— Ну, мы и гордимся, правда, Плакса?

— Конечно. Но я бы не возражал, если бы обладал титулом и приличным состоянием.

— А как вы насчет того, чтобы посидеть и выпить по кружечке медовой росы? — предложил Нюх. — Вам позволяется пить во время дежурства?

— Хо, да, — с готовностью поддержал эту идею Грязнуля и почесал за ухом. — Определенно.

Плакса с сомнением посмотрел на друга, но не сказал ничего. Нюх расценил молчание как знак согласия.

И вот все вчетвером они направились на поиск подходящего заведения. Через некоторое время в тумане стали видны огни и Грязнуля, который, похоже, знал окрестности лучше других, решительно сказал, что «Лапы хорька» ничем не хуже остальных трактиров, а путь к нему самый короткий.

В таверне, где они вскоре оказались, веселились куницы-матросы, отпущенные в увольнение. Большинство из них уже напилось до такой степени, что медовая роса лилась из кружек не рот, а на пол. Те же, что были еще относительно трезвы, хохотали над россказнями собутыльников и покрикивали на хозяина, чтобы тот не забывал освежать им медовую росу в кружках.

В воздухе висели клубы табачного дыма, из угла доносились звуки механического пианино. Некоторые посетители играли в кости. То и дело раздавались радостные вопли тех, кто выигрывал, и страдальческие вопли того, кто проиграл.

Гости не без труда нашли свободный столик и уселись, а Грязнуля отправился за медовой росой. Подойдя к стойке, он обнаружил там паровую машину, разливающую напитки.

Грязнуля незамедлительно протянул лапу, но тут медная труба-рупор повернулась, едва не заехав ему в лоб, и откуда-то из клубов пара чей-то голос проскрипел:

— Заказывайте! Говорите четко и прямо в трубу!

— Э-э, четыре кружки медовой росы, в одну положить ложку сахара. — Он повернулся к хорьку, который сидел у стойки, положив на нее локти, и доверительно сообщил ему: — Это для меня. Я ужасный сластена. — В предвкушении Грязнуля даже облизнулся.

Хорек покосился на него и промолчал.

Из машины вылетел поднос с четырьмя чистыми кружками, механическая лапа парового бармена небрежно метнула поднос на стойку. Поднос жалобно задребезжал, но, как ни странно, ни одна из кружек не разбилась. Затем механическая лапа выпустила очередную струю пара, которая зашипела, словно змея, и поднос мигом оказался под краном, куда только что пытался дотянуться Грязнуля. Из крана густой струей забила пенная жидкость, она наполнила кружки до самых краев, а затем из другого крана в одну из них был насыпан сахар. Наконец поднос со всеми четырьмя кружками оказался перед Грязнулей. Впрочем, механическая лапа удерживала его на известном расстоянии до тех пор, пока ласка не выложил на стойку восемь монет, врученных ему Нюхом. Другая лапа стремительно сгребла монеты и отправила их в нутро автомата, где они весело зазвенели, когда механизм пересчитывал их. Только после этого Грязнуля получил свои кружки.

— Надо что-то делать с этой дурацкой борьбой механических и паровых механизмов, — недовольно заявил он своим сотоварищам. — Ну да ладно. Итак, за нас! За крепкий коготь и острый глаз!

Он сделал глоток и облизнулся — с его усов хлопьями свисала сладкая до приторности пена.

— Еще раз спасибо вам обоим, — повторил Нюх. — Вы буквально спасли нас.

— Да у вас самих неплохо это получалось…

Грязнуля замер на полуслове — над столом нависла чья-то тень. Ласка поднял глаза. Возле их стола стоял недовольный горностай в глухо застегнутом мундире. Гербовые пуговицы нестерпимо блестели даже в таком дыму, какой висел в таверне. Нюх тотчас узнал горностая, ведь оба они были завсегдатаями одного и того же клуба.

— Да никак это Однолюб Врун, шеф нашей доблестной полиции собственной персоной, — пробормотал Нюх. — Не особо рад видеть вас.

Горностай фыркнул. Плакса подавился медовой росой, но не решался кашлянуть. Казалось, он пытается сделаться как можно меньше и незаметнее. Грязнуля мрачно взглянул на начальство.

— По-моему, — грозно начал Врун, — сторож должен ходить ночью по улицам и следить за порядком. — Он обращался к Плаксе, который сейчас явно готов был провалиться сквозь пол — только бы оказаться подальше от Вруна.

