Еще один важный момент: есть ли у него своя семья — жена, дети, может быть, любимая женщина? Особенно важно знать это в связи с тем, как он понимает возмездие — усложненно или в одном простейшем аспекте: остаться живым или умереть. Если только последнее — подход к нему сильно упрощается. Если же понимание возмездия неоднозначно, могут возникнуть самые различные варианты подхода к нему, включая сюда и предложение в какой-то мере искупить свою вину перед Россией помощью ей сейчас.

Очень важный вопрос — как он относится к деньгам? Вдруг он захочет скрыться от возмездия в каких-нибудь далеких странах? Тогда могут очень пригодиться ценности, которыми Самарин был снабжен в Москве и которые лежали у него нетронутые...

В общем, нужно узнавать о нем как можно больше.

Эту шифровку Самарин раскодировал ночью, а утром уже обработал заранее подготовленный конверт с извещением о гибели отца во время воздушной бомбардировки.

Убитый горем, он отправился к Вальрозе.

Прочитав скорбное извещение, Вальрозе долго молчал, стиснув зубы, он, очевидно, искренне сочувствовал приятелю. Потом он встал из-за стола, сел рядом с Самариным и обнял его за плечи.

— Вальтер... Вальтер... Бедный Вальтер, — тихо говорил он, прикасаясь щекой к его щеке. — Кто верит в бога, тем, наверно, легче, они говорят: все от бога... Но мы с тобой знаем: все от войны. Ее главный след — могилы, могилы, могилы... Сыновья теряют отцов, отцы — сыновей...

Самарин слушал его и думал: этот новоиспеченный гестаповец не прошел черную школу своей службы и еще может быть человеком. Вальрозе будто подслушал его мысли — резко встал и произнес каким-то чужим, злым голосом:

— Месть, Вальтер!.. Только месть — «наше успокоение! Только месть!

— За меня придется мстить тебе, я — безоружный...

— Ничего, Вальтер. Делай свое дело, ведь оно для немцев...

— Разве что...

В соседней комнате послышались возбужденные голоса, топот ног, и в кабинет Вальрозе вошел мужчина в штатском. Еще в дверях он на ходу выбросил вперед руку, прошел к столу и уже открыл рот, но, увидев Самарина, запнулся.

— Докладывайте! — приказал Вальрозе,

— Задержали одного типа... Патруль хотел проверить его документы, а он бросился бежать. Я его перехватил. Документов у него нет. Но вот что поважнее документов — там, где он бежал по путям, подобран сверток, в котором оказался наган. Он от свертка отрекается.

— Проверить по отпечаткам пальцев.

— Обертка матерчатая.

— А на самом оружии?

— Боюсь, захватали, когда смотрели наши...

— Идиоты... Где он?

В кабинет ввели парня лет двадцати пяти, в ватнике, без шапки, взмокшие русые волосы по самые глаза облепляли его раскрасневшееся лицо. Патрульные держали его за руки. Парень знал только латышский, и допрос шел с переводчиком.

— Фамилия? Имя? — крикнул Вальрозе. Его вообще было не узнать — лицо от злости точно заострилось.

— Цирулис. Петр. — Парень вырвал у патрульного руку и пятерней откинул с лица волосы,

— Что делал на вокзале?

— Только что приехал из Цесиса, — уверенно ответил парень.

— Зачем приехал?

— Искать работу.

— Что делал в Цесисе?

— Работал на строительстве дороги... у ваших.

— Почему бросил работу?

— Все сделали, и нас — местных — отпустили.

— А зачем тебе понадобился наган?

— Я уже говорил — это не мое.

— Дурак. Мы проверим по отпечаткам пальцев, и тогда тебе будет хуже. Лучше сознавайся сейчас.

— Что хотите делайте, наган не мой.

— Где собирался жить в Риге?

— Где придется. Сперва надо работу найти.

— Почему у тебя нет документов?

— А какие у меня могут быть документы? Я крестьянин, службы у меня нет.

— А почему же ты не пашешь землю, а разъезжаешь?

