Сразу прошли в гостиную с эркером. Там был накрытый скатертью, но пустой стол. В камине, потрескивая, горели дрова. Пухлый сидел в кресле перед камином, но теперь встал, чтобы приветствовать гостей. Держался приветливо, но улыбка на его лице то и дело точно замирала. Самарин заметил, что Граве, знакомя отца с Пухлым, имени его не назвал — все-таки они еще оберегали себя.

А Павел Владимирович вел себя так, будто знал этих гестаповцев давно и достаточно хорошо или, во всяком случае, лучше Самарина.

— Господи! Камин, и притом горящий! — воскликнул он, протягивая руки к огню. — До чего же приятно. Мы у себя уже начали забывать об этой роскоши...

Пухлый предложил ему сигару. Он не взял, быстро вышел в переднюю и вернулся, держа в поднятой руке коробку советских папирос «Герцеговина Флор».

— Я угощу вас чем-то редкостным! Смотрите! «Герцеговина Флор»! А меж тем это советские папиросы. Вот тут указано: «Москва, табачная фабрика «Ява». — Гестаповцы взяли у него коробку, рассматривали ее со всех сторон. — А теперь я сообщу вам нечто весьма пикантное — это любимые папиросы господина Сталина. Честное слово! Я купил целый короб этого добра у одного нашего интенданта, ведающего трофеями. Могу поделиться. Но давайте закурим — это действительно нечто необыкновенное!

Все взяли по папиросе и закурили, дегустаторски принюхиваясь к аромату. Но Пухлый при этом почему-то смотрел на Павла Владимировича с иронической улыбкой.

— Что-то сладковато, — заметил Граве.

— Это вам так кажется после ваших убийственных сигар! — засмеялся Павел Владимирович.

— Насчет Сталина — это, конечно, реклама? — спросил Пухлый.

— Абсолютно точно. Это даже показано в одном русском кинофильме, как мне говорили. Только он курит их так: берет папиросу, разламывает и табак из них набивает в трубку.

Пухлый сказал:

— А я только собрался раскрыть вашу рекламную ложь — известно, что Сталин курит только трубку, у меня даже есть его фотография с трубкой в зубах.

Давясь от смеха, Павел Владимирович ответил:

— Теперь он фотографируется уже не с трубкой, а с трубой, в которую он вылетает! — Он загоготал, а за ним — и Граве с Пухлым.

— Можно мне, отец? — протянул руку к коробке Самарин.

— Обойдешься! — рыкнул на него Павел Владимирович и отдал коробку Пухлому: — Примите сей маленький презент. А теперь разрешите рассказать один анекдот, уж больно он к месту.

Пухлый благосклонно кивнул.

— Один еврей, из Америки конечно, приходит к нашему самому главному интенданту. Я, говорит, скупщик недвижимого имущества и хочу купить у вас Московский Кремль. К сожалению, не получится, отвечает ему интендант. Вы, говорит, скупаете имущество недвижимое, а мы этот Кремль так сдвинем, что от него ничего не останется! — Павел Владимирович первый засмеялся, но Граве и Пухлый даже не улыбнулись. Оборвав смех, Павел Владимирович спросил тревожно: — Неужели не смешно? А в нашей среде коммерсантов от этого анекдота смеются до слез. Впрочем, в гестапо, кажется, вообще не смеются. В Бельгии я имел дело с одним вашим коллегой. Железная тайна сделки не позволяет мне назвать наверняка известную вам фамилию. Так он за все время, что я имел с ним дело, а это тянулось почти год, улыбнулся только раз. Он так провел меня за нос по одной сделке, что я, уходя от него, забыл на вешалке плащ. Он кричит: вы плащ забыли! А я ему в ответ: какой плащ, там, на вешалке, висит шкура, которую вы с меня содрали! И вот только в этот момент он и улыбнулся.

Граве эта история рассмешила, а Пухлый промолчал. И тогда Павел Владимирович сказал серьезно:

— Но однажды содранная с меня шкура напомнила мне о деле. Не займемся ли им? Вальтер, расскажи коротко о состоянии сделки.

— Вы же, отец, все знаете... — попытался возразить Самарин, но отец так глянул на него, что он мгновенно вынул из кармана блокнот и приготовился рассказывать.

