих слов!

— Я тебе помогу. Сказал — и сделаю. А сейчас мне надо на аэродром. Отлет на рассвете, но я хочу быть на месте заранее.

Самарин протянул ему сверток:

— Возьми мой подарок. На память.

— Что это?

— Фарфоровая фигурка балерины.

— О, спасибо, спасибо! — Вальрозе взял сверток и стал втискивать его в чемодан.

— Да осторожней ты! — взмолился Самарин, но поздно — в свертке хрустнуло.

Вальрозе с виноватой улыбкой посмотрел на Самарина:

— Ничего, Вальтер, в Берлине мне склеят...

Они простились на улице возле отеля, где Вальрозе уже ждала машина. Торопливо обняв Самарина, Вальрозе сказал: