Этот выбор мы сделали на краю пустыни в Долине Смерти, открывающей вход в Калифорнию. Мы обедали в симпатичной гостинице, оформленной в стиле вестерна, настроение было приподнятое. Неожиданно я остановилась и посмотрела на мальчиков.
— А вы? — воскликнула я. — Что вы выбираете?
Мгновение они колебались, затем Руперт сказал:
— Мама, нам нужно сказать тебе: сегодня мы с Вернером получили письмо из военного ведомства. Мы должны быть готовы к тому, что нас призовут.
После этих слов воцарилось глубокое молчание. То, чего втайне побаивался каждый из нас, теперь случилось. Я смотрела на Георга. Он изучал узор на скатерти.
На солнце нашего счастья набежало облако. На короткий миг мы забыли, что бушевала самая жестокая в истории война. В душе мы уже стали фермерами, а работа фермера — выращивать и производить. Не разрушать и уничтожать. Теперь мы были жестоко отброшены назад, в нынешний день.
В Лос-Анджелесе мы должны были пройти регистрацию как иностранцы из враждебной страны и оставить отпечатки пальцев. Эта процедура до сих пор существовала в нашей памяти лишь в связи с детективными историями, и мы чувствовали себя наполовину преступниками.
По пути назад, когда мы остановились в Великом Каньоне, я услышала, как кто-то прошептал у нас за спиной:
— Это немцы из Ост-Индии [26].
— Георг, — попросила я, — пожалуйста, загляни в газеты. Ост-Индия должна быть оккупирована. — Так оно и было.
Этот инцидент напомнил нам то время в войне, когда Гитлеру сопутствовал быстрый успех: немцы занимали одну страну за другой. В своих причудливых костюмах мы притягивали внимание, где бы ни находились. Услышав, что мы — эмигранты, люди немедленно связывали нас с недавним вторжением. Нас поочередно принимали за датчан, норвежцев, поляков, хорватов или французов.
Однажды, уже опять в Нью-Йорке, получилось так, что я не могла найти себе места в переполненном кафетерии. Я попыталась удержать в равновесии поднос и есть стоя. Неожиданно, одна леди поднялась со своего места, молча взяла поднос у меня из рук, указала мне на свое свободное место, отрезала мне кусок мяса и жестом показала, все так же молча, чтобы я ела. Сильно смущенная, я попыталась проглотить еду со сверхскоростью. С еще набитым ртом я торопливо поднялась и сказала:
— Большое вам спасибо.
— Ах, не за что, — сияя, ответила моя благодетельница. — Просто я очень рада сделать что-нибудь для бедных финнов.
Еще до того, как мы достигли Межконтинентального водораздела, началось нормирование в распределении бензина. Мы были с теми же нашими прелестными машинами, делавшими десять миль на каждом галлоне. Нашей нормой было минимальное количество, которое выделялось всем личным автомобилям. Оно не могло позволить нам даже выбраться из Колорадо. С этого момента нам приходилось посещать местный отдел по нормированию бензина в каждом городе, объяснять им нашу ситуацию и просить помочь добраться до дома.
Мы достигли Чикаго, когда местный Отдел вербовки призвал Руперта и Вернера.
Мальчики, которые не хотели покидать семью в такой критический момент, все же были смелыми ребятами.
— Мама, вспомни старое изречение: «Если Бог закрывает дверь, он открывает окно». Вот увидишь, все будет хорошо. Наверно, это воля Господа, что мы уходим.
«Пути Господни неисповедимы», — пронеслось у меня в голове.
Мы снова были на Востоке, концертный тур завершился. Георг, я, две девочки и оба мальчика отправились в Стоу, чтобы приготовить все для переезда семьи. Мальчики сразу начали рубить дрова, прежде чем должны были явиться на сбор. Было начало марта и очень холодно. В глубоком снегу еще ничего нельзя было делать.
Девятого марта мы с Георгом отвезли мальчиков в Гайд-Парк — место в нашей округе, где собирались новобранцы. За эту поездку немного было сказано. Каждое сердце до краев было наполнено одним желанием: благослови тебя Господь!
Какими сухими могут быть глаза, когда им не позволено плакать! В молчаливой группе почтенных родителей, невест и детей смотрели мы на маленький местный поезд, исчезавший за поворотом, крича «Бог в помощь» и стараясь не беспокоиться за будущее.
