Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Я понимаю, со стороны может показаться, что ничего страшного со мной не происходило, — сказала Эллен.

Я мог понять, какие чувства обуревали ее. Наше существование поддерживают самые обыденные вещи. Вы думаете, что пережили кризис, но утром обнаруживаете, что в хлебнице на кухне нет хлеба или вам не нравятся ваши туфли, а потом вы ударяетесь лбом о стену и плачете так, что не можете остановиться.

А тем временем стало происходить еще кое-что.

Посреди ночи в ее дверь раздавался стук. В первые несколько раз она спускалась, но никого не находила. На пятый или шестой раз ей показалось это нелепым, и она перестала спускаться, но как-то утром обнаружила, что из комнат на первом этаже пропадают вещи или по меньшей мере оказываются на других местах, словно тот, кто стучал, но не получал ответа, отпирал дверь своим ключом и входил в дом. Трудно было предположить, что пропавшие вещи могли кого-то заинтересовать. Исчезли две-три семейные ценности, а также приставной столик, который Эллен купила за пять долларов на распродаже, старая кастрюля и, наконец, все мыло из ванной, которая располагалась на том же этаже, что и спальня Эллен.

Поэтому она снова стала реагировать на стук — сбегала вниз и яростно кричала на того из Робертсонов, кто вел эту дурацкую игру.

Но никого по-прежнему не обнаруживалось за дверью, а вещи продолжали пропадать.

Как-то ночью Эллен решила устроить проверку. До одиннадцати она смотрела телевизор, потом выключила его, а вместе с ним и весь свет в доме. Но она не легла спать, а села в холле, завернувшись в одеяло, и принялась ждать. Она несла вахту, а кофе, сигареты и журналы помогали ей не заснуть.

Около двух часов в дверь принялись колотить — громко, неожиданно и словно ниоткуда. Она не ответила на стук, осталась сидеть на полу, держа в руке кухонный нож и ожидая, что дверь сейчас отопрут.

Но этого не случилось, и она провела на полу всю ночь, пока не стало светать.

Она поднялась наверх после семи, испытывая смутное чувство торжества.

Но ее зубная щетка пропала, и хотя она перевернула весь дом, щетку так и не нашла.

Ну, зубную щетку всегда можно купить, что она и сделала. Но запирая на ночь дверь, она больше не чувствовала, что дом принадлежит ей или что она живет здесь одна. Тот факт, что все окна и двери были надежно заперты, только усиливал это чувство.

Стук в дверь продолжался. По прошествии какого-то времени стучать начали и в окно ее спальни. И из ее стенного шкафа, и из-под кровати. По крайней мере, так ей чудилось. Звуки никогда не были достаточно громкими, чтобы с уверенностью сказать: нет, это не доски скрипят при изменении температуры (а дом оказался очень чувствителен к температурным колебаниям), но она все равно не спала ночь за ночью. Молоко, купленное днем, скисало к вечеру, хотя, возможно, виной тому была вода или новая марка кофе, которую она стала покупать, чтобы каждая чашка не напоминала ей об их с Джерри любимом напитке.

Потом как-то вечером перед сном она на мгновение приподняла жалюзи на одном из окон спальни — теперь она держала их постоянно опущенными — и увидела большую черную птицу над прудом.

Она, казалось, парила на одном месте, и ветер, порывы которого наполняли шумом ветви деревьев, никак не влиял на нее. Потом птица исчезла, и она услышала звук чего-то, удаляющегося в лес. Чего-то крупного.

Эллен опустила жалюзи и провела ночь, сидя на краю кровати. Вот тогда-то, по ее словам, она и поняла.

— Что поняли? — спросил я.

— Это была стриж, — прошептала она, и ее бостонское произношение пропало совершенно.

— Что-что?

Она повернула голову и уставилась в окно.

Скорбь — такая штука, никто не знает, что она может сотворить с вами. Она приходит из столь глубокого источника, что способна искорежить реальность… или, по крайней мере, исказить — сделать такой, какой ее видят душевнобольные. Я сам чувствовал, или слышал, или видел вещи, которые, как я прекрасно знал, были невозможны. Лицо, мелькнувшее на улице или детской площадке, счастливый крик, доносящийся издалека, который кажется таким знакомым — вы даже не можете представить, что это кричал кто-то другой… вы припускаете бегом и видите, что кричал парнишка, ничуть не похожий на вашего сына. Смерть наносит рану такую болезненную, что вы ловите себя на том, что забиваете квадратнейший из колышков в круглейшую из дырочек, пытаясь заделать пробоину во вселенной.

Я слышал крики Скотта. Я видел лицо матери, которой уже лет десять не было на свете. Но конечно же, на самом деле я ничего не видел и не слышал.

Не стоило говорить об этом Эллен. Я надеялся, что она сама скоро поймет, и я по собственному опыту знал, что невозможно изменить чью-то систему убеждений, приводя противоположные свидетельства. Вера и разум несовместимы.

— Брук назвала вас убийцей — почему? — спросил я.

— Она говорит, что я угробила их отца. Что он умер из-за меня. И поэтому они меня наказывают.

— Заключение коронера было совершенно недвусмысленным. Инфаркт, как вы и говорили.

— Откуда вы знаете?

— Пообщался кое с кем. Почему же они преследуют вас?

— Они не верят заключению.

— Откуда вы знаете, если они вас игнорируют?

— Потому что три недели назад она поговорила-таки со мной. Я была на Келли-стрит… собиралась зайти в бар «Горный вид». Ну, просто чтобы побыть где-то, переброситься с кем-нибудь парой слов. Но тут вдруг передо мной оказалась Брук и повела себя отвратительно.

— Как?

— Стала кричать на меня перед другими людьми — людьми, которых я знала, которые разговаривали со мной, когда Джерри был жив, а теперь проходили мимо, будто ничего не происходило. Она кричала, что я заплачу за содеянное. И с тех пор все стало еще хуже. У меня мысли путаются.

— Эллен, почему бы вам не уехать? Начнете где-нибудь заново в другом месте.

— Как вы? После того, что случилось с вашим сыном?

Я промолчал.

— И что — помогло? Вы убежали. И что вы нашли? Невозможно просто взять и уехать. Прошлое остается с нами. Оно внутри нас.

— «Стриж» — это что-то с вашей родины? Румынское?

Она раздраженно кивнула.

— И откуда этому взяться здесь, в Америке?

Она посмотрела на меня как на последнего идиота.

— У нас в Румынии есть вещи, которые мы называем «аборэ», — сказала она. — И «мунтэ», а еще «ноаптэ». Это очень странно, но, оказывается, они есть и здесь.

— И что же это?

— Деревья. Горы. Ночь.

Я начал терять терпение.

— Ваш английский превосходен, Эллен. А что здесь означает «стриж»? Самое близкое по смыслу слово?

Она наклонила голову и посмотрела мне прямо в глаза:

— Ведьма. Ясно?

Я тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, снова подумав, стоит ли рассказать ей о мелькающих лицах и звучащих голосах. Я знал, что это ни к чему не приведет. Для нее мои призывы вернуться к реальности прозвучат неубедительно, и это при условии, что мне хватит терпения вообще что-нибудь ей объяснить.

— Вы думаете, я спятила?

— Нет, — сказал я. — Думаю, что Джерри Робертсону очень не повезло умереть вскоре после того, как он встретил женщину, которая так сильно его любила. И продолжает любить.

— И вы думаете, что это все? Что я рассказала вам все?

— Я ухожу, — заявил я, вставая. — Но я должен задать вам один вопрос. Если, по-вашему, то, что происходит, происходит в действительности, какое отношение это имеет ко мне? Или к Скотту? Кому понадобилось вредить мне?

— Не знаю, — призналась она. — Если только вас тоже не наказывают.

— За что?

Она холодно улыбнулась:

— Уж это вы сами должны знать. Скажите, что вы сделали?

Я предложил ей отдохнуть и покинул палату. Я прошел полпути по коридору, когда услышал ее крик:

— Что вы такого сделали?

Глава 21

Я, не спрашивая мнения Эллен, сказал дежурной сестре, что больная просила никого к ней сегодня не пускать. Женщина согласилась с уверенностью человека, знающего, что эта задача ей по плечу и справится она с ней не без удовольствия.

30
{"b":"155030","o":1}