— Так положено, господа, — обратился Павел Владимирович к гестаповцам, — когда идет крупная сделка, время от времени мы должны окидывать взором всю картину сделки.

— Первый этап сделки на сумму десять тысяч... — начал Самарин, нарочно не назвав валюту.

— Десять тысяч чего? — тотчас последовал сердитый вопрос Павла Владимировича.

— Долларов.

— Так и надо было сказать. Господа, извините меня, но я прерву изложение нашей сделки: нам, я вижу, следует объясниться. Господин Граве назвал меня сегодня сверхосторожным отцом осторожного сына. Я ответил, что отсутствие осторожности опасно всегда и во всем. Но как я это понимаю? Вот только что мой сын не назвал валюту. Небось из осторожности? Да? — Самарин кивнул.

— А эта осторожность уже глупость. А вот вы, — Павел Владимирович обратился к Пухлому, — когда нас знакомили, не назвали своего имени — вот это осторожность необходимая, и я ее оценил. Зачем мне знать ваши фамилии? Мне в нашей ситуации важно испытывать к вам полное доверие. А что касается тайны нашей сделки, то я хочу заверить вас, господа, что в ней, в этой тайне, я заинтересован гораздо больше вас и вы должны это понимать. Поэтому давайте проведем наше дело на основе взаимного доверия, а не подозрительности. Согласны?

Пухлый кивнул. За ним — и Граве.

— Значит, общая сумма первой нашей сделки десять тысяч долларов. Продолжай, Вальтер.

— Половина суммы уже вручена клиентам. Сегодня фирма вручает вторую половину и соответственно возвращает расписку за первую. Соответственно клиенты сегодня вручают фирме товар.

— Кстати, товар упакован? — деловито спросил Павел Владимирович.

— Да. Так просил ваш сын, — немного тревожно ответил Граве, он, наверно, подумал, что глава фирмы снова захочет смотреть товар.

— Покажите, пожалуйста, как это сделано, — попросил Павел Владимирович.

Граве принес из другой комнаты аккуратный ящичек, окантованный железными лентами и перехваченный чемоданными ремнями с ручкой.

Павел Владимирович встал, подошел к ящику и приподнял его.

— Не так уж тяжело, — усмехнулся он. — Вдвоем дотащим.

— Вес точный, как было обусловлено.

Павел Владимирович снова сел за стол:

— Продолжим нашу работу. Итак, мы обязаны вручить вам вторую половину суммы. Вальтер, возьми в чемодане, в кармане крышки.

Самарин принес и положил на стол завернутую в бумагу пачку долларов.

— Упаковка наша, — смеялся Павел Владимирович. — Будете считать или поверите, как я, что вес правильный?

— Верим, — тихо произнес Пухлый и повернулся к Граве: — Уберите.

Граве унес деньги в другую комнату.

— Таким образом, — серьезно сказал Павел Владимирович, — с первым этапом нашего дела покончено, и мы со свободными руками беремся за дело новое. Наша фирма предлагает новый этап на общую сумму пятьдесят тысяч долларов. В случае успешной договоренности и по второму этапу, наша фирма оставляет за собой право предложить и дальнейшее развитие дела. Но принимается ли вами первая предельная сумма? — Павел Владимирович, как продавец на торгах, поднял над столом карандаш и ждал, смотря то на Пухлого, то на Граве.

— Мы уже сообщили вашему сыну — принимается. Но у нас возникло сомнение в справедливости нынешней цены... — Граве посмотрел на Пухлого и продолжал: — Поэтому вес товара в расширенном варианте не будет больше нынешнего в пять раз. Понимаете?

— А во сколько же раз будет больше? — настороженно спросил Павел Владимирович.

Пухлый молчал.

— Может, вы тоже решили содрать с меня шкуру и предлагаете вес меньше нынешнего?! — со злой усмешкой спросил Павел Владимирович.

— Вам известно, на что идут эти средства? — опросил Пухлый,

— О да, сын мне говорил, и дело это, конечно, благородное, но почему, господа, вы хотите быть благородными за мой счет?

— По новой сделке мы дадим товара по весу в три раза больше нынешнего! — решительно заявил Пухлый.

— В четыре, — мгновенно парировал Павел Владимирович и снова поднял карандаш.

— Здесь все-таки не базарный торг, — поморщился Пухлый.