На нашем небосклоне не было ни облачка, и вдруг дождь хлынул как из ведра! Фредди Шенг несколько месяцев пытался уйти в армию. Когда я с тяжелым сердцем пришла в его офис обсудить, что делать теперь, после отъезда мальчиков, он, сияя, встретил меня в форме капитана. Это был его последний рабочий день. У меня подогнулись колени. В этот крайне сложный момент нашей карьеры как певцов, мы должны были остаться без поддержки человека, который верил в нас и помогал созданию нашей всенародной репутации. Я сходила в цветочный магазин и вернулась обратно с двенадцатью красными розами.
— Это от каждого из нас, Фредди, — сказала я. Сейчас я обращалась не только к знаменитому менеджеру, перед которым я трепетала когда-то, — я обращалась к человеку с горячим сердцем, непреодолимым смехом, исключительной находчивостью и блестящим умом, которого вы гордитесь назвать своим другом.
Мы все еще были истинными европейцами; у нас было много знакомых от побережья до побережья, но лишь очень немногих мы называли друзьями. Фредди Шенг был одним из них.
Когда он увидел, как тяжело все это для нас было, он стал серьезным и вышел из-за своего стола.
— Спасибо, Мария, — он держал меня за руку. — Я уверен, что певцы семьи Трапп, которые вынесли уже много штормов, сумеют перенести и этот.
В офисе была заявка на один-единственный запоздалый концерт в Бетлехеме, штат Пенсильвания, через десять дней. Наше внимание обратили на то, что это был шанс узнать, сумеем ли мы петь без мальчиков.
Конечно, нам нужно было попробовать. Это казалось непреодолимым препятствием: во-первых, найти настоящую музыку, написанную для женского хора, во-вторых, выучить ее наизусть, когда времени практически не было. Отец Вазнер совершил невозможное. Из одного похода по музыкальным библиотекам он пришел домой с песнопениями Виктории и Палестрины для идентичных голосов, а также с драгоценными циклами Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шуберта и Брамса для женских голосов. Кроме этого, он переделал несколько наших старых номеров для нового исполнения. С этого момента мы с трудом находили время поесть и помыть тарелки. В очередной раз дом на Мерион Роуд огласился звуками музыки. Чем ближе подходил день концерта, тем больше мы отчаивались. Нам очень не хватало наших мальчиков, не только в пении, но и во всем, по всему дому. В репетициях уже не было того радостного духа. Все стали подавленными, серьезными, исполненными сознанием долга. Когда настал день, мы отправились в Бетлехем, сознавая, что если этот концерт не будет успешным, наше пение на этом закончится. «Коламбия Консертс» не сможет больше использовать нас. На наше место была закладная на двенадцать тысяч долларов, кроме того нужно было отстраивать истощенную ферму, что должно было потребовать куда больше денег.
К этому времени мы знали наизусть больше двухсот фрагментов, но каждый был для смешанных голосов, — которые мы теперь держали не слишком хорошо. Это прибавилось к нашему волнению и неловкости, появившимися, когда мы увидели среди публики несколько хорошо знакомых лиц из Нью-Йоркского офиса. Они также знали важность этого представления. И все это происходило не в каком-то уголке Соединенных Штатов, где раньше не было достаточного количества концертов и поэтому людям, вероятнее всего, должно было понравиться все, что бы мы ни исполнили, нет, это происходило в Бетлехеме, где мы пели год назад, и где аудитория состояла из певцов и любителей музыки. Всемирно известные фестивали Баха выработали у этих людей тонкий музыкальный вкус. Если мы хотели им понравиться, нам нужно было очень постараться.
С Божьей помощью мы прошли через это с развевающимися знаменами. Мы говорили, что это был не рядовой, хороший концерт, это был один из тех выдающихся, изумительных концертов, которые запоминаются на годы. Когда мы пели «Настал день, когда нам с тобой, мой милый, нужно сказать „прощай“» Брамса, публика сидела в слезах. А когда мы под конец исполнили «Оркестровую песню», люди вскочили на ноги и хлопали, хлопали, хлопали. Это и предопределило успех концерта: держать публику между смехом и слезами. Искусство вашей музыки должно быть столь убедительно и сильно, чтобы заставляло людей забыть себя. Оно должно уводить их из обыденного состояния. Они должны плакать, они должны смеяться, они должны хотеть больше выходов на «бис», чем вы приготовили. Представление имело огромный успех, «Коламбия Консертс» была удовлетворена. Полумертвые, но счастливые, этой же ночью мы уехали обратно в Мерион, предварительно отправив мальчикам телеграмму, гласившую: «БИТВА В БЕТЛЕХЕМЕ ВЫИГРАНА!» После этого военная цензура потребовала узнать, не было ли это кодом.