— Он честно исполнял свои обязанности до того, как я пригласил его зайти сюда и пропустить по кружечке, — вмешался Нюх. — Так что это моя вина, уверяю вас.

— Я говорю не с вами, джер Серебряк, — отозвался шеф, — а с одним из моих бывших подчиненных.

—  Бывших? — дрожащим голосом воскликнул Плакса. — О нет, только не это!

— Да-да. И ты тоже, фонарщик. Ты что, уже зажег фонари на своем участке?

— Да, зажег, — ответил Грязнуля, наклоняясь вперед. — Но если вы собираетесь уволить Плаксу, то и я ухожу вместе с ним. Лучше мы будем работать на Остронюха Серебряка, чей прадед в свое время задал жару твоему прадеду, горностай. И я удивляюсь, как ты не трепещешь от кончиков усов до пяток, когда стоишь перед нами, потомками шайки разбойников из Леса Полумесяца. Странно, что ты не бежишь отсюда с криками ужаса. Я бы на твоем месте поступил именно так.

— Серебряк из Леса Полумесяца? Тот негодяй и мерзавец, которого принц Недоум повесил на своем любимом дубе? — фыркнул Врун.

— Нет, — тихо ответила Бриония. — Это вашего предка повесили вверх лапами на зубчатой стене за то, что он не справился со своей работой.

Врун метнул на Брионию взгляд, от которого его подчиненные затрепетали бы, но она лишь пожала плечами и отпила глоток.

Шеф полиции вытащил из-за пояса черный жезл и ударил им по столу.

— Я не собираюсь выслушивать от вас всякие дерзости, слышите, вы! Заткнитесь, не то я упеку вас за решетку!

Затем он обвел взглядом таверну и неожиданно вскочил на стойку, так что теперь все, кто находился в баре, оказались гораздо ниже его. Врун знал несколько таких психологических трюков — если вы смотрите на кого-то снизу, то невольно ощущаете себя маленьким и слабым.

— А теперь слушайте меня внимательно… — гаркнул он.

В эту секунду автомат решил, что появился новый клиент и радостно взметнул лапу с подносом. Удар пришелся Вруну прямо в продолжение спины, и удар этот был такой силы, что злополучный шеф полиции пролетел через весь зал и приземлился у самого входа, свалив по дороге три столика с напитками, стаканчиками для игры в кости и уже сделанными ставками. Мгновение спустя в таверне начался настоящий бунт — пьяные матросы орали и махали кулаками.

Прошло несколько минут, и уже весь порт превратился в сплошную кучу-малу. Несколько драчунов попадало в реку. Портовая полиция послала за подмогой, чтобы усмирить бунт, причиной которого стал их собственный начальник. А сам Однолюб Врун затерялся где-то в этой сутолоке, его черный жезл остался валяться под столом вместе с разбитыми тарелками, кружками и подносами. Там-то утром его и нашел хорек, который ликвидировал следы погрома, учиненного в таверне.

В самом начале матросского мятежа многоопытный Грязнуля через служебный выход вывел ласок на улицу. Там Нюх снова поблагодарил своих спасителей и сказал, что если им действительно нужна работа, то он готов платить им по три гинеи в неделю.

— О, мы с удовольствием примем ваше предложение, — ответил Плакса.

— Еще бы! — выкрикнул Грязнуля, он боялся, что в шуме Нюх не услышит его. — Почтем за честь.

Разделившись на пары, наши друзья отправились по домам. Начался дождь, но стука капель по мостовым никто не слышал — все прочие звуки перекрывал гул, доносившийся из порта. Впрочем, вскоре восстание перекинулось и на другие районы. Честно говоря, таких массовых беспорядков в городе не было уже давно. С ними можно было бы сравнить, пожалуй, только восстание, случившееся почти век назад, когда Гордон Вильям Абрахам Джозеф Врун приказал снести несколько домов, чтобы на этом месте соорудить новый эшафот.

— Врун, — с досадой сказал мэр, его белоснежная грудь гневно вздымалась под богатым костюмом, — ты ухитрился вызвать бунт лишь одним своим присутствием. Все было мирно и спокойно, пока не появился ты. И как только ты вошел, одни мирные и добропорядочные граждане принялись тузить других столь же мирных и добропорядочных граждан. Повсюду начали летать скамьи, столы и прочая мебель. И как тебе это удалось, идиот несчастный?