— Кто же пашет, когда еще снег лежит? — улыбнулся парень. — А ко времени я вернусь.

Он отвечал спокойно, уверенно и все время пытался высвободить руки. Самарин был почти уверен, что наган его и что приехал он в Ригу совсем не для того, чтобы искать работу. Но что можно для него сделать? Как ему помочь?

Вальрозе, возможно, из-за Самарина не захотел больше возиться с задержанным и приказал отправить его в городскую комендатуру. Когда парня увели, он вздохнул и сказал:

— Что ни день, ловим таких вот...

— Кто они?

— Чаще бродяги, а попадаются и красные сволочи. Этот, наверно, такой.

— Почему? Его ответы весьма правдоподобны, а твои люди не видели же, что сверток бросил он?

— Не видели, потому что слепые! — со злостью ответил Вальрозе, — Патрульную службу несут солдаты, отлежавшие в госпиталях. Отожрались там и теперь ничего, кроме ног у девочек, не видят. Поэтому и взрываются виллы. Да черт с ним! Я сейчас смотрел на него, а все помнил о твоем отце. Честное слово, я бы ему сам пулю в лоб всадил за твоего отца. Ведь в его нагане была приготовлена смерть для кого-то из нас. Но ничего, его расколют как миленького, и он свое получит...

Они долго молчали. Самарин сидел склонив голову и думал об этом парне — вот еще одна жертва. А видно, что парень хороший, смелый. Надо о нем хотя бы сообщить Рудзиту — может, парень шел к нему?.. Усилием воли оборвал эти мысли — нужно было возвращаться в другую жизнь и в мир совершенно иных дел.

— Беспокойная у тебя служба, — сочувственно сказал Самарин.

— Но спокойнее, чем у тех ребят, что ехали тогда со мной в поезде. Недавно я получил письмо — еще двоих похоронили... — Вальрозе стукнул кулаком по столу и почти закричал: — Русские — это бандиты, а не солдаты! Если бы они воевали честно, мы бы их давно на колени поставили!

— Что на фронтах? — выждав немного, спросил Самарин.

— То-то и дело, Вальтер, что и там не все ладно... Чего стоит один Сталинград! Я видел офицера оттуда, он рассказывал, что русские превратили этот город в кровавую мясорубку...

— Да, черт возьми, не думал я, что все так затянется, — печально проговорил Самарин. — А чем дальше, тем мне — невоюющему — все тяжелее.

— А может, наоборот? — вдруг спросил Вальрозе. — Нет ли у тебя оснований благодарить свою судьбу?

— А отец?.. Мучает бессилие... И еще мысль, что если все это протянется еще, горя от жертв станет больше, чем радости от приобретений.

— Я тоже об этом думаю... — признался Вальрозе и утешающе улыбнулся: — Но ты-то как раз и делаешь приобретения для Германии, для немцев.

— Мои дела мышиные, — махнул рукой Самарин. — Твой отец не пишет?

Лицо у Вальрозе потемнело.

— Пишет. Но ничего радостного, то, что обещал, сейчас сделать нельзя. И я, в общем, понимаю. Ты знаешь, за тот взрыв в Межа-парке на фронт отправили около двадцати наших...

— Хочется быть хоть немного ближе к войне, — вздохнул Самарин.

— Подождем, Вальтер. Обстановка разрядится, и все будет в порядке.

В отношении следующей встречи с Осиповым Самарин решил инициативы не проявлять и ждать шага с его стороны. Занимался коммерцией...

Однажды хозяин квартиры Леиньш сказал Самарину, что тот непонятный русский, что проживает в этом доме в немецким корпусе, попросил номер его телефона, и отказать он не мог.

— Следовало сначала спросить разрешения у меня! — строго выговорил Самарин. — Я ему нужен, а мне он не нужен. Наконец, мало ли кто попросит.

— Слушаюсь... учту на будущее... Но ей-богу, он же какая-то ваша шишка.

Самарин был уверен, что Леиньш об этом разговоре Осипову сообщит. И не ошибся. Когда следующим утром Осипов позвонил, он начал разговор именно с этого.